Локомотивы истории: Революции и становление современного мира
Шрифт:
В самом XVII в., по крайней мере после казни короля, озвучивалось преимущественно негативное отношение к произошедшему: на одного Мильтона, приветствовавшего Английское содружество, приходилось с десяток Джонов Локков, считавших Англию того времени «огромным бедламом». Первый историк революции, Кларендон, события середины века называл «Великим мятежом», а их политический смысл определял как «гражданскую войну» и «междуцарствие» [135] . Потом победители 1688 г. погребли этот мятеж под виговской интерпретацией истории, как её назовут позже. Схема такой трактовки, впервые намеченная современником епископом Гилбертом Бернетом, обрисована в шести томах его мемуаров: лишь треть первого тома посвящена «беспорядкам» до 1660 г., а во всех остальных подробно описываются тирания Карла II и Якова II и либеральная «слава» 1688–1689 гг. [136] В следующем веке Дэвид Юм, резко критикуя разрушительный «энтузиазм» пуритан, парадоксальным образом признал, что сбалансированная свобода 1688 г. была бы невозможна без их атаки на абсолютизм. Тем не менее в конце XVIII в. Эдмунд Бёрк, испугавшись, что пример французской революции разожжёт тлеющие угольки английского энтузиазма, снова похоронил 1640–1660 гг. под 1688-м (его знаменитые «Размышления» на деле посвящены не столько анализу французских событий, сколько оправданию британского государственного устройства).
135
Edward, Earl of Clarendon. The History of the Rebellion and Civil Wars in England Begun in the Year 1641. Oxford: Clarendon Press, 1958.
136
Разумеется,
В труде, положившем начало современной историографии вопроса, — «Истории Англии» Маколея — акценты заимствованы у епископа Бернета, но в духе удовлетворённости тем, что ставка вигов на реформу в 1832 г. уберегла Англию от чего-то похожего на 1848 г, во Франции. Лишь в конце блистательной эры викторианской стабильности С.Р. Гардинер смог, наконец, без опаски эксгумировать историю пуританского энтузиазма и даже подчеркнуть его значение для окончательного триумфа ценностей вигов и национального величия [137] . Тем не менее и в 1938 г., когда внучатый племянник и духовный наследник Маколея Дж. М. Тревельян опубликовал книгу под названием «Английская революция», он всё ещё имел в виду события 1688–1689, а вовсе не 1640–1660 гг. — последние он разбирал отдельно под нейтральным заголовком «Англия при Стюартах» [138] .
137
Gardiner S.R. History of England: From the Accession of James I to the Outbreak of the Civil War, 1603–1642. 10 vols. London: Longmans, 18831884; Idem. History of the Great Civil War, 1642–1649. 4 vols. London: Longmans, 1893; Idem. History of the Commonwealth and the Protectorate, 1649–1660. 3 vols. London: Longmans, 1897–1901. См. также приложение I.
138
Trevelyan G.M. The English Revolution, 1688–1689. London: T. Butterworth, 1938; Idem. England under the Stuarts. London: Methuen, 1904 (этот 5-й том его «Истории Англии» выходил под тем же заглавием во многих последующих изданиях).
Правда, к тому времени такой взгляд стал анахронизмом, ибо превращение социализма в массовое движение на рубеже веков уже начало приносить свои плоды в историографии. Первый достойный внимания пример подал Р.Г. Тони, англокатолик и член Фабианского общества. В книге «Религия и становление капитализма», вышедшей в 1926 г., он использовал тезис Макса Вебера о протестантской этике, доказывая, что пуританство на самом деле являлось матрицей британского капитализма, которому, как он надеялся, вскоре придёт на смену этический социализм, черпающий вдохновение в допуританском христианстве [139] . Как и следовало ожидать, этот мягкий социализм вскоре полевел под воздействием более жёсткого варианта, созданного Октябрём 1917 г.
139
Tawney R.Н. Religion and the Rise of Capitalism: A Historical Study. London: J. Murray, 1926. См. также: Idem. The Agrarian Problem in the Sixteenth Century. New York: Burt Franklin, 1912.
В 1940 г. марксист и член компартии Великобритании Кристофер Хилл опубликовал свою первую работу под простым названием «Английская революция», без каких-либо дополнительных характеристик. Он имел в виду в первую очередь события 1640–1660 гг., и в его глазах этот новооткрытый эпохальный раскол представлял собой «буржуазную революцию» в Англии [140] , а сектанты-пуритане являлись далёким прообразом современного пролетариата — идеи, которые, несомненно, идут от Энгельса 1890-х гг. [141] Короче говоря, под влиянием российского примера Хилл сделал для английских левеллеров, диггеров и рантеров то же, что Лефевр чуть раньше для французских крестьян XVIII в. [142] Даже Тревельяну пришлось присоединиться к новому тренду и написать социальную историю Англии, которую он охарактеризовал как «историю без учёта политики» [143] . Но до конца XX в. изучение «двухголовой» Английской революции шло в столь тесной связи с современной политикой, что так и хочется поправить Тревельяна вердиктом советского историка М.Н. Покровского: «История — это политика, опрокинутая в прошлое» [144] .
