Локомотивы истории: Революции и становление современного мира

Вместе с тем исчезла цензура, страну наводнили политические и религиозные памфлеты, обличающие то или иное зло и предлагающие соответствующие нововведения. Как и следовало ожидать, церковная дисциплина рухнула, из церквей повыдирали алтарные ограждения. Пуританское пресвитерианство завоёвывало позиции с активной помощью шотландских союзников парламента, начали появляться «сборные» церкви индепендентов-конгрегационалистов, баптисты и другие, более радикальные сектанты. Вообще страну охватила неистовая политизация вкупе с религиозным энтузиазмом. В воздухе витали милленаристские ожидания национального возрождения, прихода Нового Человека и Нового Мира. Новые парламентарии «приезжали в Вестминстерский дворец с разговорами о реформированной церкви, Божьем содружестве, Великой хартии вольностей, старинной конституции и Отечестве» [162] . После бунта ирландцев-католиков в декабре 1641 г. парламент объявил последнюю среду каждого месяца национальным днём общественного поста, в течение которого почтенные члены парламента должны слушать проповедь выбранного ими пуританского священника в церкви Святой Маргариты. Таким образом, революция вскормила собственный «агитпроп». В то же время она породила своих первых эмигрантов. Томас Гоббс отправился в Париж, предвидя «беспорядки», так как Англия, по его словам, «бурлила вопросами о праве господства и послушании подчинённых — истинными предвестниками приближающейся войны» [163] . Одним словом, 1640–1641 гг. были отмечены сильнейшей вспышкой революционной «лихорадки», по выражению Бринтона.

162

Stone L. The Causes of the English Revolution. P. 137.

163

Zagorin P. Rebels and Rulers. Vol. 2. P. 130.

В жаркой атмосфере всеобщего заболевания парламент приступил к своей конституционной реструктуризации. Весной 1641 г. он принял «Трёхгодичный акт», обеспечивающий регулярные собрания парламента каждые три года не по инициативе короны. За ним сразу последовал билль, предупреждающий роспуск или перерыв в работе парламента без его на то согласия. Оба документа Карл подписал вместе с приговором Страффорду. В июле были упразднены прерогативные суды Высокой комиссии и Звёздной палаты. Принимая эти меры, парламент, безусловно, выходил за границы «старинной конституции» и нарушал королевскую прерогативу, в ней воплощённую. Король в 1629–1640 гг., соблюдая букву «старинной конституции», вводил новшества, противоречащие духу её прежнего применения. Теперь действия «Долгого парламента» в ходе его первой сессии, хоть и облечённые в форму удовлетворения претензий, на самом деле представляли собой фундаментальные нововведения. Иными словами, к окончанию первой сессии существующий парламент, превратившийся в учредительное собрание, неуклонно загонял короля в угол, лишив его прерогативных полномочий. В сущности, эти изменения сделали парламент официальной и постоянной частью государственного устройства. То, что именно к этому он и стремился, подтверждается ещё одним новшеством: расходясь на перерыв в сентябре, обе палаты назначили комитет, который заседал во время каникул под председательством Пима.

Более того, изменения, сделанные за время первой сессии, легли в основу соглашения о Реставрации 1660 г. и восстановления этого соглашения в 1688–1689 гг. Почему же это конституционное урегулирование не положило конец революции? Почему революция продолжалась открыто ещё целых двадцать лет, а в скрытой форме — почти до конца века?

Объяснение, которое чаще всего давалось тогда и почти с тех самых пор встречается в историографии, — нежелание короля смириться и следовать новому порядку, его неизменное вероломство в последующих отношениях с парламентом. И всё дело будто бы в его характере. Предполагается, что другой монарх легко принял бы новый порядок и спокойно с ним ужился. Карл и вправду ожесточился и стал хитрить. Но личные особенности тут ни при чём; такова ех officio [164] специфика монархии божественного права. С её точки зрения, Карла «раскороновали», принудив к капитуляции с помощью физической силы весной 1641 г. Ни один из его сыновей, ни Карл II, ни Яков II, по-настоящему так и не приняли новый порядок. У Людовика XVI была та же реакция неприятия, когда его вынудили подписать «Декларацию прав человека» осенью 1789 г. и «Гражданскую конституцию духовенства» в 1791 г. И он терзался раскаянием, что нарушил клятву, данную при коронации, подписав эти документы. Подобную реакцию мы снова наблюдаем у Николая II: он не смирился с Октябрьским манифестом 1905 г. и созданием Государственной думы, поскольку тоже полагал, что изменил коронационной клятве, подписав Октябрьский манифест. (Есть ведь ещё трогательный пример графа де Шамбора, он же Генрих V, который даже в 1875 г. не отказался от белого знамени Бурбонов ради того, чтобы стать конституционным монархом.) Возможно, эти государи поступали неразумно, но они всего лишь исполняли обязательства, возложенные на них предопределённой свыше ролью, когда не желали идти на компромисс с бунтарями. Вот почему их приходилось принуждать путём дальнейшей революции.

