Любовь хранит нас

— Что?

— Ничего. Тебе определенно идет эта безразмерная на женском теле штука. Встречались бы чаще — возможности росли бы в маминой прогрессии.

— Маминой? Наверное, арифметической?

— Пофиг, одалиска. Они бы тупо росли — это главное. У меня рубашек очень много, их однозначно больше, чем штанов. Идем подышим свежим деревенским воздухом. Я тебе там обрисую план на наш не менее насыщенный сегодняшний денек…

Все как обычно! Завтрак у Суворовых — беременная Настя не на шутку расстаралась, на целую свадьбу наготовила, такой банкет с утра, как правило, — отсутствие последующей дневной работы, но кобылы ржут, а я упорно молотком стучу. Ольга традиционно на заборе изучает каждое мое движение и следит за эмоциональным состоянием этого «скотного двора». Таинственно улыбается, как будто бы о чем-то грезит, куда-то улетает, потом вдруг хмурится и смотрит на меня из-под бровей. Считанные минуты, а гамма чувств, сука, да полнее просто не бывает. Потом, устав от монотонности моей работы, вдвоем гуляют с Настей под руку вокруг загонов, шушукаются, очень громко смеются, а Николай с открытым ртом рассматривает свою неповоротливую жену:

— Здорово, что ты ее привез! — вдруг выдает мне в ухо. — Ольгу! Круто! Молодцы!

— Ты не мог бы не орать, Колян. Я не глухой, но вот теперь стопудово приобрел легкую тугоухость, причем, по-моему, на оба уха.

— Извини, не рассчитал. Интересная девчонка, эта твоя «одалиска». Что означает слово?

Разбежался! Так я тебе и сказал:

— Это личное, Суворов. Наш тайный шифр. Типа, «котеночек» — «да, моя пухленькая зайка», или «озабоченный дегенерат» — «моя крохотная извращенка». Я — жесткий, иногда жестокий властный «господин», а она — бесправная сексуальная рабыня-«одалиска». Ну там еще кое-что заложено в ее персональные функции, заточенные исключительно под хозяина — такова ее прошивка, но об этом не могу с тобой говорить. Контракт!

— Как познакомились? — похоже, Колю не смущает функционал Климовой и мое личное в том участие. — Где встретились?

Хмыкаю и сочиняю фантастическую историю:

— С шеста снял, — не моргнув глазом, говорю.

— Чего-чего?

— Танцевала в ночном клубе сексуальная полуголая девица. Я подошел — был мой день рождения, естественно, выпил и осмелел, сразу же спросил красотку про индивидуальный отдых — нет проблем, очень быстро согласилась, кивала головой, как китайский улыбающийся болванчик, а я слюнявил красные купюры. А что?! Она призывно скалилась и трогала пальцами с вот такими ногтями свою какой-то блестящей хренью намазанную грудь. Потом быстро сориентировалась по обстановке — бабы, бабы, бабы, тут же назвала свою цену, поправила постоянно сползающее трико и перекрывающие кровоснабжение кожаные ремешки на босоножках с охуительно-высоким каблуком, — рукой показываю приблизительный рост Ольги на этих ходулях — на десять сантиметров выше меня. — Как зовут тебя, прекрасная и страстная незнакомка? Имя, сестричка, имя! Она назвалась Эсмеральдой — я посмеялся, но поверил, зашел ее обман ко мне — не стал портить зарождающуюся ролевую игру, а потом все закрутилось и так, и этак, пару раз в моей малышке друг друга отодрали, и через шесть безумных дней я вот привез ее к тебе. На природе дышится легче и потом всегда мечтал побыть с женщиной на муравейнике, когда все эти гады ползут туда, куда не надо, а она извивается на кишащей горке и визжит. Короче, брат, думаю, что после обеда мы пойдем с ней в вашу импровизированную тайгу и там…

— Ты — придурок, что ли? — похоже, Николай на полном серьезе о моем умственном развитии спрашивает. — Она — стриптизерша в ночном клубе или дешевая проститутка?

— Такого я, Колян, не говорил.

— Блядь, Смирняга! Иди ты, знаешь, куда.

— Я ничего о ней не знаю, Коля, — перехожу в режим «Смирнов-серьезный вид». — Ничего! Глухо. Кроме имени и фамилии, конечно. Она — дочь хорошего друга моего отца, как оказалось, училась у моей мамы в институте, потом куда-то испарилась, и вот заново нашлась. Я, — сглатываю и тянусь за белоснежным полотенцем, — действительно встретил ее в ночном клубе. Она танцевала какой-то восточный танец. Вообще не обратил на нее внимание, а потом… Коль, хрен теперь поймет, но она меня очень заинтересовала. Она…

— Мужчины! Эй, Коля, Леша! — Настя орет во всю свою беременную глотку. — Есть заманчивое предложение…

— О, твою мать! — Колька шепчет. — Это, бля, вообще не к добру. Она такое сейчас просит, что я теряюсь. А в интиме… Ты знаешь, Лешенька, есть подозрение, что мы вчетвером сегодня отправимся в эту тайгу и там, разбредясь по сторонам, устроим гон-интим, как в брачный период у оленей…

Он ржет, а мне вот не до смеха.