140
Hill C. The English Revolution // The English Revolution 1640: Three Essays / ed. C. Hill. London: Lawrence & Wishart, 1940.
141
Engels F. Socialism, Utopian and Scientific. New York: New York Labor News, 1901. См. также: Bernstein E. Sozialismus und Demokratie in der groPen englischen Revolution. Stuttgart: J. H. W. Dietz Nachfolger, 1908.
142
См. приложение II.
143
Trevelyan G.M. English Social History: A Survey of Six Centuries: Chaucer to Queen Victoria. London: Longmans, 1942.
144
Покровский, разумеется, говорил о той истории, которой занимались его идейные противники. См.: Enteen G.М. The Soviet ScholarBureaucrat: М.N. Pokrovskii and the Society of Marxist Historians. University Park: Pennsylvania State University Press, 1978. P. 33.
После Второй мировой войны, когда в Великобритании восторжествовали социалисты, подход к Английской революции с точки зрения классовой борьбы вылился в знаменитую некогда «бурю из-за джентри». В 1941 г. Тони, перейдя на более радикальную позицию, в статье «Подъём джентри, 1558–1640» изобразил этих сельских джентльменов деревенской буржуазией, которая готовилась бросить вызов старому «феодальному» строю. Лоренс Стоун в 1948 г. дополнил его тезис рассуждениями о происходившем в то же время упадке аристократии [145] . Бурю данный вопрос вызвал в 1953 г., когда Хью Тревор-Роупер в статье «Упадок джентри» перевернул с ног на голову и Маркса, и Вебера. Он утверждал, что индепенденты Кромвеля были обнищавшими сквайрами, движимыми ненавистью к централизующей и дорогостоящей монархии вкупе с ностальгией по более простой Англии, которая якобы существовала при Елизавете I. Затем в 1958 г. суровый заокеанский виг Джек Хекстер в статье «Буря из-за джентри» разнёс в пух и прах обе стороны дебатов. И Тони, и Тревор-Роупер, писал он, делают обобщения на основе скудных до ничтожности фактов: в действительности часть джентри переживала подъём, часть — упадок, но это не имело никакой связи с господствующими среди них тенденциями и реальной политической ориентацией [146] . Задним числом спор о проблеме, которая не стоит выеденного яйца, увлёкший, однако, ряд наиболее выдающихся историков того времени, выглядит почти комичной «интерференцией» настоящего и прошлого, причём кажется,
что Кларендон и Бернет явно ближе к истине.145
Венцом работы Стоуна по данной тематике стала книга: Stone L. The Crisis of the Aristocracy, 1558–1641. Oxford: Clarendon Press, 1965.
146
Hexter J.H. Reappraisals in History. Evanston: Northwestern University Press, 1961. Фактически Хекстер допускает некоторую связь между индепендентством и «чистыми» джентри.
Тем не менее ещё двадцать лет концепция Английской революции неизменно главенствовала в истории Стюартов. Наиболее искусно её пропагандировал Лоренс Стоун, переселившийся в Америку и попавший (на сей раз удачно для себя) под влияние социальной науки «стасиологии» [147] . И, конечно, с усиленным вниманием продолжалось изучение социально-экономической ситуации, сильно обогатившее наши знания. Но выражение «буржуазная революция» постепенно исчезало из оборота, даже сам Хилл отказался от строгого определения джентри как сельских капиталистов и стал говорить, что 1640–1660 гг. лишь создали общие условия, которые позже сделали возможным капиталистическое развитие [148] .
147
Stone L. The Causes of the English Revolution, 1529–1642. New York: Harper & Row, 1972; Idem. The English Revolution // Preconditions of Revolution in Early Modern Europe / ed. R. Forster, J. P. Greene. Baltimore: John Hopkins Press, 1970.
148
Hill C. A Bourgeois Revolution? // The Three British Revolutions: 1641,1688,1776/ed.J. G. A. Pocock. Princeton: Princeton University Press, 1980.
Разумеется, в конечном счёте «промарксистская» социальная история, характерная для середины XX в., не устояла под ответным ударом политического и идеологического «ревизионизма». Перемены были обусловлены не только очевидным крушением теории буржуазной революции; свою роль, несомненно, сыграло и то, что изрядно потускнел глянец отечественного социализма в Англии и «реального социализма» за рубежом. Ощущение исторической особенности Британии заметно усилилось, когда трёхсотлетие событий 1688–1689 гг. с точностью до нескольких месяцев совпало с двухсотлетием 1789 г. и крахом коммунизма в Восточной Европе.
