Любовь Дикого

Катя…

Волосы собраны в небрежный пучок на затылке. Шея открыта. Длинная. Тонкая. И так хочется пройтись языком по нервно бьющейся жилке между ключицами.

Залипаю на ней. Сам от себя охуеваю.

Она опускает стакан на стол. Снова за бутылку берется.

– Хватит, – говорю.

Глазами стреляет.

– Пожалуйста, – добавляю.

Забираю у нее бутылку. Отставляю подальше. На столешницу рядом с мойкой.

– Верни, – выдает, кивает на бутылку.

– Зачем?

– Поставь обратно, – бросает Катя, дернув плечом.

– Почему?

– Потому что это не твое.

Поднимается. Подхватывает бутылку. Усаживается, снова себе наливает.

Блядь.

Ногой ее стул подцепляю за перекладину. Рывком двигаю вперед. Ближе к себе. Так, чтобы вплотную подъехала.

Вздрагивает. Бутылку отпускает. С грохотом. На стол. И в меня взгляд впечатывает.

– Хватит, Кать.

Она качает головой. Медленно-медленно.

Глаза пьяные.

– Сама знаю, когда хватит, – говорит ровно. – Это не тебе решать.

И смотрит.

Глаза у нее… ебануться просто. С такими глазами больше никакого оружия не надо. Нихуя не надо. Вообще.

– Убрал, – выдает она.

И слегка кивает. Вниз. На ногу, что так и удерживает ее стул. Не смотрит туда. Но мне хватает и этого короткого жеста.

Убираю.

– Я все узнал.

Головой ведет. Рассеянно, смазано. Бровь приподнимает.

– Я думал, ты сделала аборт.

Холодеет. В момент.

Взгляд колючий. Черты точно острее становятся. И даже плечи теперь иначе движутся, пальцы, запястья. Резче. Ладонь обхватывает стакан.

– Все, стоп, – бросает она.

Молчу.

– Это обсуждать не хочу, – говорит и голос повышает: – Не буду! Как закончилась моя беременность.

– Катя…

Пьет. Не разбавляет.

Морщится. Ее всю передергивает. Закрывает ладонью рот. Дышит глубоко. Потом убирает руку.

Возвращает стакан на стол. Тянется к тарелке, на которой разрезан лимон. Берет часть, отправляет в рот. Жует. Кривится, зажмурившись.

– Потом об этом поговорим, – выпаливает. – Сегодня я не совсем в форме.

– О другом давай.

– О чем?

Вскидывается.

– Обо мне, – отвечаю.

– А что о тебе говорить? – хмыкает.

Достаю пачку сигарет. Щелкаю зажигалкой. Закуриваю. Тянусь в сторону, подхватываю один из стаканов. Сбиваю туда пепел.

Она наблюдает за мной.

– Давай, – бросаю. – Слушаю тебя.

– А что я должна сказать?

Хмурится.

– Ну расскажи.

Вопросительно выгибает бровь.

– Ну расскажи, какой я хуевый, – развожу руками.

Зависает. Щурит глаза. Едва заметно. А потом ее красивые губы дергаются. Совсем слегка.

– Подожди, – говорит она, палец поднимает. – Сейчас.

Наливает водку. Разбавляет соком. Делает первый глоток, второй. Кривится и отставляет стакан. Больше не может.

Нихуя пить не умеет. Но упертая, блять. Набирается дальше.

Не мешаю. Пускай.

Она расслабляется.

А я приглядываю.

Катя опять поднимает палец.

Пьяная. Пиздец.

Блядь. А я пьяный от нее. От запаха, который даже сигареты не забивают. От глаз ее ярких. Кошачьих. От губ. От шеи. От каждого блядского движения.

Коротит. Охуеть.

– Ты зачем пришел? – бросает она. – Тебе мало того, что ты мне уже принес? Столько боли. Несчастий. Что тебе еще надо?

Качает головой. Нервно. Пучок на затылке распадается. Пряди рассыпаются по плечам. А запускает ладонь в волосы, проходится по затылку, растрепывая еще сильнее. Прикрывает глаза. Прикладывает:

– Лживый мерзавец.

– Почему лживый?

Кривится. Обнимает себя руками, натягивая чуть съехавшее вниз платье обратно на плечи. Закусывает губу.

Молчит.

А потом распахивает глаза. Взглядом обжигает.

– Лживый, да, – заявляет твердо. – Ты мне слово давал. Завязать. Закончить все свои грязные дела. И что? Завязал? Закончил?

– Катя, ты…

– Ни черта ты не завязал! – обрывает. – Только сильнее увяз.

– Ту бойню не я устроил.

– Ты был там.

– Подстава, – бросаю. – Меня накачали каким-то дерьмом. Очнулся в одной из комнат клуба. Когда туда спецназ вломился.

– Молчи!

Руку поднимает.

– Просто молчи, – повторяет она. – Ты врал мне. Каждый день. А я как идиотка верила. Мечтала. Строила планы.

– Я тебе не врал.

– Да неужели?

– Да.

– Значит, ты в тот день на “дело” не собирался? – губы кривит, вся вздергивается и дальше буквально выплевывает: – Ограбление не готовил со своими людьми?

– Это тебе Лебедев напиздел?

– Отвечай.

– Катя…

– Да или нет? – спрашивает резко и глазами давит. – Говори.

– Я должен был вернуть свое, – чеканю. – Все было четко. По плану. Это даже не ограбление, а…

– Хватит, – отрезает она. – Не юли.

– Там подстава была.

Качает головой, откидывается назад.

– Так ничего и не понял, – выдает глухо. – Врал, что с криминалом закончил, а сам новый план разрабатывал. Последний. И даже повод нашел. Красивый, наверное. Только ты же мне обещал. Забыл? Когда мне предложение делал. В глаза смотрел, держал за руку и… врал.

Блядь.

Молчу.

Бить это нечем.

– Все бы гладко прошло, – продолжает она. – Ну так ты думал. Так планировал. И я бы ничего не узнала. А значит, ничего и не было. Да?

Сука.

И опять не перекрыть.

– А дальше было бы новое дело. Еще и еще. Ты бы не остановился. Такие, как ты не умеют останавливаться. У тебя же совсем берегов нет. И не было никогда.

Глаза у нее как фонари.

Нет, блять. Гребаные пули.

– Ты же после первого срока в офис ворвался. С оружием. Тоже свое возвращал. Справедливость восстанавливал, – припечатывает и с горечью выпаливает: – Ну просто герой. Освободился. Сразу на дело.

Берет стакан. И еще не пригубив, морщится. Делает пару глотков. Отставляет. Смотрит мимо меня.