— Заткнись, Суворов. Интим! Беременная в «тайге» с одноруким «насильником и извращугой». Все! Этот стойкий воин, — легонько бью себя в грудь, — может блевануть от таких супружеских подробностей.

— У нее гормоны, как у крольчихи…

— Заткнись, кому сказал, однорукий бандит, — рявкаю на друга и строю сверхсерьезную морду.

— Все-все. Молчу.

— Мальчики…

Чудесненько! Я — мальчик под два метра ростом, с жаждой плотских утех и коварным планом по завоеванию одной строптивой дикой козочки. Такой себе… Пацанчик со взведенным курком!

— … идемте в лес! — Настя озвучивает то, что я только вот транслировал ее горе-мужу. — Все вместе. Подышим воздухом, посидим у костра. Обед на природе, что скажете? А? Коленька?

— Я — за, — хоть и не «Коленька», но тоже имею право голоса, тем более что у Климовой очень заинтересованно сверкают глаза.

Завелась, чертовка! Секса, видимо, просит? Твою мать, что я порю? Остынь, Смирняга, перестань. С утра вы с ней очень плодотворно помолчали после того, как на кухне за утренней чашкой кофе выяснили, что «я какого-то настоящего продолжения хочу».

— Оль? Что скажешь? Заманчиво, а? — подхожу как будто только к ней и неуверенно беру за руку. — Прогуляемся на свежем воздухе?

— Я не возражаю, Леша. Если ты закончил, то хотелось бы…

Я шумно усмехаюсь — шиплю и со свистом весь окружающий воздух носом забираю:

— Так! Колян! Готовь провиант. Настя, а ты как? С таким-то грузом!

— Не переживайте. Машиной доберемся до кромки, а там чуть-чуть пройдем.

Через два часа выдвигаемся в лесок. Я подхихикиваю и тяну Олю за руку к своей машине:

— Не боишься в лес идти со мной? Я там стану неконтролируемым — возможно, ничего пока не обещаю, — настоящим диким зверем. Гиббоном, длинноруким орангутангом, — рычу и демонстрирую ей свой грозный вид. — Повалю тебя на землю, схвачу за волосы и затяну в какую-нибудь берлогу, медведя матом выгоню — пусть снаружи покараулит, и, — взмахиваю рукой, словно даю на благое дело властную отмашку, — сполна отыграюсь на тебе за оставшиеся семь дней. У?

— Нет.

И все? Ни объяснений, ни подколов, типа, я со снежным человеком в интимных отношениях была, а со Смирновым и подавно сдюжу.

— Оль…

— Перестань. Это не смешно.

Заткнуться, что ли? Замолчать до тех пор, пока сама о разговоре не попросит?

Периодически проверяю свой телефон — жду звонка или сообщения от Макса насчет моего возможного крестного отцовства Сашки. Пока Надежда не дает добро — то им холодно, то вдруг жарко, то крысеныш слишком маленькая, то кукла не в настроении, то у шефа очередной приход. Малышке три с небольшим, скоро будет уже четыре месяца — рановато, но у меня это крестное отцовство сильно подгорает:

«Хочу, хочу, хочу!».

— Ты ждешь звонка? — замечает мое нетерпение и кивает на телефон.

— Мне кое-кого обещали, одалиска. Гарантировали, а теперь вот благополучно сливаются.

— Кое-кого? Рабовладельческий строй какой-то, — дергает ручку и не может открыть дверь, то ли силы не хватает, то ли какой-то хитрый человек специально плотнее замкнул — история умалчивает об этом факте.

— Помочь?

— Если тебе нетрудно.

— Легко, без проблем.

Немного подтягиваю вверх, а затем открываю и быстренько хватаю Климову за талию. С двумя важными целями — обнять и приподнять.

— Спасибо, — усаживается и расправляется в салоне, осторожно отталкивает мои руки. — Мне уже удобно и помощь не нужна.

Ухмыляюсь и иду на свое место. Как скажешь, строптивая девчонка? Но вот так, изумруд души моей, я тебя и приручу! Будешь-будешь из моих ладоней есть и пить.

— Алеша?

— Угу…

— Не придумывай себе ничего, ладно?

Это еще к чему? Ляпнула и на хрен все мечты похоронила. Ей-богу, бабам нужно подрезать язык.

— Оль, у меня с фантазией вообще беда. Ни в школе, ни в институте, да и во взрослой жизни ничего толкового соорудить не могу. Сочинения — стабильно два-два. В голову никакая муть никогда не приходила — любви в современной прозе-лирике не находил, отец смеялся, а мать ремня давала. Серега выкручивался за себя и за меня, как за того парня. Ну не лезет в этот чугун никакая чушь и, уверяю тебя, в ближайшем будущем и не предвидится в том направлении никаких подвижек, мозг мягче и пластичнее с возрастом и накопленным опытом, увы, не стал, — нажимаю кнопку запуска двигателя, поворачиваюсь к ней и, широко улыбнувшись, чуть ли не кричу. — Поехали за приключениями, одалиска!