Ловец бабочек

И серьги.

И после уже покупал, не глядя, не думая… с каждым выписанным чеком все глубже увязая в долговой яме. И она же, стоило завести о том речь, сделала его виноватым. Мол, не умеет дела вести…

– Привезли, не волнуйтесь, - человек с легкостью запрыгнул на козлы. – Вот.

Он протянул махонький мешочек.

И сам его развязал. Вытряхнул на ладонь содержимое. В нынешнем неверном свете камни гляделись буро-желтыми, некрасивыми. Впрочем, и при дневном-то они особою красотой не отличались. Мелкие, с горох. Кривоватые. Неприятные с виду.

Теплые.

Всегда теплые.

…дорогие.

…и там, по другую сторону границы, ждут их. За каждый дадут полторы тысячи, а здесь… договаривались на три дюжины, но камней явно больше.

– Это аванс за следующую поставку, - сказал человек, сгребая камни в мешочек. – Я надеюсь, что она не замедлит себя ждать?

– Не замедлит.

Мешочек с драгоценным содержимым – получится рассчитаться хотя бы с основными долгами, а еще пара походов, то и со всеми – исчез в особом кармане куртки.

– Великолепно… и когда?

– Когда вам надо?

– Давайте… семь дней?

А ведь лица гостя не разглядеть… но с другой стороны, надо ли глядеть? Весь жизненный опыт пана Белялинского подсказывал, что в делах нынешних от многих знаний многие же печали приключаются.

Он поклонился и слез с телеги.

– До встречи… и к слову, постарайтесь с грузом обходится помягче…

– Куда уж…

…он ведь старался.

…он и гроб выбрал из тех, что подороже, и соломки внутрь положил, чтоб уж не побилась, и не веревками связывал, а лентами.

…и будь его воля…

Пан Белялинский вздохнул.

…и вдохнул.

Воздух сырой, едкий. Мешается с дымом заводов, со снежною крупой, которая пахнет отчего-то не снегом, но прелою листвой… могилою… и все одно этот воздух вдруг показался… особым?

Пан Белялинский шел быстрым шагом и дышал, едва ль не задыхался. И остановился, лишь выбравшись на Проспект Независимости, широкий и хорошо освещенный. Он зажмурился, не способный вынести сразу яркий этот свет.

И встал.

И вцепился в фонарный столб, с каким-то мучительным наслаждением ощущая, как холод металла проникает в кожу. Этот холод отрезвлял. И то, что прежде казалось таким уж важным, вдруг утратило всяческий смысл.

Ганна?

Он любил ее… для нее и делал… многое делал, за что теперь было стыдно и горько… а она? Она раз за разом использовала эту любовь, пока не осталось ее ни капли… ни любви, ни души… одно только…

Мерзость.

…в кого они превратились? Оба… он чудовище, но и она, его Ганна, не меньшее, если готова ради денег, ради славы… диадемы… серег… первая красавица… или первая дама… а он потакал, слабовольный… ничего, сегодня все изменится.

Изменилось.

Он не знает, что станется с той девушкой, которая… не важно…

…камни.

…их ждут.

…и примут, сколько бы ни привез…

Заплатят наличными. Ганна потребует деньги. Ей за платья отдать надо, за ткани… но нет… он мужчина или как? Он заплатит те долги, которые становятся опасными. А после выставит дом на продажу. Хочется ей или нет… если будет упрямится, то, слава Богам, разводы еще разрешены…

…нет, развод опасно.

– Вы пьяны? – строгий голос заставил очнуться.

Пан Белялински поднял взгляд на полицмейстера. В белом форменном тулупе тот казался вылепленным из снега.

– Нет. Простите. Сердце… вот… - он протянул сложенные вчетверо бумаги.

Разрешение на пребывание.

Временная регистрация.

И еще пяток столь же важных бумажек, которые изучили превнимательнейшим образом.

– Может, вас в больницу доставить?

– А… нет, не стоит… уже прошло, - пан Белялинский потер грудь.

А ведь и вправду прошло, что сердце, которое в последнее время взяло моду то ныть, то колоть, то вовсе обмирать тревожно, отчего тело покрывалось липким холодным потом.

– Вы уверены? – полицмейстер хмурился.

Недоволен.

Конечно, чужаки в Хольме – дело такое… непривычное. И пусть документы у пана Белялинского, спасибо друзьям его давним, в полном порядке, но случись с ним какая неприятность, пану полицмейстеру многое объяснять придется.

– Да. Это… случается, - пан Белялинский с неохотой отпустил фонарь. – Я в «Княжеской» остановился… тут недалеко…

– Я вас провожу.

Это было сказано тоном, не терпящим возражений. Но возражать пан Белялинский и не думал. Пускай себе. Он шел медленно, пробираясь сквозь снегопад, который был густым, плотным, и потому ощущение складывалось, будто бы пан Белялинский прям в сугробе путешествовать изволит…

…развода она не даст.

…не по доброй воле. Развод – это же удар по репутации… как же, она, Ганна, вся великолепная такая, и не сумела супруга удержать… засмеют… а смех для нее – горше яда… и значит, не допустит… костьми ляжет…

…угрозами…

…а ей есть чем пригрозить. И пусть сама она ныне завязана в делах неблаговидных, но… не пощадит… да и хитра, скользка, что гадюка при линьке… с нее станется в полицию пойти.

Наплетет, будто не знала, чем муж занимается…

…или вот боялась.

…или еще чего придумает… слабая несчастная женщина… и пусть в городишке ей после такого скандалу не остаться, но мстительную натуру Ганны сей факт не остановит.

Уедет.

И деньги, им заработанные, с собою прихватит… а он…

…серое здание, облепленное снегом, гляделось уродливым. И на лестнице пан Белялински остановился, переводя дух. Ах, сердце, сердце… к врачу и вправду стоит заглянуть, пусть выпишет какого снадобья. И лучше, чтобы к местному, в Хольме знают толк в сердечных болезнях…

…а может, сюда переехать?

Нет, дурная мысль… его друзья, конечно, помогут, но… кому он тут надобен, говоря-то по правде? Еще по ту сторону границы, со связями своими, с редким умением, от батюшки доставшимся… мог бы и ведьмаком стать при должном старании, но…

…встретил ее…

…всю жизнь перевернула, загубила, дрянь такая.

– Может, вам все же стоит вызвать врача? – полицмейстер разглядывал гостя хмуро, прикидывая, сейчас помрет или дотянет до утра. Уж больно тот был бледен, аж до синевы. Хотя, может статься, синева эта не сама по себе, но исключительно результатом освещения?