Ловец бабочек
Шрифт:
Он пыхнул дымом.
И отложил сигаретку. Наклонился. Ногу потер.
…болит. И боль эта, ноющая зудящая, мешает сосредоточиться. Но здесь не принято слабость выказывать. Да и вообще слабых и больных нигде не любят, а ему это место пришлось выгрызать зубами, раз за разом доказывая, что он-то никак не хуже прочих.
– И вот интересно… выпивши-то она была, это и свидетели говорят, и кровь… свидетели-то соврут, им это на раз чихнуть, а кровь – дело другое, кровь точно не обманет. Но алкоголя немного, так, стопочку опрокинула, и стало быть, на ногах держалась. Для нее стопка была, что чихнуть… это первая странность. А вторая –
Он подобрал сигаретку.
– Дело это несчастным случаем выставили… а было оно где-то тридцать лет тому…
– Совпадение? – Катарина поежилась.
А в мертвецкой и вправду холодно.
– Совпадение, может, и совпадение… в те года для баб местных зело неудачными были, да… вот еще, глянь сюда, - он вновь простыню откинул и в грудь ткнул. Сперва Себастьян даже не понял, на что смотреть. А потом увидел – над левым соском покойника бабочку махонькую, которую двумя пальцами прикрыть можно.
…а солнце-таки выглянуло.
И когда вышли из мертвецкой, вовсе покинули серое строение госпиталя, Себастьян зажмурился. Солнце было ярким. Ослепительным. А небо – черным. Вот и получалось, будто кто дырку в крышке, которою всю их компанию развеселую прикрыли, проковырял.
– Сан Саныч, - извиняясь, произнесла Катарина, - преувеличивает. Он хороший человек, только настроен изначально скептически. Причем ко всему…
– И его можно понять.
А буря будет.
Пусть солнце, но снежок сыплется… мелкий такой, поганый, и ветерочек ледяной до костей пробирает.
– Вы же не думаете, что…
– Что нас с вами, коллега, решили использовать в качестве жертвенных баранов? – Себастьян поднял воротник. – Не то, чтобы я всецело в этом уверен, но… возможности подобной не исключаю. Отнюдь.
– И…
А ведь она, несмотря на все звания, молода.
И действительно наивна. Не глупа, отнюдь, просто некоторые вещи, вполне очевидные тому же Сан Санычу, ей кажутся по меньшей мере невозможными. Да что там, ей просто в голову светлую не приходит, что ее могут просто взять и подставить.
– Не волнуйтесь, - Себастьян изобразил очаровательнейшую улыбку. – Я тоже не ем грибов… и к слову о еде… вам не кажется, что время давно уж близится к обеду?
…местная ресторация не сказать, чтобы так уж разительно отличалась от привычной сердцу. Пахло едой. Пространство. Сияющий пол. Столики под белыми покровами скатертей. Вазочки с сухими цветами. И лакей с гладкою прической на пробор. Согнулся, руку отставляя, будто не кланяясь гостям, но лишь демонстрируя им распрекрасное свое полотенчико.
На лице – выражение глубочайшей скуки.
Презрения даже.
Будто бы посетители ранние – а ресторация была пустовато – оторвали любезнейшего от дел куда как важных. И за то он намеревался мстить. Окинувши Себастьяна тягучим взглядом, лакей пропел:
– У нас с хвостами нельзя.
– Что, действительно? – Себастьян повернулся к старшему следователю.
– Полиция, - сквозь зубы произнесла она.
– Так полиции можно-с, - лакей одарил и ее взглядом, в котором читалось все, что думает он о полицейских, которые, вместо исполнения долга и защиты общества, по ресторациям расхаживают. – А с хвостами – нельзя-с…
–
Простите, - откуда-то из-за кадки с развесистым деревом вынырнул полный господин в пиджачной тройке. И если лакей был снисходителен к гостям, то на физии оного господина прямо-таки застыло выражение чистого незамутненного счастья.– Маркус… сгинь, - сквозь зубы произнес он едва слышным шепотом, и лакей подчинился, впрочем, подчинялся он с глубочайшим чувством собственного достоинства. – Мы рады… мы премного рады… мы просто-таки счастливы гостям…
Господин подхватил Катарину под локоток, потянулся было к Себастьяну, но на собственное счастье трогать воздержался.
– Даже хвостатым?
– Всем, - решительно заявил он. – Всем без исключения… у нас столуются самые… замечательные люди… и не люди…
– А у вас разве есть нелюди?
Вид господина вызывал стойкое раздражение.
Прям почесуху.
– Ах, кого только нет… давече вот, - господин насмешки не заметил или, что верней, почел за лучшее не обращать внимания. – Вот купец захаживал… из ваших… частый гость, да…
– Уж не Порфирий ли Витюльдович?
…а вот это интересно.
– Нет, что вы, что вы, - господин замахал руками, и Себастьян обратил внимание, что руки эти были маленькими, женскими почти. Узенькая ладошка, аккуратные тонкие пальчики с розовыми ноготочками. И широкая полоска черного кольца на левом мизинце. – Порфирий Витюльдович давненько уже не заглядывал. Мы соскучились… очень обстоятельный господин…
– А кто тогда?
Господин нахмурился было, но лицо его к этаким гримасам приучено не было, а потому выражение вышло скорее уж комичным.
– Ох… запамятовал, - с удивлением произнес он. – Честное слово, запамятовал… он к нам частенько… да-да, частенько… одно время сгинул, я уж подумал, что все… ан нет, объявился давече… и велено было, - это господин сказал громким шепотом, - обходиться ласково…
Интересно.
Куда интересней полупустого зала.
И пары хмурых соглядатаев, что лениво ковыряли мороженое, и пары же щебечущих девиц за соседним столиком. Щебетали они как-то слишком уж громко, не стесняясь при том весьма откровенно разглядывать Себастьяна.
Столик в укромном месте, между двумя пальмами в кадках.
Полумрак, созданный бархатом портьер. Хрустальная люстра светит до неприличия тускло, будто тоже исполняя высочайшее указание не тревожить гостя. На столике тотчас появился хрустальный графин с водой, в которой плавали сизые куски льда. И пара бокалов.
Плетеная корзинка с сухими лепешками…
…салфетка вспорхнула и улеглась на колени Катарины, которая к подобным фокусам, как и к подобным местам приучена не была.
– Погодите, - Себастьян удержал господина, чьего имени так и не узнал. – Не спешите… расскажите мне о вашем госте.
– Что именно? – подобрался тот.
И все одно улыбается.
Недоволен. Быть может, корит себя за излишнюю болтливость, а вот поди ж ты, улыбается.
Искренне.
Почти.
– Опишите его… быть может, я знаком?
– Описать… - господин задумался. И задумался крепко. И на лице его застыла гримаса скорби, ибо мыслям, во всяком случае таким, полицейско-описательного толку, не было места в голове господина. – Описать…
– Низкий он… или высокий?
– Низкий, - послушно повторили за Себастьяном. – Или высокий… помилуйте, господа… я вот на память никогда не пенял, а тут…