Лужок черного лебедя
Шрифт:
Это, наверно, клево – быть Эваном. Быть остроумным. Говорить длинными предложениями. Что ж, пожалуй, Эван – это не самый худший вариант зятя.
– Можно я посижу в твоем «Лэндкрузере»?
Эван посмотрел на свои часы «Sekonda» (толстые, с металлическим ремешком).
– Конечно, почему нет?
– Ну, и как тебе?
Руль, обтянутый замшей. Салон, отделанный красной кожей и темным деревом, с хромовыми вставками. Моя ладонь легла на теплый рычаг коробки передач. Мягкое сиденье, с боковой поддержкой и подогревом, словно обнимало меня. Приборная панель зажглась призрачным светом, когда Эван вставил ключ в зажигание. Иглы-стрелки тахометра и прочих датчиков ожили и задвигались. Облако смолистого
Господи! Да если б у меня была такая тачка, я бы сбежал из Блэк Свон Грин быстрее, чем сверхзвуковой истребитель «Супер-Этендард». Подальше от двух- трех- четыре- и пятизвездочной родительской ругани. Подальше от школы, и Росса Уилкокса, и Гарри Дрэйка, и Нила Броуса, и мистера Карвера. Я бы, наверно, взял с собой Дафну Маддэн – но только ее и никого больше. Я бы летел на полной скорости и перепрыгнул бы через Ла-Манш, использовав белые скалы Дувра в качестве трамплина, – я взлетел бы к небу, как Ивил Книвил, и устремился бы в сторону заката (*Ивил Книвил – американский трюкач, получивший мировую известность благодаря смертельно опасным трюкам на мотоцикле*). Мы с Дафной приземлились бы на побережье Нормандии и устремились бы на юг, – и уже там я подделал бы документы, соврал бы насчет своего возраста и устроился работать на винограднике или на лыжном курорте. Мои стихи купило бы издательство «Faber and Faber», и на обложку моей книги я бы поместил свой портрет, нарисованный знаменитым художником. И каждый модный фотограф в Европе мечтал бы устроить фотосессию с Дафной. И все учителя моей школы хвастались бы тем, что я учился в Блэк Свон Грин, и даже поместили бы памятную табличку на фасаде, с моим именем, но я бы никогда, никогда, никогда не вернулся назад в Ворчестершир.
– А давай меняться, – сказал я, – я тебе – свой Биг-Трак, а ты мне – свой «Лэндкрузер». Мой Биг-Трак можно запрограммировать – там больше двадцати функций.
Эван сделал вид, что борется с соблазном сказать «да».
– Я бы с радостью, но у вас в Ворчестере везде одностороннее движение, так что даже твой Биг-Трак с его двадцатью функциями вряд ли разберется. Извини, – от него пахло мятным Тик-Таком и «Олд-спайсом».
Джулия постучала ногтем по окну с моей стороны – она смотрела на меня с веселым недоумением. И я вдруг понял, что моя надоедливая сестра – самая настоящая девушка: темная губная помада и ожерелье голубого жемчуга на шее, подаренное бабушкой. Я опустил окно. Джулия посмотрела на меня, потом на Эвана, потом на меня.
– Ты опоздал.
– Я опоздал? – Эван сделал музыку потише.
И они улыбнулись друг другу.
Интересно, а мои мама с папой тоже когда-то так же нежно улыбались друг другу?
Наша столовая тихо вибрировала, так, словно где-то сейчас взорвалась беззвучная бомба. Я, мама и Джулия – мы слушали радио, задержав дыхание. Диктор сообщал об очередном подбитом корабле. Крейсер «Ковентри» был пришвартован в северном порту Пэддл-айлэнда вместе с фрегатом «Броадсворд». Два вражеских истребителя внезапно возникли на радаре на 14 часов. «Ковентри» выпустил по ним несколько крылатых ракет, но промахнулся, и истребители успели сбросить свои 1000-фунтовые бомбы. Одна из них просто утонула, другие три пробили обшивку корабля и взорвались где-то внутри, в самом корпусе, вырубив все электронные системы на борту. Пожарных нарядов не хватало, и в течение нескольких минут «Ковентри» уже был охвачен огнем. Из Сан-Карлоса вылетели вертолеты, чтобы помочь эвакуировать команду и спасти от смерти барахтающихся в ледяной
воде матросов. Уцелевшие были доставлены во временный палаточный лагерь. Раненых сразу переправляли в плавучий госпиталь.Я не помню, какая новость шла после этой.
