Логике научного исследования

ческого рассмотрения этих проблем часто подвергаются сомнению. Я надеюсь показать в этой книге

неоправданность таких сомнений. Этот вопрос достаточно важен. Единственным основанием для вы-

движения моего критерия демаркации является его плодотворность, то есть возможность прояснения

и объяснения на его основе многих вопросов. «Определения догматичны, только выводимые из них

следствия могут продвинуть вперед наше понимание», — заявляет Менгер2. Это, без сомнения, верно

и по отношению к определению понятия «наука». Только исходя из следствий моего определения

эмпирической науки и из методологических решений, основывающихся на этом определении, уче-

ный может увидеть, насколько оно соответствует интуитивной идее о цели всех его усилий*3.

Философ также признает полезность моего определения только в том случае, если он сможет при-

нять его следствия. Необходимо прежде

*Ср. Menger К.Moral, Wille und Weltgestaltung. Wien, Springer, 1934, S. 58.

*2Яв принципе и до сих пор придерживаюсь этого взгляда, даже принимая во внимание то, что такие, например, теоремы, как «степень подкрепления не равна вероятности»или моя «теорема об истинностном со-

держании (truth-content) высказываний и теорий» (см.: Popper К. R.A Theorem on Truth-Content // Mind, Matter and Method: Essays in Philosophy and Science in Honor of Herbert Feigl. Edited by P. K. Feyerabend and G. Maxwell.

University of Minnesota Press, Minneapolis, Minnesota, 1966, p. 343-353), пожалуй, являются достаточно неожи-

данными и не лежат на поверхности явлений.

2Menger К.Dimensionstheorie. Leipzig, Teubner, 1928, S. 76.

*3См. также раздел *15 моего Postscript, который называется «Цель науки».

51

всего убедить его в том, что эти следствия помогают раскрыть противоречия и неадекватность

прежних теорий познания и исследовать их вплоть до тех фундаментальных предпосылок и конвен-

ций, из которых они берут свое начало. К тому же следует убедить его и в том, что выдвигаемым

нами положениям не угрожают трудности того же рода. Этот метод обнаружения и разрешения про-

тиворечий применяется и внутри самой науки, но особенное значение он имеет именно для теории

познания. Никакой иной метод не в силах помочь нам оправдать наши методологические конвенции

28

и доказать их ценность3.

Я опасаюсь, что перспективы признания философами принадлежности таких методологических

исследований к сфере философии весьма сомнительны, но это не меняет существа дела. Считаю не-

обходимым, однако, упомянуть в связи с этим, что немало доктрин, которые имеют, несомненно, ме-

тафизический, а следовательно, философский характер, можно интерпретировать как типичные слу-

чаи гипостазирования методологических правил. Пример такой ситуации, связанный с так называе-

мым «принципом причинности», будет обсуждаться в следующем разделе. Другой пример, с которым

мы уже сталкивались, — это проблема объективности. Требование научной объективности можно

интерпретировать как методологическое правило, то есть как правило, утверждающее, что наука мо-

жет использовать только такие высказывания, которые допускают интерсубъективную проверку (см.

разделы 8, 20, 27, а также и другие разделы). Поэтому, пожалуй, мы имеем право сказать, что боль-

шинство проблем теоретической философии, и, несомненно, наиболее интересные из них, можно пе-

реинтерпретировать указанным образом в виде проблем метода науки.

3В настоящей книге я отвел критическому, или, если вам нравится, «диалектическому», методу разрешения

противоречий второе место, поскольку главной моей заботой было развитие практических методологических

аспектов моих взглядов. В до сих пор не опубликованной работе я попытался встать на путь критики и пока-

зать, что проблемы и классической, и современной теории познания (от Юма и Канта до Рассела и Уайтхеда) можно свести к проблеме демаркации, то есть к проблеме нахождения критерия эмпирического характера

науки. (53:)

Часть II. Некоторые структурные компоненты теории опыта

(126:)

Глава VII. Простота

Вопрос о важности так называемой «проблемы простоты», по-видимому, до сих пор остается дис-

куссионным. Вейль совсем недавно утверждал, что «проблема простоты имеет решающее значение

для эпистемологии естественных наук»1. Однако в последнее время интерес к этой проблеме пошел

на убыль, и причина этого, возможно, заключается в том, что у нас, кажется, почти не осталось шан-

сов найти ее решение, в особенности после проницательного анализа этой проблемы Вейлем.

До недавнего времени понятие простоты употреблялось по преимуществу некритически, как буд-

то бы совершенно ясно, что представляет собой простота и почему это понятие должно быть для нас

заслуживающим внимания. Немало философов науки отвели понятию простоты чрезвычайно важное

место в своих теориях, даже не заметив при этом порождаемых им трудностей. К примеру, последо-

ватели Маха, Киркхофа и Авенариуса попытались заменить понятие причинного объяснения поняти-

ем «простейшее описание». Без прилагательного «простейший» или другого сходного слова их уче-

ние было бы совершенно пустым. Поскольку же это учение было предназначено для того, чтобы объ-

яснить, почему мы предпочитаем описание мира с помощью теорий описанию, осуществленному с

помощью сингулярных высказываний, в нем, судя по всему, предполагается, что теории проще син-

гулярных высказываний. Однако вряд ли кто-либо вообще пытался объяснить, почему собственно

теории проще сингулярных высказываний, или выяснить, какой более точный смысл можно придать