Любовь длиною в жизнь. Часть 2: Я буду ждать тебя

– Ничего подобного ни у кого из нас не было и нет в мыслях, а уж тем более — в поступках, поверьте моему слову.
– смело ответила Натали.

– Однако, если мне не изменяет память, мой сын уже был ранен при непосредственном участии господина Корфа и твоего брата.

Наташа поняла, что императрица намекает на давний случай в трактире, когда на Александра набросился цыган с ножом.

– Всё это в прошлом. Уверяю Вас: и мой брат, и Владимир Иванович поумнели с тех пор и больше не будут подвергать риску жизнь Александра Николаевича. Кроме того, они оба остепенились и несут теперь ответственность за свои семьи, чтобы так беспечно бросаться навстречу приключениям.

– И всё же, - государыня ещё раз сжала руку Репниной, но уже не так сильно.
– я сочла своим долгом предупредить тебя, что император, несмотря на то, что закрыл глаза на ваши отношения с Александром, продолжает пристально следить за Двугорским уездом и всем, что здесь происходит. И если он прознает, что затевается что-то недоброе — тебе лучше молить Бога о пощаде, потому как кара, которая обрушится на всех, будет страшной.

– Я поняла Вас, Ваше Величество.
– так же бесстрашно произнесла Наташа.
– И могу поклясться, что никто здесь не желает зла Его Высочеству.

– И ещё - продолжила императрица после нескольких мгновений задумчивого молчания.
– поскольку ты имеешь огромное влияние на нашего сына, мой тебе совет — не старайся разобраться в том, где явно не достаточно твоей компетенции. Я наслышана о твоей активной деятельности в поместье, о твоих мечтах о школе для крестьянских детей и всем прочем. Так вот — не пытайся через Александра решить эти вопросы, потому как их обоснованность вызывает сильные сомнения у нас с императором.

– Слушаюсь.
– ответила Репнина и поклонилась. Хотя в душе она не была согласна с императрицей, что благое дело для крестьян может как-то повлиять и, уж тем более — навредить всей Российской империи.

– Ты умница, Натали, и мы с тобой всегда находили общий язык и понимали друг друга. Не сердись, если я слишком строга к тебе сейчас — это исключительно из-за заботы, в первую очередь, о тебе и твоём ребёнке.

– Благодарю, Ваше Величество.

– Саша… - императрица замялась, не зная, стоит ли говорить об этом с Репниной. Но всё же приняла решение сказать.
– …он очень ранимый — и всегда таким был. Государь всё пытался уничтожить в нём эту черту характера, но ничего не получилось. И он так любит тебя, что это тоже тревожит моего супруга.

– Не волнуйтесь, Ваше Величество, я никогда не стану вмешиваться в дела государства. И никогда не вернусь в Зимний, мой дом здесь — и я намерена прожить тут всю свою жизнь, сколько будет отмерено Богом. А политика — сугубо мужское дело, и что может в этом понимать женщина вроде меня?

– А ты лукавишь.
– улыбнулась Александра Фёдоровна.
– У тебя есть то, чего не хватает многим придворным дамам — ум. Впрочем, я и не сомневалась в том, что ты так ответишь!
– и вдруг, растрогавшись, обняла Наташу.
– Думаю, мне пора возвращаться во дворец. А тебе — к сыну.

– Спасибо, Ваше Величество. Я правда благодарна Вам за всё, что Вы делаете для меня.
– Репнина вновь поклонилась.

– А иначе и быть не может! Мы с тобой должны быть сильными, и только объединив свои усилия, сможем сохранить мир между нашими мужчинами.
– сказала государыня, по-матерински погладив Наташу по голове.
– До встречи, моя дорогая княжна!

– Прощайте, Ваше Императорское Величество!

И оставив Репнину в гостиной, императрица направилась к выходу. Наташа же, так и стоя на своём месте, молча взирала на портреты своих предков — почтенных и знаменитых князей и княжон, которые верой и правдой служили не одному поколению Романовых. Вдруг она услышала, как Георгий подал голос из детской. «Я буду сильной.
– сказала она, отправляясь наверх.
– И никому не позволю навредить моему ребёнку».

***

Александр Николаевич, возвратившись к концу апреля в Российскую империю из своего путешествия с супругой, намеревался отложить все дела и отправиться в Высокое сразу по приезде в Петербург. Но получил приказ императора сопровождать его в Москву. И ему ничего не оставалось, кроме как вновь сесть за свой письменный стол в кабинете Зимнего дворца и написать Наташе длинное письмо. Лишь в начале июня, когда они с государем возвратились из первопрестольной, ему удалось одним ранним утром выехать из столицы и помчаться к княжне и сыну.

На подъезде к усадьбе его встречало яркое летнее солнце, а также птицы, выдающие звонкие трели. Переведя своего Пегаса с галопа на шаг, Александр ехал вдоль подъездной аллеи и любовался сочной зеленью деревьев, облачившихся в свой новый наряд совсем недавно. Когда же вдали показалось знакомое здание, цесаревич не сразу узнал его: свой пепельно-серый, невзрачный наряд дом Высокого поменял на нежно-голубой, почти небесный, а возвышающиеся колонны сияли белизной. Подъехав вплотную, он разглядел на балконе второго этажа пару уютных кресел, которые видимо Наташа выставила из его кабинета, чтобы сидеть тёплыми днями и вечерами на свежем воздухе.

Встреченный Глафирой Петровной, он поспешил в сад — к деревянной беседке, где, по словам Наташиной помощницы, была его любимая вместе с маленьким Георгием. Спускаясь по аккуратной дорожке, присыпанной мелкими камушками, он услышал голос, читавший с выражением знакомые ему строки:

–…«Кабы я была царица, -

Третья молвила сестрица, -

Я б для батюшки-царя

Родила богатыря».

Только вымолвить успела,

Дверь тихонько заскрипела,

И в светлицу входит царь,

Стороны той государь.

Во всё время разговора

Он стоял позадь забора;

Речь последней по всему

Полюбилася ему.

«Здравствуй, красная девица, -

Говорит он, - будь царица

И роди богатыря

Мне к исходу сентября…»*

Александр Николаевич сделал последний поворот и его взору предстала Наташа, сидящая с сыном на коленях в окружении цветущих розовых кустов.

– Не рано ли ты взялась ему сказки читать?
– громко спросил он, подходя к княжне и малышу.

Натали подняла на него свой счастливый взгляд, а затем, ловко подхватив Георгия на руки, сбежала по ступенькам и бросилась к Александру в объятья.

– Ничего и не рано — он всё слушает и понимает!
– воскликнула Репнина, целуя его и передавая Георгия, который при виде Александра заулыбался и стал лопотать что-то на своём младенческом языке.

Цесаревич взял на руки сына и заглянул в голубые, точно такие же как у него, глаза. Его охватило безграничное чувство всеобъемлющего счастья: «Сын, его сын от той, которую он так любит!»