Львиное Сердце. Дорога на Утремер

Расценив молчание как знак согласия, рыцарь осторожно устроился поудобнее, потом продолжил:

— Те самые осведомлённые служки из аббатства сообщили, что ты находишься при леди Джоанне со дня её приезда на Сицилию, поэтому между вами наверняка существует тесная привязанность. Тогда почему ты колеблешься? Могу предположить только две причины. Многие женщины устрашились бы трудностей и опасностей такого путешествия, но не ты, леди Мариам. Остаётся лишь «шёпот крови». Ты ощущаешь родство с сарацинами Сицилии и боишься, что можешь почувствовать родство и к сарацинам Сирии.

Она изумлённо уставилась на него.

— Ты не знаешь меня. Как ты сам сказал, мы чужие. Откуда же такие догадки.

— Мы, валлийцы, ясновидящие.

— Вероятно. Твоё имя, наверное, Мерлин?

— Ага, выходит, леди Джоанна посвятила тебя в легенды о короле Артуре, который, кстати, был валлийцем. — С трудом поднявшись, он взял её ладонь и поцеловал крашенные хной пальцы. — Попроси королеву рассказать про её кузена из Уэльса. Доброй ночи, госпожа, и да хранит тебя Бог.

— Постой, я ведь ещё не разрешила свои «душевные тяготы»!

— Нет. разрешила. Ты просто задаёшь себе неправильный вопрос.

Мариам не могла понять, возмущена она или заинтригована. Потом решила, что и то и другое сразу.

— Скажи хотя бы, что означает слово «кариад»?

— Можешь смело предположить, госпожа, что это не одно из валлийских ругательств.

Хотя молодой человек уже скрылся в тени, Мариам уловила в его голосе весёлую нотку и сама не смогла удержаться от улыбки. Когда он ушёл, сарацинка встала и медленно пошла по садовой дорожке. Ахмер преданно семенил следом. Каков же тогда правильный вопрос? Она выросла при королевском дворе, но «Мерлин» прав — в ней всегда теплилось чувство принадлежности к народу матери, к «сарацинам Сицилии». И хотя большинство из них исповедовало ислам, а Мариам была христианкой, «шёпот крови» отчётливо слышался ей. Точно так как «Мерлин» слышит голос своего... Гвинеда, так вроде. А как выразился он об остальном Уэльсе? Ах, да: тут преданность будет зависеть от справедливости действий короля.

Фрейлина остановилась вдруг резко, наклонилась и обняла собаку.

— Он был прав, Ахмер. Я задавала неправильный вопрос. Считаю ли я, что Иерусалим должен быть отобран у сирийских сарацин? Да, считаю. — Стиснув озадаченного пса, Мариам рассмеялась — таким сильным было её облегчение. — Ещё как считаю!

Архиепископ Монреале не брался предположить, какой приём ожидает его в Катании. Он знал, что они с канцлером Маттео в последние дни не в фаворе у короля, потому как осмеливаются говорить ему то, о чём он не хочет слышать. О том, что союз с англичанами выгоднее для Сицилии, чем союз с французами. Теперь, когда английский король дерзнул захватить второй по величине город государства, чьи голоса захочет слышать Танкред: тех, кто призывает к мщению или ратующих за осторожность и умеренность?

По пути к королю архиепископа перехватил канцлер.

— Насколько понимаю, мы сюда не молиться идём? — сухо поинтересовался прелат, следуя за Маттео в часовню.

Тот усмехнулся.

— Принимая во внимание грешное прошлое, молитва мне не помешает. Однако я просто собирался переговорить с тобой до встречи с королём. Жордан Лапен и адмирал прибыли первыми, и как следует ожидать, буквально кипели от гнева. Не только город пал буквально у них на глазах, но даже их лошади стали добычей англичан. Вполне объяснимо, они всей душой за войну. Так же как шурин Танкреда и большинство членов совета. Особенно после того, как стало известно о последнем предложении французского короля.

— Что за предложение?