Новую страницу в историографии ещё в 1971 г. открыл Конрад Расселл работой «Кризис парламентов: Английская история, 1509–1660», явно избрав столь неброское заглавие, дабы избежать термина «революция» [149] . Впрочем, это не означало возврата к виговской интерпретации, так как «ревизионисты» были против телеологического взгляда на британскую историю, хоть национального, хоть марксистского. Согласно ревизионистской точке зрения, всё, что осталось от драмы XVII в., — цепь кризисов, в которых парламент, точнее, любой из парламентов являлся не столько институтом, сколько событием. Лишь после чередования этих кризисов к концу столетия определилось, выживет ли парламент, чтобы стать опорой британской государственности. Следовательно, при исследовании противоречивых 1640–1660 гг. объяснять надо не вспышку революции, а истоки гражданской войны. Слово «революция» годится в лучшем случае для безусловно радикального момента казни короля в конце 1640-х гг. [150] Ревизионизм продолжает существовать по сей день в виде «номиналистского», по выражению Расселла, стиля, колеблющегося между антиревизионистскими выпадами и неоревизионистскими изысками.
149
Russell C. The Crisis of Parliaments: English History, 1509–1660. London: Oxford University Press, 1971. См. также более поздние: Idem. The Fall of the British Monarchies, 1637–1642. Oxford: Clarendon Press, 1991; The Origins of the English Civil War / ed. C. Russell. New York: Barnes & Noble, 1973; The Oxford Illustrated History of Britain / К. O. Morgan. Oxford: Oxford University Press, 1984. Хороший обзор дискуссий см.: Aylmer С.Е. Rebellion or Revolution? England, 1640–1660. Oxford: Oxford University Press, 1986.
150
Kishlansky M. A Monarchy Transformed: Britain, 1603–1714. New York: Penguin, 1996.
Что же будет означать термин «английская революция» в данной книге? Очевидно, и акцент радикалов на 1640–1660 гг., и внимание вигов к 1688–1689 гг. отчасти оправданы. Первый из этих периодов — самый поразительный и насыщенный эпизод столетия; без него не было бы и 1688 г. Вместе с тем кризис, начавшийся в 1640 г., урегулировала не Реставрация 1660 г., а скромный «последний толчок» 1688 г., который в результате по праву считается моментом закладывания фундамента современной британской политики и сопровождающего её национального мифа. Поскольку 1688 г., бесспорно, является ключевым наследием века, «английской революцией» мы здесь будем называть весь кризис 1640-1660-1688 гг.
С такой точки зрения, 1640–1660 гг. — действительно долгий интервал, перерыв в национальном развитии, как утверждает виговская интерпретация. Однако если Хилл и марксисты чересчур размахнулись, делая из этого периода буржуазную революцию, то «ревизионисты» зашли слишком далеко в обратную сторону, сводя его к «кризису парламентов» и тем самым превращая начало гражданской войны в главную загадку, требующую объяснения. Тем, кто не участвовал в дебатах, Лоренс Стоун в 1970 г. предложил компромиссную позицию: «Саму войну объяснить сравнительно несложно; сложнее разгадать, почему большинство признанных государственных и церковных институтов — корона, суд, центральная администрация, епископат — так позорно пали за два года до неё» [151] . Позже к перечисленным потерям добавился парламент. Это практически максимум всего, что можно сделать для демонтажа «традиционного» европейского порядка. Кроме того, со времён гуситского восстания двухсотлетней давности английская драма стала первым европейским переворотом, который дошёл до крайностей сравнимого масштаба, и первым, с которым сознательно ассоциировали свои действия участники всех последующих революций. Несомненно, подобных достижений достаточно, чтобы зваться революцией.
151
Stone L. The English Revolution. P. 57. Ещё один сторонник идеи, что период 1640–1660 гг. действительно является революцией, — Перес Загорин, см.: Zagorin Р. Rebels and Rulers, 1500–1660. 2 vols. Cambridge: Cambridge University Press, 1982. Vol. 2. P. 130–186.
Формулировку Стоуна необходимо дополнить последней загадкой: почему признаваемые им катаклизмы оставили столь малый след в британской истории? Как мы увидим ниже, главными настоящими наследниками Английского содружества были американские отцы-основатели. В Англии же сохранилась лишь полупохороненная, но не сказать, чтобы совсем несущественная традиция нонконформистского радикализма. Наиболее видный его представитель, пожалуй, оппонент Бёрка — Томас Пейн, которому пришлось искать свою революцию за океаном или Ла-Маншем. Мы можем поставить в один строй с ним таких историков середины XX в., как Хилл и Э.П. Томпсон, искавших свою — в московском мираже. Дома они утешались сектантами XVII в. и промышленными рабочими до 1832 г. — протопролетариями, которым не довелось стать локомотивом истории, как бы их выявление ни стимулировало развитие историографии [152] .
152
Thompson E.P. The Making of the English Working Class. London: V. Gollancz, 1963. См. также несколько вялую попытку жены Томпсона сохранить надежду: The Essential Е.Р. Thompson / ed. D. Thompson. New York: New Press, 2001.