Лучший подарок для генерала
Шрифт:
Со мной такое случалось всегда. С самого детства. Я тихонько подула на ладони, стараясь хоть капельку их отогреть, и двинулась туда, где, как и прежде, недвижимо стоял Вильгельм.
Занесенная снегом дорожка старательно петляла меж деревьев, словно плела кружева. Мне пришлось обогнуть уснувший до весны фонтан, выйти к парадному крыльцу и вновь повернуть к реке.
Там меня ожидало настоящее чудо. Возле изящной ротонды стояла наряженная ель — живое дерево, увешенное огромными стеклянными шарами. По ее веткам яркой змейкой бежали магические огоньки. Они постоянно меняли
Меня от нее отделяла лесенка, ставшая за ночь настоящей снеговой горкой. Ее можно было узнать лишь по торчащим сугроба перилам. Я глянула на коротенькие сапожки и замерла в нерешительности. Сугроб на ступенях был слишком глубоким. А мне совсем не хотелось набрать в сапоги снега.
— Здравствуй, Птаха, — раздался рядом такой знакомый голос.
Я вздрогнула и подняла глаза. Вильгельм стоял совсем рядом.
— Ты? — неожиданно глупо вырвалось у меня.
Он усмехнулся. Поднял вопросительно бровь.
— А ты ждала кого-то другого?
— Нет, то есть да, — я совсем растерялась, — не знаю…
— Птаха и есть, — сказал тихо.
И мне почудилась в его голосе нежность. Наверное, я сама себе все придумала, только на сердце стало теплее. А потом сильные руки оторвали меня от земли, легко подняли и поставили внизу на ровное место.
— Птаха, — повторил Вильгельм почти шепотом. — Я ждал тебя.
И я растаяла. Улыбка сама собой расцвела у меня на лице. Мне показалось, что последние десять лет были сном. Сном злым, жестоким. Мне так хотелось верить, что Вильгельм никогда меня не предавал. Что я все придумала сама. Но это было ложью.
Но нет. Все было — и объявление в газете, и спешный его отъезд, и даже та ночь, проведенная у Робера. И десять долгих пустых лет без любви. Я бросила на Вильгельма украдкой взгляд и тут же встретилась с его глазами.
Я погрузилась в темно-серый омут и, чтобы не утонуть совсем, проговорила:
— Здравствуй, Вильгельм. Я не ожидала тебя здесь встретить.
— Здесь? — Он едва не рассмеялся и обвел парк рукой. — Только не говори, что ты меня не видела из своих окон. Я прекрасно знаю, где тебя поселил этот пройдоха Альберт.
Слова его меня изрядно смутили.
— Нет, — я покачала головой, — не здесь. А вообще в Туманных аллеях. Альберт ничего не сказал о тебе. Я думала, что буду петь для его гостей.
— Вот хитрец! — Вильгельм восхищенно хмыкнул. — А мне ничего не сказал о тебе. Наоборот заверил, что в доме будет пусто, и я смогу спокойно отдохнуть.
Морозец отчаянно щипался. Старался пролезть под пальто. Пальцы мои совсем заледенели, и я вновь подула на ладони.
— Замерзла? — спросил Вильгельм.
Я помотала головой.
— Чуть-чуть.
— Кого ты пытаешься обмануть?
Он стянул со своих рук меховые перчатки и принялся сам натягивать их на мои ладони. Я даже замерла. Сердце внутри трепыхалось, как птичка. На душе разливалось блаженство. Все было как раньше. Вильгельм укутал мои ладони, чуть отошел и обернулся к озеру.
— Думаешь, я не помню, что ты всегда мерзнешь? — произнес он, не поворачивая головы.
— А я помню, что тебе всегда жарко, — ответила я.
—
Ничего не изменилось, Птаха, — сказал он с горечью и замолк.Я не нашлась, чем на это ответить, поэтому решила сменить тему.
— Лучше расскажи, что за пари тебе проиграл Альберт?
— Пари? — Вильгельм обернулся ко мне всем телом. — Какое пари? Ты о чем?
— Ну как же? — с горячностью начала я. — Альберт сказал, что проиграл своему другу пари, поэтому решил пригласить меня, чтобы…
С каждым моим словом лицо Вильгельма становилось все более изумленным. И я замолкла, не договорив.
— Он меня обманул?
— Как и меня.
Он наконец-то дал волю чувствам и расхохотался в голос. Я не смогла сдержаться и тоже рассмеялась вместе с ним.
Когда смех затих, когда у нас почти не осталось сил, Вильгельм с восторгом проговорил:
— Ну Альберт, ну хитрец. Не герцог, а сводня!
***
Так мы гуляли целый час. Ничего почти не говоря, понимая друг друга с полуслова и полувзгляда. Иногда мне казалось, что тех десяти лет попросту не было. Что все это мне приснилось. Потом я ловила взглядом глубокие морщинки, залегшие в уголках рта Вильгельма, серебро на его висках и понимала, что все было. И предательство, и десять лет одиночества. И мне становилось от этого невыразимо горько.
Вильгельм проводил меня до парадных дверей. Нарочито холодно поцеловал пальцы, поклонился, щелкнул каблуками и ушел. Я же осталась одна. В полной растерянности. Я вновь чувствовала себя обманутой и покинутой.
Только я не имела права показать свои чувства другим. А потому гордо вздернула нос и неспешно удалилась к себе.
Уже там, за закрытыми дверями, нервно швырнула на кресло берет, скинула шубку прямо на пол и зло притопнула ногой.
Как говорил Альберт? Подергать медведя за усы? Я усмехнулась и загорелась азартной злостью. Да будет так! В эту полночь этот неотесанный болван Вильгельм получит у меня сполна. Я спою такую песню, что усы его задымятся от возмущения! Мы еще посмотрим, кто кого!
Я подхватила с полу одежду, прошла в спальню и сразу же обзавелась зрителем. Сэми вальяжно восседал в ростовом зеркале и делал вид, что усердно полирует ногти. Аккуратно сложенный черный бархат лежал на прикроватном столике. Я точно помнила, что зеркало не открывала.
Поэтому недовольно нахмурилась:
— Кто это тебя выпустил на волю?
— Кетти, — ответил он, упорно делая вид, что занят, — твоя горничная. Она, в отличие от некоторых, женщина добрая, сердобольная.
— Еще одну наивную дурочку охмурил? — проворчала я.
— Ой, прям так сразу охмурил! — Пилочка в пальцах духа растворилась, сменилась пышной гвоздикой. Он манерно понюхал цветок и стал пристраивать его в бутоньерку на кармане. — Так поболтали немножко.
— О чем? — Я плюхнулась на кровать, закинула ногу на ногу.
— О жизни, — Сэмми выглядел невозмутимо, — о тебе, о твоем генерале.
Я фыркнула:
— Он не мой!
— Да? — бровь призрака ехидно полезла на лоб. — А Кетти сказала, что вы премиленько воркуете!
— В окно подглядывали? — Я совершенно не сердилась.