Лягушонок на асфальте (сборник)

Сивый, конечно, сивый организовал. И Владька, наверно, был среди них!

Рассказал или нет? О чем, собственно, рассказывать? Теплоход. Клещ.

Поликлиника. Мальчишки любят хвастать чем-нибудь таким или лгать о чем-

нибудь таком. Но не Владька. Наверняка он врать не станет.

Трель велосипедного звонка. Владька. Вопросительный. Выдернул носки

парусиновых тапок из стремян, что ли, прилаженных к педалям. Чего он строго

так воззрился?

– Ну как?

– Что - как?

– Никаких симптомов?

«Вон он про что! Дура! Совсем недавно бесилась, почти умирала. И уже

забыла и думать...»

– Я психопатка, Владик.

– Не убежден.

– Ты уезжаешь?

– Завтра.

– Зачем?

– Меня, к примеру, привлекает деревянное зодчество, в частности, резьба.

– А как же я?

Маша шла по тротуару, Владька катился на велосипеде, отталкиваясь ногой

от гранитной бровки.

Ее вопрос настолько обескуражил Владьку, что он приостановил велосипед.

– То есть?

Еще ни один человек, кроме сестры и брата, не посягал на его волю, чтобы

он не был волен в каникулярные дни и недели.

– Не с кем будет кататься на теплоходах.

– Людей на них с избытком.

– А ты черствый.

– Математик.

– И все равно славный.

– Я не падок на похвалы. И я свободолюбив, потому что мне ясен смысл

несвободы.

Он отъехал.

Маша всегда была чем-то загружена: личное, семейное, школьное. В те

месяцы, когда она сама себе напоминала трамвай - с утра до ночи круженье,

мельканье, короткие остановки, ее мозг, будто запрограммированный,

неутомимо творил мечты, загадки, замыслы, исполнение которых откладывалось

на после.

В немногие необъятные дни, в которые время полностью принадлежало ей,

у Маши и не возникало мысли осуществить что-нибудь, будоражившее ее

воображение: лишь бы вдоволь поспать, набродиться по улицам и растерять

ощущение, что ты гонима беспощадной, мстящей за медлительность силой.

Здесь же, у отца, где Маша часто оставалась одна и где Лиза все сама делала по

дому, а ей ничего не поручала и не разрешала делать, она неожиданно поняла,

что если не будет теребить свое воображение, то проведет свое гощение

довольно кисло. С Владькой было бы занятно дружить, но с ним покончено.

Надумала пробраться в грузовой порт - и пробралась: сплавала на буксире,

который отволок туда баржу с подъемным краном. Целый день толкалась на

аэродроме. Наблюдала взлеты и посадки самолетов. Выпросила у

бортпроводницы значок с изображением лайнера Ил-18. Побывала в

диспетчерской и в комнате синоптиков. И все это под видом внучки, приехавшей

встречать ленинградского деда, позабывшего указать в телеграмме («Ничего не

поделаешь - склеротик») час прибытия.

Прознавши, что Леночку, дочь Сергея и Киры, необходимо привезти с

детсадовской дачи на вступительный экзамен в музыкальную школу, она

вызвалась съездить за ней и проводить ее на экзамены, чтобы не обременять

этой заботой перемогающуюся от повышенного давления Галину Евгеньевну.

Ее осенило на даче, что она могла бы быть хорошей воспитательницей, а в

музыкальной школе, когда Леночку проверяли на ритм и на слух, догадалась,

что в семь лет сумела бы воспроизвести сложный стук пальцем по корпусу

пианино и повторить извилистую мелодию: почему-то тогда она крепко

запоминала фортепьянные вещи.

Леночка хорошо, но неточно выстукала то, что простучал председатель

приемной комиссии. В коридоре Маша показала, как стучал председатель и как

стучала Леночка. Девчурка повторила этот стук, и Маша пообещала Леночке,

что ее примут в музыкальную школу.

Когда они выходили из классного коридора, с лестницы к ним бросилась

Кира: не утерпела и на часок отпросилась из лаборатории.

Маша успокоила Киру, и они отвели девочку, пожелавшую переночевать в

городе, к бабушке.

Кире нужно было возвращаться в цех, и Маша поехала с ней, когда узнала,

что в заводской проходной дежурит жена Коли Колича. Давно было стыдно

Маше: выросла в металлургическом городе, а на мартене, у доменных печей, на

коксохиме ни разу не бывала. Этот завод хоть и меньше тамошнего, зато почти

новый и в чем-то, должно быть, гораздо интересней. И, главное, здесь работает

ее отец и сейчас его смена.

До проходных ворот металлургического комбината ехали на трамвае.

Охранница рассияла, увидев Машу, и гребанула рукой в сторону завода,

прерывая объяснения Киры.

– Доченьку Константина Васильевича завсегда пущу.

У себя в родном Железнодольске, хоть и со стороны, Маша все равно

неплохо знала, где что находится на комбинате. Даже зимней ночью сквозь

туман могла угадать расположение цехов: три скобы алых небесных огней -

копровый цех, там газовыми огненными струями полосуют сталь; скаканье

высотных сполохов - мартеновский; оранжеватое зарево - доменный.

Тут она сразу определила, где прокат, а где мартен, отличив их по трубам:

над прокатом трубы пониже, пореже и не дымят.

Однажды Маша видела в киножурнале опущенный на дно океана батискаф.

Вблизи домны напоминали батискафы, а воздухонагреватели - тупомакушечные

ракеты, приготовленные для запуска. Сходство дополнялось тем, что атмосфера,

окружавшая их, была сумрачно-зеленоватая, и в ней мерцали пластинки

графита, будто косячки каких-нибудь блескучих глубоководных мальков.

У Киры в химической лаборатории, наверно, строгий начальник. Так быстро

она шла по заводу, что Маша еле-еле поспевала за ней. Через залик проскочила,