Лучший экипаж Солнечной (авторская редакция 2008 г.)
Шрифт:
— Нисколько.
— Двести миллионов живут сами по себе; без ведома Директоров?
— И вне их контроля, адмирал… То есть Алекс.
— Я сейчас с ума сойду, — сказал Рашен. — Это ведь столько же, сколько всего народу на Земле, по официальным данным…
— Реально — больше. Акционеров от силы сто пятьдесят миллионов, Алекс. А все остальные, заметьте, не только свободные люди, но еще и не акционеры. Если их существование признать, так придется всех взять в долю. А чем обеспечить новые паи, если и старые-то обесценились уже почти до нуля? Привет народному капитализму. Привет Директорам. Привет монополиям.
— И что же будет? — тупо спросил Рашен.
— Какая разница? Для начала будет… Да хоть феодальная раздробленность. Главное — мы можем взять хороший старт. У нас есть для этого люди. Нам такие огромные инкубаторы понадобятся… У нас столько здоровых яйцеклеток, что дай только Бог управиться их все оплодотворить. И дай Бог… Вот привязалось выражение! Да, не исключено, что Бог нам тоже понадобится. Здешние ребята без него никуда. Конечно, я не имею в виду этих несчастных, которые шаманят в Москве.
Открылась дверь и вошел Эссекс с подносом, уставленным посудой.
— Извините, — сказал он, — задержался. Но там, в городе, такое… Все наши сейчас в рубке. Не хотите посмотреть, доктор? Можно вывести оптику сюда. Это же по вашей части.
— Поклоны бьют перед статуей? — спросил Ллойд.
— Да как бы лбы не разбили! — ответил Эссекс.
В ходовой рубке было не продыхнуть от народа. Эндрю легко подхватил Иву и усадил к себе на плечи, чтобы ей было лучше видно. Впереди, на обзорном экране, людская масса текла по руслу высохшей реки к подножию гигантской статуи. А от огромной черной церкви без куполов к берегу спускалось факельное шествие.
Непомерных размеров статуя глядела прямо в экран, на собравшихся в рубке астронавтов. Злое некрасивое лицо с маленькими глазками и закрученными усами поражало мастерски переданной скульптором маниакальной жаждой власти. Единственная рука гиганта сжимала архаичного вида штурвал. Ногами чудовище попирало крошечный морской кораблик.
— Силен, гад, — сказал Фокс. — Похоже, это их местный бог. Во, гляди, опять кланяются!
Люди у подножия статуи, а их собралось уже тысяч пять, начали синхронно отбивать поклоны. Руководила церемонией тщедушная фигурка в долгополом черном одеянии, стоящая в окружении факельщиков на берегу мертвой реки. Мановением руки она заставляла паломников сгибаться и разгибаться. По ее же сигналу над толпой раздавался то и дело нечленораздельный гул.
— Впервые вижу столько идиотов, собравшихся в одном месте! — провозгласил Фокс. — Но каков этот идол, а? Слушайте, коллеги, не могли они его сами построить. Он наверняка со старых времен остался. Эй, Вернер! Энди! Кто это, а? Неужели у ваших было такое кошмарное божество?
— Исключено, — сказал кто-то сзади. — Будь у них такой бог, китайцы трижды бы подумали, стоит ли сюда идти. Это же белая горячка, а не объект поклонения. С таким богом можно весь мир взорвать, и только аппетит разыграется.
— А они чего сделали? — заметили справа. — В нефтяные скважины боеголовок понапихать — это что, по-твоему, акт доброй воли? Отдали бы Сибирь китайцам, те бы дальше не пошли. Им бы там и по сей день занятие было — снег разгребать.
— Ты, умник, заткни хлебало, — посоветовал Фокс, оборачиваясь. — Учил историю?
— А что мне эта ваша история…
— А
то, что китайцы начали не с Сибири, а сразу с Нью-Йорка. Кто его сжег, русские, что ли? Желтая экспансия шла во все стороны. Просто Россия не смогла себя защитить без чужой помощи. Европа объединилась, как против арабов в дни Заварухи. Америка была за морем и не подпустила желтый десант к своим берегам. Всего-то два города потеряла. А на русских все плюнули и сказали: выкручивайтесь, как можете. Так и сказали, как ты сейчас, — мол, отдайте им полстраны, и дело с концом… И что русским было делать? Вот они и подорвали к такой-то матери все интересные для китайцев земли.— И все остальные засрали в придачу, — оставил за собой последнее слово угрюмый скептик. — Скажите, Вернер, не так, что ли, было? А кто на Германию напал в двадцатом веке, причем два раза подряд?!
— Ты нашего Энди не трожь, зараза! — посоветовали скептику.
Вернер тоскливо вздохнул.
Ива участливо погладила Эндрю по голове.
— Опусти меня, — шепнула она ему на ухо. — Не могу я больше на это смотреть.
Эндрю присел на корточки, Ива спрыгнула на пол.
— Что они такое говорят? — спросила она Вернера.
— Они сами не знают, что говорят, — ответил тот. — Не слушай их, милая. Это все бред. Такой же, как на экране.
— Да плюнь ты на этого тупого ганса, — посоветовал Фокс, на всякий случай проталкиваясь к Вернеру поближе. В углу рубки, где по-прежнему разорялся астронавт с особым мнением о событиях многовековой давности, потихоньку закипала свара. — Ты лучше скажи, что за статуя такая?
— Насколько я помню, это наш царь Питер Великий. Похож, во всяком случае.
— Ну и рожа у него! Извини, конечно…
— Какая есть, — философски ответил Вернер.
— Это, понятно, совершенно не мое дело, — громко объявили в дверях. — Но если бы меня спросили, я бы сказал…
В рубке мгновенно наступила испуганная тишина.
— Как не стыдно, Линда! — возмутился Фокс.
— Я бы сказал, — продолжила Линда голосом Боровского, — что старпом придет сюда через минуту, и вот тут-то вам будет весело!
— Ты серьезно?
— Абсолютно, — ответила Линда уже своим голосом, наслаждаясь произведенным эффектом.
— Свободная вахта! — крикнула Ива. — Бегом отсюда! Дежурная вахта! По местам!
— Отдыхающая вахта! — поддержал ее Фокс. — Какого… не отдыхаете?!
Народ толпой ломанулся из рубки, и Линда едва успела отскочить с дороги.
— Всем спать! — рявкнула она вслед удирающим астронавтам, на этот раз голосом Эссекса.
— Ну ты, подруга, талант! — усмехнулась Ива, подходя к своему пульту.
— Я еще и не так могу, — заверила Линда. — Кстати, я не шучу. Прячь сигару, Майкл. И надень ботинки. Сюда направляется весь бомонд.
Вернер подошел к усевшейся Иве, наклонился и мягко поцеловал ее в висок.
— Увидимся, — сказал он.
— Любимый… — прошептала Ива. — Я буду скучать.
— А ты останься, Энди, — заметила Линда. — Тебя-то не прогонят. Это все, — она показала на экран, — вроде бы тебя касается.
— Никаким боком, — помотал головой Эндрю.
— Разве? — удивилась Линда. — Почему?
— Какое мне дело до сумасшедших идолопоклонников? Это не мой народ, Линда. Моего народа вообще больше нет.