Литературоведческий журнал №40 / 2017

4

Все эти направления и течения не привлекали Карамзина-прозаика. Ближе всего ему было амурное направление. Но не в том виде, в каком оно было представлено, с одной стороны, в романе Ф. Эмина «Любовный вертоград, или Необоримое постоянство Камбера и Арисены» (1763), а с другой – в романе М.Д. Чулкова «Пригожая повариха, или Похождение развратной женщины» (1770), а как составляющая романов Н.Ф. Эмина «Роза: Полусправедливая оригинальная повесть» (1786) и «Игра судьбы» (1789), а также романа П.Ю. Львова «Российская Памела, или История Марии, добродетельной поселянки (1789).

Однако Карамзина интересовали не драматические и трагические коллизии в жизни любящих и влюбленных, не интриги и не социальное неравенство как источники, определяющие их судьбы, а само чувство любви – страстного, безотчетного влечения, которое «прилепляет» одного человека к другому и не зависит от их социального положения и материального состояния. Чем оборачивается «слишком сильное прилепление» влюбленных друг к другу он показал в «Евгении и Юлии».

Здесь у Карамзина был предшественник, остающийся до сих пор неизвестным автор «сказки», как он назвал свое произведение, «Колин и Лиза» (1772). Правда, смерть крестьянки Лизы, в одночасье разлюбившей односельчанина Колина и полюбившей городского «господина», от разлуки с которым (отец «перестал пускать ее в город» продавать цветы) она «умирает с печали», автор «сказки» объясняет «развращенностью нравов», что сделали «добродетельную» Лизу добычей «хитрости человеческой» в лице «господина», искусившего ее «притворной лаской» и «обманчивыми прелестями» городской жизни.

В отличие от неизвестного автора Карамзин полагает, что в своих бедах и несчастиях каждый виноват сам, они следствие, результат неразумного поведения, забвения простых истин: «слишком сильно» ничем не увлекайся, «слишком сильно» не ликуй, «слишком сильно ни к чему не прилиплейся» и помни:

Счастье истинно хранится Выше звезд, на небесах; Здесь живя, ты не возможешь Никогда найти его.

Философия «мрачной юдоли», обреченности человека на терпение и страдания, чувство безысходности при сознании «мудрости и благости» Всемогущего обозначили духовный тупик, в каком оказался Карамзин в конце 80-х годов, отражением чего и явилась повесть «Евгений и Юлия». Выходом этого тупика становится для писателя заграничное путешествие, в ходе которого ему, как казалось, удалось избавиться от полонившей его разум мысли об обреченности на планете всего живого и неизбежной их гибели:

Всё исчезнет, что ни видишь, Всё погибнет на земле; Самый мир сей истребится, Пеплом будет в некий день.

Путешествуя, Карамзин на какое-то время обретает душевное спокойствие и, вернувшись, пишет похвальное, по определению П.А. Орлова 19 , слово – «Фрол Силин, благодетельный человек» (1791). Примечательно, если стержнем повести «Евгений и Юлия» была трогательная любовь-влечение, любовь-страсть, обернувшаяся утратами и слезами, то теперь главным выступает человеколюбие, любовь христианская, любовь-служение, любовь во спасение, несущая людям радость и приносившая благополучие.

19

См.: Орлов П.А. Русский сентиментализм. – М., 1977. – С. 217.

«Я, – говорит Карамзин, – хочу хвалить Фрола Силина, простого поселянина», потому что он «трудолюбивый поселянин, который всегда лучше других обработывал свою землю, всегда более других собирал хлеба и никогда не продавал всего, что собирал». Но больше потому, что в голодный год он раздал свой хлеб беднейшим из своей и других деревень, а когда на следующий год «Небо услышало мольбы бедных и благословила следующий год плодородием» и они хотели вернуть ему полученное, полагая, что он им дал хлеб в долг, Фрол отказался его брать, советуя излишки хлеба отдавать нуждающимся. Когда в его деревне сгорело четырнадцать дворов, он «послал на каждый двор по два рубля денег и по косе», а погорельцам из другой деревни предложил от себя «лишнюю лошадь», чтобы они продали ее для своих нужд, так как все деньги он отдал погорельцам своей деревни. Затем «на имя господина своего купил он двух девок, выпросил им отпускные, содержал их как дочерей своих и выдал замуж с хорошим приданым». Если бы был «храм, посвященный добрым из человечества, – замечает Карамзин, – и в сем храме надлежало бы соорудить памятник Фролу Силину» 20 .

