Любовь хранит нас

Ты ж вроде не хотел знать, сейчас с чего такой замес?

— Макс!

— Еще раз, Лешка! На хрена? М? — стоит прямо и смотрит мне в глаза, без улыбки, с абсолютно серьезным видом и даже, сволочь, не моргает. — Ну, ЛешА?

— Я не знаю, — пожимаю плечами и краем глаза замечаю, что Ольга очень неуверенно оглядывается назад.

Ищет меня? Ждет? Недоумевает, куда я подевался?

— Прелестно!

— Она училась у мамы на первом курсе в институте, обворожительная, таинственная, красавица, индивидуалистка, гордая и неприступная голубая кровь, — быстро выдаю всю полученную на данный момент информацию, затем нагло хмыкаю, — еще бы — с таким-то отцом. У нее были возможности, средства, блат, достаток, но что-то там пошло не так. И… Но я думал, что ей уже за сорок. Правда-правда! Или, наоборот. Я клянусь и в мыслях ничего того, что я соорудил по факту, не было. Я в этом не нуждаюсь и за семейным статусом тоже не гонюсь. Ты же прекрасно об этом знаешь!

— Я помню-помню: «Любимые друзья, Григорий и Максим, я перед вами, как на Библии, торжественно клянусь, что никогда ни на одной красотке не женюсь». Мы с Велиховым это даже где-то записали.

— Ох, ты ж… Мать твою!

Как раз наш ушлый адвокат заходит, солидно чешет по проходу к нам на кухню, даже улыбается и машет, но вдруг поворачивает голову в сторону и начинает резко замедляться и даже от неожиданной и случайной встречи по-дебильному, с издевкой, приседать.

— Что такое? — Макс замечает этот же пассаж. — Батарея, что ли, сдохла? Малыш сейчас выйдет из строя, надо бы идти на подхват. Чего он там остановился? Леш, я слушаю, продолжай.

— Извини, я сейчас, мне надо. Отлучусь на одну минутку.

Пулей вылетаю из кухни и спешу на перехват перекрестного допроса, но естественно опаздываю к началу занимательного разговора.

— Добрый день! Якутах? Это ведь Вы? Танцовщица из ночного клуба? Восточная неприступная красавица, вскипятившая моему другу третью положительную кровь.

— Здравствуйте. Мы знакомы?

— В некотором роде, — Гришаня присаживается на мое место и откидывается на спинку стула. — Ночь с первого апреля на второе. Помните? Вы страстно танцевали, а я подошел к охране и предложил Вам персональный, эксклюзивный, танец для лучшего на свете друга. А?

Это дата смерти ее отца, урод. Отвянь! Нашел, что вспоминать и чем хвастать. Она отчаянно желает забыть этот вечер, а ты усиленно напоминаешь, да еще и лыбишься, как озабоченный пацан.

— Гриш, здорово, — подскакиваю и глазами показываю, что кому-то пора на подъем и однозначный выход. — Ты не мог бы встать? Место уже занято, тем более тебя там Макс зовет. Что-то по контрактам и некачественной отчетности за первый квартал. Аудиторы нашли какую-то фигню. Гришаня, я прошу, подойди туда, а я сразу за тобой, любезный. Давай-давай.

Спешу и руками, словно кнутами, подгоняю друга. Велихов поднимается, но при этом так плотоядно скалит зубы, что не заметить его лицевую эрекцию просто невозможно — она там есть, а он ого-го как возбужден и жаждет наслаждения.

— Уломал восточную малышку? Кобелек! — хлопает ладонью по плечу и вроде шепчет мне, но Ольге все прекрасно слышно. — Как давно? Вы уже, хм-хм-хм? Ключики к качалочке подобраны, наложница восьмерки крутит на тебе? — играет глазками, как падшая девица.

Благодарю за комплимент, Григорий, и за дружеское услужение. Климова округляет глаза, затем быстро опускает голову, покрывается красными чудными пятнами и вздыхает.

— Мне пора, — протягивает руку за сумкой и одновременно с этим привстает.

— Нет, пожалуйста. Оля, я прошу. Перестань. Присядь. Велихов уже уходит. Гриш, на выход, тебе срочно надо вон в том определенном направлении. Давай! Шуруй отсюда! — стреляю в мужскую рожу глазами и показываю, что ему пора — он опоздал и уже все испортил.

— Оля? — Велихов не унимается. — Ваше имя — Ольга? Вы, типа наша, отечественный папа-производитель, значит, вообще не оттуда?

