Львиное Сердце. Дорога на Утремер

— Да, папа, — ответил он, собрав всю имеющуюся у него убеждённость. — Я думаю, что Беренгуэла будет счастлива, став супругой Ричарда.

Принц видел, что родителя эта уверенность утешила, и был рад. Впрочем, он не лгал. С какой стати Беренгария и Ричард не поладят друг с другом? Идеальная жена должна быть чистой, послушной и верной. Беренгуэла взойдёт на брачное ложе девственницей и никогда не погрязнет в грехе прелюбодеяния. Ей свойственна вера в долг супруги повиноваться мужу. И она будет преданна Ричарду до последнего вздоха, вне зависимости от того, заслуживает он этого или нет.

Отец Ричарда славился молниеносностью своих кампаний. Однажды Генрих покрыл двести миль всего за четыре дня. Большинство путешественников передвигались не так стремительно и считали за благо, если успевали преодолеть тридцать миль за летний день и двадцать — за зимний. Наличие большой свиты замедляло ход. Алиенора и Беренгария покрывали всего пятнадцать миль за день, потому как их сопровождали пуатуские бароны и епископы, наваррские прелаты и лорды, фрейлины, конюхи, слуги, рыцари, а также достаточное для обеспечения безопасности количество солдат. Присутствие женщин неизбежно сказывалось на скорости, так как те ехали в боковых дамских сёдлах или в конных носилках. Но Алиенора пребывала в уверенности, что если кортежу не помешает какая-нибудь жестокая буря, им удастся к середине февраля достичь Неаполя, откуда поджидающие корабли Ричарда переправят их в Мессину.

Через месяц после отъезда из Памплоны путешественники достигли Авиньона, где пересекли реку Рона по роскошному новому мосту Сен-Бенезе, а затем направились по старинной римской дороге на север, вдоль русла Дюранс. На всём пути через юг Франции их радушно встречала местная знать: Тренкавелы из Каркассона, виконт Эрменгард Нарбоннский, хворый сеньор Монпелье. А вот Тулузу, граф которой не числился среди друзей Анжуйцев, пришлось обогнуть. Когда поблизости не оказывалось замка, останавливались в монастыре, но больше, чем на одну ночь задерживались редко, поскольку Алиенора стремилась добраться до Сицилии до двадцать седьмого февраля, то есть до начала Великого поста, во время которого запрещалось играть свадьбы.

Только этим сокровенным желанием и поделилась королева с Беренгарией до поры — своим намерением присутствовать на свадьбе Ричарда. Она охотно обсуждала с наречённой невестой сына политические и государственные дела, не отказывалась и удовлетворить её интерес к рассказам о детстве жениха. Но про себя Алиенора молчала, чем сильно огорчала Беренгарию, надеявшуюся за время долгого путешествия установить с будущей свекровью хорошие отношения.

Зато девушке удалось завести неожиданную дружбу с одной из фрейлин государыни, графиней Омальской. Поначалу настороженно воспринимая ироничные реплики графини, она постепенно привыкла к зачастую пугающей откровенности Хавизы. Та заодно оказалась ценным источником сведений, ведь первый её муж был близким другом старого короля. От неё Беренгария узнала, что Николя до Шовиньи, обходительный рыцарь средних лет, возглавляющий двор Алиеноры, находился при королеве в момент её поимки людьми Генриха и был заточён за преданность королеве в темницу. Графиня указала ей на одного из представителей печально известного клана Лузиньянов, и повергла в ужас рассказом про то, как те дерзнули устроить засаду на Алиенору в безрассудной попытке отомстить за захват Генрихом одного из их замков. Юный рыцарь Вильгельм Маршал сумел задержать злоумышленников, дав королеве спастись, и тем самым начал свою головокружительную карьеру на службе английской короне.

Беренгарии подумалось, что Лузиньяны похожи скорее на разбойников, чем на вассалов, но признавала сходство их истории с балладами трубадуров. После множества мятежей некоторые из братьев непокорной семьи предпочли попытать счастья в Утремере, где Ги де Лузиньян совершил неожиданно удачную партию, женившись на Сибилле, старшей сестре Балдуина. Прокажённого Короля. После смерти Балдуина корона перешла к Сибилле и Ги. Вот так никому не нужный рыцарь, лишённый перспектив младший сын оказался вдруг королём иерусалимским. Правление его оказалось катастрофическим, потому как Лузиньян неосторожно повёл армию против Салах ад-Дина при Рогах Хаттина и потерпел сокрушительное поражение, результатом которого стало падение Святого города. Освобождённый Саладином, который заявил, что цари не убивают царей, Лузиньян поехал в Тир — единственный оставшийся у христиан город. Однако Тир перешёл теперь под руку Конрада д’Алерамичи, сына маркиза Монферратского, итало-германского аристократа и искателя приключений, который заслужил признательность жителей, отразив нападение сарацин. Конрад не только отказался признавать Ги своим королём, но и вообще не разрешил впускать его в город. Ги не мог похвастаться политическим талантом или благоразумием, но отваги ему было не занимать, и он ринулся осаждать Акру. К удивлению, равно сарацин и христиан, этот благородный, но безрассудный порыв вдохновил многих. По мере продолжения осады к Лузиньяну стягивались под стены Акры всё новые добровольцы. Однако он оставался королём без королевства, а его яростное соперничество с Конрадом представляло собой ещё одну проблему, с которой Ричарду и Филиппу придётся иметь дело по прибытии в Святую землю.

