Любимец
Шрифт:
В его голосе звучал ужас — словно гусеница могла броситься на него.
Одна из гусениц на транспортере дернулась — практически она была уже дохлой, она бы и без дополнительного удара сдохла. Но мужики с дубинками так перепугались, что принялись колотить с двух сторон эту гусеницу, превращая ее в месиво.
— Идиот, — громко сказал по-русски второй спонсор.
Спонсоры всегда говорили с людьми по-русски. Это объяснялось не только их глубоким убеждением, что мы, аборигены, не способны к языкам, но и соображениями безопасности. Тот, кто выучивает чужой язык, вторгается в мир существ, которые общаются
— Скоты, — сказал первый, и оба, повернувшись, пошли прочь из подвала. А я, потеряв на минуту способность думать, забыв, где нахожусь, вдруг ужаснулся, что сейчас спонсоры уйдут, и я навсегда останусь в вонючем подвале, во власти грубых, жестоких людей. Уход спонсоров был как бы разрывом последней нити, которая соединяла меня с цивилизацией.
Все смотрели вслед спонсорам, и никто не успел меня остановить, хоть все в подвале видели, куда я побежал.
Лишь Ирка крикнула:
— Тимошка, Тима, ты себя погубишь! Что ты делаешь, дурак?
Остальные рабы тупо смотрели, ожидая, когда вновь двинется транспортер и начнется работа.
Выбежав следом за спонсорами из подвала, я оказался в широком и высоком коридоре. Шедшие впереди спонсоры почти доставали головами до потолка. Машка-мадамка семенила рядом, как любимица, а Лысый шел чуть сзади.
Они не оборачивались и не видели меня.
Я находился в неуверенности. Казалось бы, сейчас лучший момент, чтобы криком обратить на себя внимание. Но что, если спонсоры мне не поверят? И оставят меня в руках людей? Лысый меня убьет, как гусеницу!
Они дошли до двери. По очереди наклонившись, чтобы не задеть за притолоку, спонсоры вышли во двор кондитерской фабрики. Я прижался к косяку двери. День был теплым, солнечным, свежим. Гладкие и такие скользкие — я помню, как в детстве это меня завораживало, — мундиры спонсоров, в покрое и деталях которых лишь опытный глаз, подобный моему, мог различить чин и положение, блестели на солнце, отражая его лучи. Мой взгляд, натренированный за много лет на гостях господина Яйблочко, безошибочно сообщил мне, что спонсоры, нагнавшие такой страх на наш цех, относятся к низшему эшелону их власти — это простые исполнители. Эти спонсоры и не были военными — они были снабженцами, то есть существами, не пользующимися большим доверием и уважением в гарнизонах. В дом Яйблочков их бы и не пригласили.
Для жителей Земли все спонсоры равны и тем непобедимы. Каждый из них, как боевой муравей, несет свою службу. Все одинаковы: безжалостны и непобедимы. На самом деле это совсем не так, но человеку об этом не догадаться — ведь человек судит по выражению лица, по нормам поведения, которые у людей и спонсоров совсем разные. Ну что будешь делать, если у спонсора лицо лишено мышц и не может выражать эмоций, зато длинные средние пальцы рук беспрестанно движутся и очень выразительны. Зачастую они могут сказать о настроении, намерениях и чувствах (да, да, и спонсоры способны на чувства!) спонсора куда больше, чем слова.
— Сколько у вас работает эта партия? — спросил Машку-мадамку старший спонсор.
— Только второй день.
— Плохо работают, плохо, — сказал второй
спонсор.— А где взять лучше? Я была на распределении, — пожаловалась мадамка. — Пронин всех крепких взял на рудники.
— Люди везде нужны, — сказал спонсор.
— Это вы решайте, — сказала мадамка, и я понял, что она не испытывает трепета перед спонсорами. И если бы я не знал, что люди — не более как отсталые дикари, которых спонсорам приходится учить и опекать, я бы подумал, что идет деловая беседа между равными.
— Но у вас легкая работа. А в шахте трудно. Они там быстро отмирают, — сказал первый спонсор.
— Тут только еда, — сказал строго второй спонсор, и в голосе его я услышал фон — жужжание — это означало, что он начал сердиться, но я не знал, уловила ли мадамка эту угрожающую нотку. — Мы готовы жертвовать собственными интересами и даже питанием для большой жертвы — для продукции, которая нужна всему обществу, всей галактике. Мы готовы на жертвы, а вы? Где ваши жертвы?
— Люди работают не покладая рук.
— Ползунов переращиваем, — сказала мадамка. — Их на неделю раньше забивать надо, тогда мясо нежнее и концентрат лучше. Вы это лучше меня знаете. А вам вес подавай!
— Нам нужен вес. Гарнизоны растут.
— Есть опасность — они уже кричат.
— Эту опасность нельзя допускать.
— Так что же делать? — спросила мадамка.
— Если будете плохо делать, мы отрываем вашу прекрасную голову. — Спонсор постучал концом среднего пальца по своей шее — это было признаком веселья. Не знаю, догадалась ли о том мадамка, которая была занята своими невеселыми мыслями.
— Если оторвете мою прекрасную голову, — сказала она, — вам придется искать другого директора фабрики.
— Найдем, — сказал второй спонсор.
— Ищите, — сказала мадамка.
— Не будем спорить, — сказал первый спонсор. — Мы довольны. Вы хорошо работаете. Мы пришлем новых людей. Эти должны работать не больше пяти недель. Затем прошу подготовить их к ликвидации.
— Вы с ума сошли! — воскликнула мадамка. — У меня не проходной двор. Только человек научился работать — а вы его на живодерню. Это неумно.
— Не надо спорить!
— Вы боитесь, что кто-то проговорится? Кому проговорится? Тростнику?
— Не надо разговоров, — сказал спонсор. — Знающие тайну не живут.
— Я сегодня принимала яйца, — сказала мадамка. — Семь тысяч ящиков.
— Вас мы тоже убьем, — сказал спонсор, — немного потом. Это шутка.
— Знаем, какие с вами шутки, — сказала Машка-мадамка.
Спонсоры мерно покачивались от смеха.
Они двинулись дальше от двери к ожидавшему их военному вертолету, мадамка с Лысым, не сказавшим ни слова, пошли за ними. С каждым шагом мне труднее было слышать и труднее бороться с желанием выбежать вслед за ними…
— …Я говорю с вами откровенно, — донесся до меня голос спонсора,
— вы наш человек. Есть случай бегства домашнего любимца от одного нашего специалиста.
— Мне говорили, его вчера утром убили.
— Его по ошейнику опознали, — добавил Лысый.
— Так все думают. Пускай думают. Мы послали его фотографии на опознание хозяевам. Хозяева сказали — не тот. Тот молодой, высокого роста. Чистый, без следов на теле и без болезней. Он из хорошего дома.
— А зачем вы это нам говорите?