— То был сценический псевдоним, — преграждаю ей путь, поворачиваюсь спиной к Велихову и через зубы ему шиплю. — Оставь нас, пожалуйста, Гриш. Слышишь? Уходи. Тебя там Макс заждался.

— Хорошо, — теперь не слышно в его голосе бравады и зазнайства. — Рад был познакомиться, Ольга. Прошу прощения, если помешал или позволил… Леш, без обид? Ты не подумай ничего такого.

— Уйди, прошу. Да не мешай же.

Она стоит. Стоит, стоит — нет, теперь эта женщина никак не сядет. Хочет выйти и уйти — я вот, огромадный, не даю? Не выйдет — не позволю. Так быстро не сдамся и не отступлю, тем более по такому дурацкому поводу.

— Не обращай внимания, пожалуйста. Оль?

— Это все шутка или какой-то розыгрыш? Вы решили поиздеваться надо мной? «Согласен на приват», «ревнив с друзьями», «давайте заключим контракт», «умею слушать и молчать», «две жалкие недели», какую-то дружбу даже предлагали. Вы смеялись? Это все мужские забавы? Вам стало скучно, и Вы решили поразвлечься? «Хм-хм-хм» с восьмерками на Вашем теле захотели? «Она, мол, не в форме, а значит, прекрасная кандидатура, к тому же мне должна, ведь я ей оказал услугу». Я готова Вам заплатить, на рассчитываясь своим присутствием и физическим контактом с телом! В чем проблема? Что еще надо? Отвяжитесь! Вы же видите, что мне не до того. Зачем? Ваш отец, — она опускает глаза и вижу, как суматошно бегает взглядом по белоснежной скатерти — черные ресницы резво мельтешат туда-сюда, — очень благородный человек, хороший друг и бескорыстный мужчина. А Вы…

— Оля, я…

— А Вы — сумасброд и балагур. Наверное, потому что молоды и у Вас в жизни все ладненько и хорошо. Одна беда — скука накатила, а тут несчастная, отлупленная жизнью «одалиска Якутах». Почему бы не воспользоваться удобным случаем? Да, Алексей? К тому же Вы ей сделали большущее одолжение. Только я об этом никого не просила и не настаивала, да я отказывалась, но Максим Сергеевич был очень убедительным и слишком авторитетным. Он — полковник, а я, что называется, по старой памяти беспрекословно подчинилась. Он настоял и строго-настрого запретил отказываться. Вот в общем-то и все. Пора прощаться… Со мной все будет хорошо, я не нуждаюсь в чьем-либо обществе, мне хорошо одной — привыкла. Хватит, Алексей Максимович. Спасибо Вам за все.

Не даю ей договорить, потому что не желаю слушать, да и она не права.

— Я хотел тебя поддержать, как человек, которому не все равно. Понимаешь?

— «Вы»! «Вас»! «Вам»! «Хотел поддержать Вас» — в этом очень сомневаюсь и «понимаете». Нужно говорить то самое уважительное окончание «-ете», «-ите» и «-мте». Так правильнее! По форме!

— Что? — я ее вообще не понимаю.

— Посторонним людям, Алексей, следует говорить «Вы» и корректно вести диалог, не вторгаясь в личное пространство. Это неприемлемо…

— Прости.

— Не слышите или не хотите слышать? Я — пустое место, та блажь, которая Вам в голову пришла? К чему все это приведет? Позвольте, пропустите, мне надо, я хочу уйти. Вы меня задерживаете, мне неприятно здесь с Вами находиться. Я не подхожу для придуманной с бухты-барахты «Смирновской психотерапии». Правильно озвучиваю Ваш суперметод? Не подхожу я под типичного представителя контрольной группы подопытных девиц. Все. Считайте, что я получила то самое плацебо, Вы мастерски вкололи мне безобидный яд. Результат, наверное, будет позже, но уже без наблюдения этого врача. Пустите! — шипит и дергается.

— Прости, пожалуйста, — выразительно сглатываю и добавляю, — я не смогу сказать тебе «Вы». Это не из-за недостатка воспитания, наоборот, тут другое. Мы… Не так все будет. Давай заново, как будто переписываем тот несуществующий контракт, но две недели, ровно четырнадцать дней остаются в силе. Оль? Смотри…

Несмеяна пытается оттолкнуть меня. Двигается напролом, словно пробивает бетонную стену, только она, увы, не алмазное сверло, а я не намерен просто отступать из-за долбаной вдруг накатившей несознанки друга.