164

По должности (лат.). — Примеч. пер.

Так что революция продолжилась, когда новый порядок столкнулся с двумя вопросами: во-первых, можно ли верить, что король будет выполнять соглашения, вырванные у него силой; во-вторых, стоит ли в перестройке королевства выходить за пределы политики и проводить «очищение» церкви. Из-за этих двух вопросов единодушные до сих пор парламент и нация разделились. Одну сторону представляли «умеренные» англикане, такие, как Хайд и Фолкленд, которые полагали, что Карла следует поддерживать, раз он принял новый порядок 1641 г. И Карл не преминул воспользоваться расколом уже в конце первой сессии, предложив Хайду и Фолкленду, лидерам умеренной фракции, высокие посты. Они вдобавок боялись, что реформа церкви на пресвитерианский лад будет иметь разрушительный эффект для всего общества. Данный вопрос также возник в конце первой сессии, когда радикалы предложили проект закона об отмене епископата — билль «О корнях и ветвях». Революция, по мнению умеренных, завершилась, и парламенту надлежало сотрудничать с королём. Клика Пима, впрочем, более прозорливо считала, что Карл не смирится с новым порядком и потому нужно продолжать революционное давление силами радикалов и шотландцев. В этот момент, будто в подтверждение их подозрений, Карл отправился на лето в Шотландию искать помощи в борьбе с английскими неприятностями. И в августе парламент распустил шотландскую армию. Парламент и гражданское общество поляризовались, предоставляя тем самым королю политическую базу, необходимую для попытки вернуть прежнее положение; окончиться это могло только гражданской войной. И тогда начала демонстрировать себя во всей красе логика насилия и политической интоксикации.

Первая радикализация

Когда в октябре 1641 г. парламент собрался вновь, в третьем королевстве Карла, Ирландии, разразилась собственная революция, и в Англии положение начало склоняться в сторону вооружённого конфликта. Ирландцы, чрезвычайно раздражённые «всеобъемлющей» политикой Уэнтворта и боявшиеся теперь попасть под владычество пуританского парламента, дерзнули на бунт, видя, что английское правительство разваливается в самом своём центре. В октябре ирландские католики, как джентри, так и крестьяне, с именем короля поднялись против преемника Страффорда на посту лорда-лейтенанта и в ходе бунта вырезали часть населения Ольстера, пресвитерианской «плантации», созданной при Якове. Новости о резне привели в ужас английских протестантов, доведя до паранойи их вечные подозрения насчёт «папистского» заговора против английских свобод. Пошли разговоры, что за бунтовщиками стоят Карл и его королева в надежде воспользоваться армией ирландских католиков против своих английских подданных. Эта вера в обширный иностранный заговор против свободы станет неизменной чертой революционного синдрома. Во времена американской революции колонисты были убеждены, что политика Георга III служит выражением британского заговора против традиционных свобод, в годы французской революции «патриоты» считали, что вокруг сплошные заговоры аристократов и неприсягнувших священников, стакнувшихся с Питтом и Кобургом.

В практическом отношении ирландский бунт снова поставил проблему формирования и содержания армии, а главное, возможности доверить её Карлу. Будет ли он её использовать только против ирландцев, которые, между прочим, заявляли о своей поддержке короля, или первым делом бросит против парламента? Враждебность к королю переросла чуть ли не в панику, клика Пима потребовала предъявить ему «Великую ремонстрацию», где в истерическом тоне подробно перечислялись все злоупотребления, совершённые им с самого начала царствования. Этот подстрекательский документ был принят большинством всего в 11 голосов (159 против 148), что свидетельствовало об углублении раскола в парламенте. Такое разделение подтолкнуло Карла к ответному выступлению, и в январе он попытался арестовать Пима, Хэмпдена и ещё трёх парламентариев. Когда палата общин отказалась их выдать, Карл лично пришёл за ними в палату с парой сотен солдат, но обнаружил, что «птички упорхнули». Они нашли укрытие в Лондоне, куда за ними вскоре последовала вся палата общин, создав комитет в Гилдхолле под защитой лондонцев. В итоге радикальные парламентарии прибрали к рукам городской совет Сити, очистив его от ненадёжных элементов, а также его милицию — «обученные отряды». С этого момента столица стала бастионом парламентского движения, которое получило в своё распоряжение (конечно, под соответствующий процент) её немалые богатства для финансирования армии. (Английская валюта со времён Елизаветы до девальвации 1930-х гг. в основном отличалась стабильностью, в Англии не было кризиса инфляции, какой случился во Франции.)