20

Московский журнал. 1791. Часть третья, книжка 1. Месяц июль. С. 31–37.

Однако такое благостное, умиротворенное состояние было у Карамзина недолгим. Он понимает, что Фрол Силин «слишком сильно (да простится мне эта тавтология. – А. К.) прилепился» к «благодеятельности», а любое «слишком сильное прилепление», как правило, всегда оканчивается плохо. Но Карамзину тогда об этом даже не хотелось думать, и вопрос, чем обернулась или могла обернуться для самого Фрола его «благодеятельность», остается открытым.

Пройдет совсем немного времени, и писатель возвращается к убеждению, что «здесь счастье не живет среди людей». И появляется «Бедная Лиза» (1792).

Ее сюжет напоминает «сказку» неизвестного автора «Колин и Лиза». Судьбы их героинь схожи. И та и другая идет в город продавать цветы. И на ту и на другую первый покупатель производит неизгладимое впечатление. В одном случае это просто «господин» без имени, в другом – с именем. И та и другая Лиза сразу же влюбляется в своего первого покупателя. Затем чувство любви «очень сильно прилепляет» одну к безымянному «господину», другую – к Эрасту, что в конце концов и оканчивается смертью и той и другой. Одна, лишенная возможности видеться с предметом своей любви, «приходит в отчаяние… грустит, тоскует, плачет… сохнет и, наконец, умирает с печали». Другая, узнав об измене возлюбленного, который к тому же прогоняет ее, «бросается в воду».

Идеи всесословной ценности человеческой личности и социального неравенства», ставшие общим местом всех разговоров о «Бедной Лизе», не волновали ни Карамзина, ни ранее автора «Колина и Лизы». Но если безымянный автор причину «трагической развязки» видел в «развращенности нравов», что затронуло и деревню, «тишину и простоту сельскую», то для Карамзина первопричиной трагедии было не «социальное неравенство», о чем, как очевидном, пишут все исследователи его творчества, а забвение того, что

Ты здесь странник, не хозяин, –

а потому

Ни к чему не прилепляйся Слишком сильно на земле, –

чтобы не было беды… Забвение всего этого привело к смерти Лизы неизвестного автора, а затем получило подтверждение в «Бедной Лизе» Карамзина, который сочувствует своей героине, и не осуждает увлекшегося, но не «прилипшего» к ней Эраста. Совпадение имен героинь явно не случайно…

5

Убежденный в том, что сильнее всего людей «прилепляет» к чему-то или к кому-то любовь, Карамзин не мог не задаться вопросом: а всегда ли такое «прилепление» обречено, безысходно, трагично, кончается бедой? И если нет, то когда, при каких обстоятельствах и условиях? И дает ответ: один в сказке «Прекрасная Царевна и счастливый Карла», другой – в повести «Наталья, боярская дочь», что были созданы также в 1792 г., непосредственно за «Бедной Лизой».

В сказке «прилепление» Царевны к ее воспитателю-горбуну Карле происходит не сразу, в отличие от Лизы и Натальи, где имела место «любовь с первого взгляда». Чувство к Карле у Царевны зарождается постепенно, по мере того, как она проникалась его красноречием, игрой на арфе и гитаре, слушая сочиненные им «трогательные песни» и поражаясь его умению «прекрасным образом оживлять полотно и бумагу» – т.е. рисовать. Она перестает замечать «телесные недостатки» горбуна и видит в нем только «душевные красоты». И при выборе жениха, «всем Царевичам и Королевичам» отдает предпочтение Карле.