Луна 84

А вокруг люди. Сотни парней и девушек, замерев, наблюдают за действом.

Стоун еще некоторое время привыкает к яркому свету, который обеспечивают десятки прожекторов. Действительно — будто стадион.

Он видит перед собой спину другого новичка, а перед ним — еще одного, и наверняка сзади их еще несколько. «Триста девятый — последний. Нас девять. Девять новичков», — осознает Стоун. Клетки стоят почти впритык к забору, разделяющему помещение ровно по центру. Все девять клеток в связке, будто вагоны поезда. Шепот заключенных понемногу стихает, пока в конце концов не замолкает совсем.

— Господа отбросы Земли! Приветствую вас на Луне, а точнее — в специальной колонии для особо опасных преступников, ну или молодых подонков разных мастей, разозливших обитателей Земли настолько, что они буквально избавили планету от вас. Поздравляю, теперь ваш дом — «Мункейдж»! — начинает экскурсию человек с дубинкой. Высокий, с вытянутым лицом, темными волосами средней длины, зализанными назад и тянущимися из-под военного картуза; черные, слегка выпученные глаза бегают по всему помещению. — Меня зовут Оливер Браун! Начальник колонии Оливер Браун! — Его голос разносится через динамики по всему «Мункейджу». — Как вы можете заметить, колония разделена на две равные части этим металлическим забором.

Стоун через силу, насколько может, поворачивает голову в правую сторону.

— Парни находятся на этой стороне, а дамы — на той. Ой, простите мне мою невнимательность, — театрально извиняется мистер Браун и отдает команду охранникам. Те, просовывая руки в клетки, переключают механизмы на затылках заключенных.

Голова Стоуна просто падает, а вместе с ней Земля будто обрушивается на свой спутник. Стоун снова на полу. Снова охваченный болью, пытается подняться, но бедра онемели и не готовы выполнять команды. Триста третий не знал, что шея вообще может так болеть. Собравшись с силами, он все же поднимается. Вначале на колени, затем, схватившись за прутья, встает на ноги. Слышится легкий звон цепей. Ноги дрожат.

— Продолжим. Итак, по правую руку от вас Сектор два.

Триста третий снова поворачивается направо, словно по приказу начальника Брауна, и за прутьями собственной клетки видит забор. Усилием направив взгляд выше, он определяет его высоту — пять метров. Дальше начинается территория девушек, в конце которой располагаются тюремные камеры. Пять этажей вдоль стен. Автоматически Стоун оборачивается в конец своего сектора. У парней все точно так же: пять этажей камер от одного угла до другого. Девушки, которых заметно меньше, ходят свободно, а парни выстроены в шеренгу.

— Теперь у нас триста девять парней и почти сотня девушек! Прекрасно! Будь вы не отбросами общества, а, наоборот, лучшими представителями рода человеческого, вас можно было бы заслать на какую-нибудь удаленную планету для ее заселения! К сожалению, таких планет еще не нашли, да и вы не лучшие представители Земли. — Браун ходит параллельно клеткам. Кончик искрящегося оружия стучит по прутьям. Все заключенные испуганно дергаются, услышав рядом с собой хорошо запомнившийся им звук. — Но даже будь в космосе хотя бы одна планета, пригодная для жизни, а вы — последними живыми приматами, вас бы я туда не отправил! Вы кучка дерьма! И…

— Это, видимо, сортир, — доносится едва слышно спереди.

Мистер Браун замолкает.

«Какой идиот решился пошутить?» — думает Стоун.

— Повтори, пожалуйста, триста первый. — Начальник подходит ближе, переключая что-то на устройстве, которое держит в руках. Гул, исходящий от электродубинки, нарастает. Браун останавливается возле первой клетки. — Повтори, пожалуйста, что ты там сказал.

— Если мы дерьмо, то это, видимо, сортир.

— Да, вполне возможно. Добавишь еще что-нибудь?

— А ты тогда кто? Начальник сортира? — усмехается автор шутки. Он говорит очень быстро: — Или ты пытаешься сортир от нас очистить? Тогда ты гребаный ершик?

Не сдержавшись, триста второй кривит едва заметную презрительную усмешку. Однако никому из остальных заключенных шутка не кажется смешной.

Стоун поднимает взгляд на парня впереди. Высокий, широкоплечий, слегка не дотягивающий до двух метров темнокожий заключенный. Триста третий оглядывается по сторонам и видит в глазах других заключенных холодный ужас.

Неожиданно мистер Браун начинает хохотать, и его смех разбегается эхом. Без сомнения, каждый зритель этого представления напуган до дрожи. Вероятно, поэтому они все боятся сделать лишний шаг.

Стоун оглядывает нескольких замерших в ужасе девушек, пока не встречается глазами с одной из них. Не то чтобы она как-то отличалась от остальных: та же оранжевая тюремная роба, висящая вокруг поясницы, того же цвета штаны и белая, немного запачканная майка, короткие рыжие, почти красные, волосы, виски выбриты — это первое, что замечает Стоун, а затем — и ее огненные обеспокоенные глаза. Взгляд девушки задерживается на нем лишь на мгновение и возвращается к Брауну, продолжающему смеяться.

Хохот начальника колонии прерывается громким смешком.

— Отличная шутка! — добавляет кто-то.

На лице Брауна читается явное раздражение. Начальник поднимает глаза к пятому этажу Сектора один. Три камеры пятого этажа отличаются от других: более толстые прутья, более темный оттенок металла — явно укреплены сильнее остальных. Такие клетки подошли бы разве что крупному зверю. В одной из них, той, что по самому центру, держась за прутья, стоит парень. Стоун с трудом может разглядеть его. Он видит лишь каштановые патлы почти до плеч. Единственный заключенный «Мункейджа», не вызванный на общий сбор, подается вперед. Проблески улыбки довольно быстро сменяются хищным взглядом, устремленным на начальника Брауна. Некоторое время в абсолютной тишине они смотрят друг на друга, остальные смотрят на них.

— Риггс! — вдруг кричит начальник, посмотрев наверх, за спины новичков. Там возвышается застекленная смотровая — словно трибуна для особо важных гостей на стадионе. Охранник, сидящий за панелью управления, кивает в ответ, и через мгновение расположенные в несколько рядов толстые прутья одиночки сдвигаются, наглухо закрывая клетки. — Прибавь Дикарю жару!

— Да, сэр! — доносится из динамиков.

Начальник тюрьмы показывает большой палец вверх и всем своим видом просит заключенных обеспечить идеальную тишину. Удовлетворенно улыбается, ожидая чего-то. Через несколько секунд из закрытой клетки слышатся стоны, иногда переходящие в крики. Будто дирижер, Браун взмахом указательного пальца просит охранника увеличить мощность. Из камеры слышится рев, полный боли и ненависти.

— О, это мой любимый момент! Послушайте. — Вновь следует приказ увеличить мощность, и заключенный кричит еще громче. Сквозь невидимые щели меж механических решеток пробивается пар. Браун велит то поднимать, то понижать температуру. — Потрясающе талантливый певец. Шутник, тебе нравится, как он поет?

— Да, сэр, — отвечает триста первый, опустив глаза.

— Как тебя зовут?

— Оскар Эдуенсо.

— Оскар, попробуйте дуэтом! — Браун упирается электродубинкой в ребра триста первого, и тот платит криками за свое чувство юмора. — Какое расточительство — высылать такие таланты с Земли! Хотя я допускаю, что вы лишь часть программы по повышению уровня культуры Луны. — Электродубинка замолкает, когда Оскар теряет сознание. — Вот что значит отдаваться профессии полностью! Триста второй, имя!