Зима до поры стояла мягкая, но, когда кортеж достиг города Систерон, раскинувшегося по обоим берегам Дюранс в узкой долине между двумя горными хребтами, повалил снег. Тут путники наняли местных проводников, называемых маронами, а также встретили странников, пробирающихся из Италии во Францию и готовых поделиться историями о перенесённых трудностях и тяготах, захватывающими повестями о смертоносных лавинах, обрывистых альпийских тропах и опасностях столь страшных, что на ум приходила мысль: ад — ледяная замёрзшая пустыня, а вовсе не котлы с пламенем, как проповедуют священники.

Продвижение путешественников изрядно замедлилось — в иные дни им удавалось покрывать всего от трёх до четырёх миль. Мароны указывали путь, проверяя глубину снежного покрова длинными шестами, а затем ставя на тропе вехи из деревянных колышков. Стало пронзительно холодно, дыхание слетало с губ подобно облачкам серого дыма, бороды мужчин обросли сосульками, слёзы замерзали, не успев сбежать по обветрившимся, покрасневшим щекам. Подпирающие облака горные пики загораживали по временам солнце, ветер неумолчно ревел в ущельях, и этот жуткий вой наводил на мысли о драконах, гнездящихся, по поверью, в ледяных пещерах на пустынных склонах. Однако рутье Меркадье смеялся над легендами: с какой стати любой разумный дракон станет морозить туг свои чёртовы причиндалы, когда может взять и перелететь в места потеплее?

Беренгарию подобные выражения коробили, но стремление капитана наёмников убедить своих людей в очевидном она поддерживала — в Альпах хватало опасностей и без драконов и прочих чудовищ. Девушка очень неоднозначно относилась к Меркадье, потому как Хавиза познакомила её с его пугающим прошлым. Этот темноволосый мужчина со зловещим шрамом имел ещё более зловещую репутацию одного из самых печально известных рутье, готового продать меч тому, кто больше заплатит. Идёт молва, сообщила Хавиза, с притворным ужасом поглядывая на Меркадье, что где он ступит, там не растёт трава. Но тут же уверила собеседницу, что Меркадье верой и правдой служит Ричарду вот уже семь лет, и само его присутствие здесь свидетельствует о заботе короля о безопасности матери и невесты. Беренгария согласилась, что одна внешность рутье способна отпугнуть большинство разбойников. потому как выглядит он как демон из свиты Люцифера. Однако её несколько обеспокоило, что Ричард допускает безбожных наёмников в свой ближний круг, и она поняла вдруг, как мало на самом деле знает человека, с которым вскоре вступит в брак.

Женщинам теперь приходилось ехать по-мужски, так как дамские сёдла были слишком опасны. Повозки пришлось оставить в Систероне, груз же перекочевал на вьючных мулов и носильщиков. Последние, подобно маронам, добывали свой хлеб, отправляясь в путь через альпийские перевалы в любую, кроме самой ненастной, погоду. Воздух был таким разреженным, что многие жаловались на головную боль, тошноту и одышку — привычное явление для тех, кто не привык к высоте, пояснили проводники. Рождество путники отпраздновали в деревушке Бриансон, расположенной всего в паре миль от перевала Монженевр. Однако разразившаяся вскоре буря заперла их в селении на неделю с лишним, и продолжить переход они смогли только под Крещение.

Ночь путешественники провели в приюте и с рассветом тронулись дальше, но сначала опустились в снег на колени, а епископы взмолились к «Господу, Вышнему отцу и Богу вечному», прося послать им своих ангелов, дабы те указали рабам божьим путь, и да пусть Святой дух пребудет с ними в минуту нужды. И переход через Монженевр начался.

Небо было голубым до боли и казалось таким же безжизненным и мёрзлым, как пустынный ландшафт вокруг, а снег блестел так ослепительно ярко, что приходилось щурить и прикрывать ладонью глаза. Достигнув вершины перевала, путники с облегчением вздохнули, но тут же поняли, что худшее поджидает впереди. Мароны велели мужчинам спешиться и вести коней в поводу, дам же предстояло завернуть в воловьи шкуры, чтобы спустить по склону вскользь. Никто не возражал проводникам, потому как в этих альпийских высотах Монженевра они обладали прерогативами королей. Заметив на многих лицах отчаяние, мароны успокаивали новичков в деле горных восхождений, говоря, что бывает куда хуже. Иногда лошадей приходится спускать на верёвках, спутав предварительно ноги. В этот раз, жизнерадостно заверили они, достаточно будет завязать глаза самым пугливым. Повисла гнетущая тишина.

— Я бы тоже от повязки на глаза не отказалась, — нарушила её Хавиза, издав истерический смешок и затребовав вина.

Алиеноре доводилось однажды пересекать Альпы. Только тогда она была намного моложе.

— Вот уж не думала, что в мои-то годы стану кубарем катиться с горки, — прошептала она Хавизе, но первой позволила завернуть себя в шкуру, потому как королевам следует подавать пример.

Спуск получился трудный и тряский, но Алиенора сделала измученным костям и хрупкой конституции женщины шестидесяти шести лет только одну поблажку — зажмурила глаза на самом опасном участке. До неё доносилось тревожное ржание лошадей, приглушённые ругательства мужчин, которым в некоторых местах приходилось ползти по тропе на четвереньках, да истеричные взвизгивания. Она с облегчением выдохнула, когда рыдания резко оборвались, потому как их предупреждали, что даже громкий разговор способен вызвать сход лавины. Интересно, это одна из её фрейлин или Беренгарии? А ещё пыталась вспомнить, погибала ли какая-нибудь королева в альпийских ущельях? Быть может, Гарри смотрит сейчас на неё из чистилища и смеётся? И как только, чёрт побери, удалось карфагенскому полководцу Ганнибалу перетащить через Альпы слонов?