— Можно подумать, что Мессина — французское владение, так велика была ярость Филиппа. Отчасти это объясняется уязвлённой гордостью. Мессинцы обратились к королю за защитой, а ему пришлось стоять и смотреть, как Ричард захватывает город, причём так быстро, что священник и заутреню не успел бы прочесть. Но по большей части им движет исключительно ненависть. Будь я игроком, побился бы об заклад, что англичане с французами вцепятся друг другу в глотку задолго до того как доберутся до Святой земли.

— Предложение, Маттео, — напомнил архиепископ. — Что за предложение?

— Филипп послал к Танкреду герцога Бургундского с идеей вступить в союз против Ричарда и пообещал участие французских войск в нападении на англичан.

У прелата отвисла челюсть.

— И что сказал на это король?

— У него нет согласия между головой и сердцем. Танкред знает, что истинный наш враг — Генрих Гогенштауфен, но дерзость Ричарда ему нелегко проглотить. Я ещё надеюсь убедить его в том, что Ричард способен стать союзником более ценным, чем Филипп. Однако опасаюсь, что предложение Филиппа перевесит чашу весов в пользу войны с англичанами.

— Полагаю, лучше нам будет немедленно повстречаться с королём, — заметил архиепископ. — Потому как у меня есть о Филиппе сведения, которые Танкреду не помешает услышать.

Танкред выглядел измождённым, осунувшееся лицо и покрасневшие глаза свидетельствовали о беспокойных днях и бессонных ночах.

— Присаживайся, милорд архиепископ, — устало проронил он. — Только не трать понапрасну силы, убеждая меня в том, что враждебность английского короля к Гогенштауфенам важнее возмутительного захвата им Мессины. От канцлера подобных доводов я наслушался в избытке.

— Монсеньор, тебе прекрасно известно, что английский монарх не в ладах с императором Священной Римской империи, поэтому я не стану напоминать тебе об этом. Давай поговорим лучше о французском короле.

— Маттео сообщил тебе о визите герцога Бургундского? Признаюсь, я был удивлён. Но герцог передал послание, написанное собственной рукой Филиппа, причём явно в ту минуту, когда город ещё штурмовали, поскольку пергамент усыпан кляксами так, как если бы король держал в руке меч, а не перо. Покажи ему письмо, Маттео, пусть почитает сам.

— Сир, у меня нет сомнений в искренности гнева французского государя. А вот его поступки после падения города пробуждают сомнения в искренности сделанного им предложения. Как ни разгневал Филиппа штурм Ричардом Мессины, вид английского флага над городом разгневал его ещё сильнее. Он потребовал вывесить французский штандарт, напомнив про достигнутую в Везеле договорённость делить всю добычу во время кампании поровну.

— Ты уверен? — вскинулся Танкред.

— Уверен, милорд. Как стоило ожидать, Ричард не обрадовался. Мне говорили, что поначалу его подмывало подсказать Филиппу, где именно следует ему вывесить французский штандарт, причём в живых и несколько непристойных выражениях. Но успокоившись, он согласился разместить вместо своих флагов французские, наряду со знамёнами госпитальеров и тамплиеров, передав им город в управление до тех пор, пока не придёт к соглашению с тобой.

Танкред сгорбился в кресле, придворные же обменялись озабоченными взглядами. Едва ли Ричард успокоится, пока Танкред не вернёт вдовью долю Джоанны и завещанное Вильгельмом имущество. Но если это произойдёт, его легче будет склонить к союзу против императора Священной Римской империи, нежели Филиппа. Не будучи глупцом, Танкред понимал это. Но сумеет ли он поставить благо Сицилии выше своей уязвлённой гордости?

Ричард прибыл в Баньяру с дарами: бочонками вина для рыцарей, превосходной гнедой кобылой для сестры и белыми мулами для её фрейлин. А также принёс весть, что теперь, после погребения убитых, взятия из числа горожан заложников в обеспечение послушания в будущем, установления твёрдых цен на хлеб и вино и возврате части награбленного, в Мессине снова воцарился мир. Король пребывал в столь приподнятом настроении, что Джоанна заподозрила — у него есть и иные новости. И оказалась права.