Логике научного исследования

рые, по их мнению, могли бы служить моделями «языка науки».

Вторая группа не ограничивает себя изучением языка науки или какого-либо другого языка и не

имеет предпочтительного философского метода. Сторонники такого подхода используют в филосо-

фии самые разнообразные методы, поскольку перед ними стоят весьма различные проблемы, которые

они хотят решить. Они приветствуют любой метод, если только они убеждены, что он может помочь

более четко поставить интересующие их проблемы или выработать какое-либо их решение, сколь бы

предварительный характер оно ни носило.

Вначале я обращусь к рассмотрению взглядов тех философов, метод которых заключается в по-

строении искусственных моделей языка науки. С исторической точки зрения они так же, как и сто-

ронники анализа обыденного языка, отталкиваются от «нового метода идей», заменяя (псевдо-) пси-

хологический метод старого «нового метода» лингвистическим анализом. По всей вероятности, ду-

ховное удовлетворение, порождаемое надеждой на достижение знания, которое было бы «точным»,

«ясным» и «формализованным», заставило их выбрать в качестве объекта лингвистического анализа

не обыденный язык, а «язык науки». К несчастью, однако, «языка науки» как особого объекта, по

всей видимости, вообще не существует. Поэтому для них возникла необходимость построить такой

язык. Построение же полноценной работающей модели языка науки —- модели, в которой мы могли

бы оперировать с реальной наукой типа физики, — на практике оказалось несколько затруднитель-

ным, и по этой причине эти философы были вынуждены заниматься построением сложных рабочих

моделей в миниатюре — громоздких систем, состоящих из мелких деталей.

По-моему, эта группа философов из двух зол выбирает большее. Концентрируясь на своем методе

построения миниатюрных модельных языков, они проходят мимо наиболее волнующих проблем тео-

рии познания, в частности, тех проблем, которые связаны с прогрессом знания. Изощренность ин-

струментов не имеет прямого отношения к их эффективности, и практически ни одна сколько-нибудь

интересная научная теория не может быть выражена в этих громоздких, тщательно детализирован-

ных системах. Эти модельные языки не имеют никакого отношения ни к науке, ни к обыденному

знанию здравого смысла. (20:)

Действительно, модели «языка науки», конструируемые такими философами, не имеют ничего

общего с языком современной науки. Это можно показать на примере трех наиболее известных мо-

дельных языков. (О них говорится в примечаниях 13 и 15 к Приложению *VII и в примечании *2 к

разделу 38.) В первом из этих языков нет даже средств для выражения тождества. Следовательно, в

нем нельзя выразить равенство, и, таким образом, он не содержит даже самой элементарной арифме-

тики. Второй модельный язык работает только до тех пор, пока мы не добавляем к нему средства для

доказательства обычных теорем арифметики, к примеру евклидовой теоремы о несуществовании са-

мого большого простого числа или даже простейшего принципа, согласно которому для каждого

числа имеется следующее за ним число. В третьем модельном языке — наиболее разработанном и

более всего известном — опять-таки не удается выразить математику. К тому же, что еще более ин-

тересно, в нем невыразимы никакие измеряемые свойства. По этим и многим другим причинам дан-

ные три модельных языка слишком бедны для того, чтобы найти применение в какой-либо науке. И

они, конечно, существенно беднее обыденных языков, даже наиболее простых.

Упомянутые ограничения были наложены на модельные языки просто потому, что в противном

случае решения, предложенные их создателями для стоящих перед ними проблем, оказались бы несо-

стоятельными. Это утверждение легко доказать, и частично оно было доказано самими авторами этих

языков. Тем не менее все их авторы, по-видимому, претендуют на две вещи: (a) на возможность при

помощи разрабатываемых ими методов так или иначе решать проблемы теории научного познания, то есть на их применимость к науке (тогда как фактически они применимы с удовлетворительной

точностью только к рассуждениям весьма примитивного типа), и (b) на «точность» и «строгость»

10

этих методов. Очевидно, что обе эти претензии не могут быть одновременно удовлетворены.

Таким образом, метод построения искусственных модельных языков не в силах решить проблемы, связанные с ростом нашего знания. Предоставляемые им возможности весьма ограниченны, даже по

сравнению с методом анализа обыденных языков, так как такие модельные языки явно беднее обы-

денных языков. Именно вследствие того, что такие языки слишком бедны, в их рамках можно по-

строить только самую грубую и несомненно вводящую в заблуждение модель роста знания — модель

простого накопления множества высказываний наблюдения.

Обратимся теперь к взглядам последней из названных групп эпистемологов. В эту группу входят

те философы, которые не связывают себя заранее каким-либо особым философским методом и в сво-

их#эпистемо-логических исследованиях предпринимают анализ научных проблем, теорий и процедур

и, что самое важное, научных дискуссий. Эта группа в качестве своих предшественников может пе-

речислить почти всех великих философов Запада. (Она может вести свою родословную в том числе

(21:) даже и от Беркли, несмотря на то что он был по сути дела противником идеи рационального

научного познания и боялся его прогресса.) Наиболее крупными представителями этого направления

в течение двух последних веков были Кант, Уэвелл, Милль, Пирс, Дюгем, Пуанкаре, Мейерсон, Рас-

сел и, по крайней мере на некоторых этапах своего творчества, Уайтхед. Большинство мыслителей, принадлежащих к этой группе, могли бы согласиться с тем, что научное знание является результатом