Карл после провала попытки, недвусмысленно обнаружившей его нежелание соглашаться с конституционной революцией предыдущего года, уехал из столицы в Йорк. Торжествующая палата общин в ответ выслала ему билли об исключении епископов из палаты лордов, явно нарушавшем «старинную конституцию», и передаче командования ополчением парламенту («Ордонанс о милиции»), что представляло собой откровенную узурпацию главной королевской прерогативы. Так как Карл забрал с собой Большую государственную печать, парламент самовластно присвоил себе право издавать «ордонансы», то есть осуществлять законодательную власть, вводить налоги и управлять всеми государственными делами без короля. Страна оказалась в патовой ситуации. В июне парламент представил королю «Девятнадцать предложений», кодифицирующих вышеуказанные изменения; король, естественно, их не принял. В июле парламент создал Комитет общественной безопасности в качестве временного исполнительного органа, действующего вместо короля, и поставил во главе армии графа Эссекса. Через месяц король поднял в Ноттингеме королевский штандарт, и противостояние переросло в вооружённый конфликт.

Вторая радикализация

Война, в особенности гражданская, всегда оказывает радикализирующее действие. Она милитаризует политику и тем самым обостряет все политические и идеологические расхождения. Таким образом, по мере продолжения войны конституционные и религиозные проблемы, разделявшие английское общество, постепенно приобретали все более серьёзный характер.

Король, твёрдо убеждённый в своём божественном праве на власть и повиновение подданных, избрал тактику переговоров и, если необходимо, компромиссов ради того, чтобы выиграть время, дожидаясь раскола среди противников, каковой уже произошёл однажды в конце 1641 г. Этим объяснялось его неизбежное и неизменное двуличие, так как до самого конца он верил, что рано или поздно победит. Парламенту же гораздо сложнее было выработать стратегию. С одной стороны, он очень долго ставил целью не разгромить короля по всем статьям, а лишь заставить его утвердить тот или иной вариант «Девятнадцати предложений». С другой стороны, парламентарии в глубине души сознавали, что сама природа королевской власти, возможно, не позволит Карлу добровольно пойти на компромисс.

В спорах по вопросу о войне выделились три партии: партия «мира как можно скорее», партия «ограниченных боевых действий» и партия «войны до полной победы». Учитывая натуру короля, время играло на руку последней группе.

Страна раскалывалась медленно и неохотно, и в этом процессе не прослеживалось чётких социальных или географических закономерностей. В общих чертах юг и восток поддерживали парламент, а север и запад — роялистов, что примерно соответствовало разграничению между развитой и отсталой частями страны. Но при этом Лондон твёрдо стоял за «круглоголовых», а Бристоль, второй по значению город Англии, — за «кавалеров». В восточной Англии, регионе в основном сельском, преобладали пуритане, отчасти благодаря близости и влиянию кальвинистских Нидерландов. Представители всех социальных слоёв, от великих пэров до простых ремесленников, встречались в обоих лагерях, хотя люди «низшего сорта» играли более громкую и заметную роль на стороне парламента. Одним словом, в действительности раскол происходил по идеологическим принципам — политическим и религиозным.

В военном отношении изначально король обладал преимуществом, в частности, поскольку в его лагере насчитывалось больше военных профессионалов, таких, как принц Руперт, заслуживший рыцарские шпоры во время Тридцатилетней войны. Парламенту же после первых военных неудач пришлось создавать собственное профессиональное войско. Его самую эффективную боевую силу составляла набранная из ремесленников и крестьян армия Восточной ассоциации под командованием Кромвеля — знаменитые «железнобокие». В 1644 г. их слили с другими военными частями, организованными парламентом, в «армию нового образца». «Нового» — потому что «Ордонансом о самоотречении» все члены парламента, кроме Кромвеля, устранились от военного руководства, предоставив ведение войны профессионалам. Она представляла собой примерно 50-тысячное вооружённое формирование под началом сэра Томаса Фэрфакса, Кромвель командовал кавалерией.

С политической точки зрения, парламент пользовался поддержкой шотландцев, официальным воплощением которой служил Комитет обоих королевств. А так как религия всегда переплеталась с политикой, то одновременно с этим союзом была создана Вестминстерская ассамблея из пресвитерианских богословов двух стран. В 1643 г. парламент и шотландцы заключили между собой «Торжественную лигу и Ковенант», поклявшись реформировать религию в Англии, Шотландии и Ирландии «по Слову Божьему и по образцу лучших реформатских церквей». Это означало введение пресвитерианства на всей территории Британских островов, отмену парламентом епископата, но не открывало дверь ни индепендентам, ни конгрегационной организации церковного управления. Предполагалось сохранить единую национальную церковь и единую ортодоксию. Разумеется, подобное положение оказалось неприемлемым для растущего числа индепендентов-конгрегационалистов, особенно в армии, и Кромвель разделял их позицию. В результате пресвитерианство не удалось ввести де-факто по всей Англии, на деле в стране ширился религиозный плюрализм.