– Он сказал «девятнадцать человек». А сколько их там всего? – прошептала мама сквозь пальцы.
Я знал ответ, ведь я вел «военный альбом».
– Около трехсот.
Джулия подсчитала в уме.
– Вероятность, что Том жив, более девяноста процентов.
Мама побледнела.
– Ох, его бедная мать. Она, должно быть, поседела уже.
– Да, и бедная Дэбби Кромби, – сказал я.
– Причем здесь Дэбби Кромби? – спросила мама.
– Дэбби – девушка Тома, – сказала Джулия.
– Ох, – выдохнула мама.
Для государств война – это раздел территории. Для солдат – это лотерея.
Было уже без пятнадцати восемь, а школьный автобус все не ехал. Пение птиц в кроне дуба было похоже на смесь звуков перестрелки с азбукой Морзе. Шторы на втором этаже «Черного лебедя» отдернулись, и, мне кажется, я заметил лицо Исаака Пая, подсвеченное утренним солнцем. Он злобно смотрел на нас. Мы ждали Ника Юи, он всегда приходил последним, ведь он живет аж на Хейк Лэйн.
– Моя мама пыталась дозвониться миссис Юи, – сказал Джон Туки. – Но у нее все время занято.
– Полдеревни пыталось ей дозвониться, – сказала Дафна Маддэн. – Наверно, поэтому никто и не смог.
– Да, – согласился я, – линия перегружена.
– Бум-бум-бум! – начал скандировать Хлюпик. – Бум-бам-бум!
– Заткни свою пасть, Хлюпик, – рявкнул Росс Уилкокс. – Или я тебя сам заткну.
– Не ори на Хлюпика, – сказала ему Дафна. – Он не виноват, что у него винтиков не хватает в башке.
– Заткни свою пасть, Хлюпик! – крикнул Хлюпик. – Или я тебя сам заткну.
– С Томом все в порядке, – сказал Грант Берч. – Мы бы давно уже знали, если бы что-то случилось.
– Да, – сказал Филипп Фелпс, – Мы бы давно уже знали.
– Фелпс теперь работает твоим ручным эхо, да? – сказал Росс Уилкокс и добавил: – С чего ты взял, что «вы бы давно уже знали»?
– А очень просто: я узнаю последние новости из первых уст, – огрызнулся Берч. – Мой отец и отец Тома выросли вместе. Они общаются.
– Ну, коне-е-ечно, Берч, – ухмыльнулся Уилкокс.
– Можешь мне поверить, – Берч все еще ходил с гипсом на запястье, поэтому Уилкокс мог свободно высмеивать его. Но… все мы знали, что Берч – злопамятный.
– Эй! Смотрите! – Гэвин Колли указал пальцем вдаль.
Гилберт Суинярд и Пит Рэдмарли появились на перекрестке.
– Они, должно быть, ходили на Хейк Лэйн. К дому семьи Юи. Хотели узнать, что с Томом, как у него дела.
Суинярд и Рэдмарли почти бежали.
Я хотел спросить «а где Ник?», но Палач заблокировал слово «Ник».
– А где Ник? – спросил Даррен Крум.
Вдруг из кроны дуба с оглушительным шумом вылетели сотни птиц – так быстро, словно кто-то выстрелил ими. И все мы – все, кто стоял на остановке – подпрыгнули от испуга. Это выглядело очень странно: птицы описали над деревней круг, потом еще один – чуть длиннее, больше похожий на эллипс, и третий – чуть короче. Они летали по строго заданной траектории, словно исполняя чей-то странный приказ, а потом снова прошуршали у нас над головами и спрятались в кроне дуба.
– Может быть, Никсон разрешил Нику не приходить сегодня в школу? – предположила Дафна.
Это была разумная догадка, но – потом мы увидели лица Суинярда и Рэдмарли.
– Твою м-мать… – прошептал Грант Берч.
– Я полагаю, вы все уже знаете, что… – мистер Никсон покашлял, прочищая горло, – что Томас Юи, выпускник нашей школы, был убит двадцать четыре часа назад в войне за Фолклендские острова. (Он был прав – мы все знали. Когда мы ехали в школьном автобусе, Норманн Бэйтс включил радио, и мы услышали имя «Том Юи» в списке погибших.)