Любовь хранит нас

— Вам туда, — она указывает рукой направление и сообщает еще некоторые ориентиры. — Оля любит тут находиться, забьется в угол с романтической литературой — думает, что никто не знает, и запоем читает, ее один раз тут даже замкнули. На следующий день нашли спящей на стопке книг. Она устроила большой скандал, у нее дома остался без присмотра очень больной отец — мы даже не знали об этом. Теперь всегда проверяем…

Замечательно! Вы — очень чуткие люди! Нагло улыбаюсь и говорю ей обычное «спасибо». Ждет поцелуя в руку? Бабуля, иди-ка погуляй. Нам с Климовой нужно кое-что обсудить наедине, без свидетелей.

— Мы через полчасика поднимемся наверх. Хочу попрощаться с ней, уезжаю ведь на целый год, а с ней сто лет не виделся. Понимаете?

— Да-да. Тридцать минут.

— Возможно, немного больше.

Ей нужно будет привести себя в порядок, я должен буду успокоиться. Тридцать минут — это среднее время запланированного действа, а вообще говоря…

— Тут все равно никого нет. Так что Вам никто не помешает!

Ну тогда, престарелая мадемуазель заслужила. Ух, сексуальная чертовка!

— Позвольте Вашу ручку….

— Нет-нет. Это уже лишнее.

Стою и жду, пока бабуля сгинет с поля моего зрения. Затем разворачиваюсь «кругом» и спокойно шествую по чересчур «возвышенным» коридорам, заставленным огромными стеллажами старых книг:

«Где же ты, Оленька? Ау-у-у!».

В финале бесконечного коридора замечаю какое-то очень осторожное движение — кто-то тонкий с чем-то возится, что-то двигает, смешно кряхтит, похоже, слабенькое чудо устанавливает к полкам слишком неустойчивую лесенку. Все ясно! Одалиска намерена закинуть перебранные книги на соответствующие верхние полки-этажи. Ступаю тихо, стараюсь не спугнуть, слушаю женское урчание. Ольга что-то напевает под нос, берет по паре книг одной рукой, второй раздвигает стоящие прямоугольники на полках, трамбует, затем проглаживает корешки и чуть отклоняется — вроде как любуется своей качественно выполненной работой.

На ней обтягивающие джинсы и моя любимая в облипочку белоснежная футболка. Оттопыренная попка, играющий ягодичный ряд, осиная талия, тоненькие ручки и не длинное коромысло плечиков. Нормально — все, как всегда. Ускоряюсь, подхожу ближе, практически носом утыкаюсь в ее лопатки и предотвращаю неизбежное падение гибкого тела назад цепким захватом обеих рук за слишком тонкую талию.

— Ай-ай-ай! — пищит, но не вырывается.

— Тшш, одалиска-интеллектуалка, — возвращаю ее ноги на ступеньки, подхожу ближе, плотнее, теснее и утыкаюсь пахом ей в зад — пусть чувствует, что там сейчас очень неспокойно. — Поймал непослушного ребенка!

— Алеша?

— А кого ждала?

— Никого, — укладывает свои руки поверх моих и пытается раскрутить замок так называемой верности или плотского воздержания. — Отпусти, пожалуйста. Я на работе, это рабочее место, здесь много людей, а ты ведешь себя…

— Очень озабоченно! — предлагаю свой вариант.

— Смирнов!

— Перестань, — прихватываю зубами ткань на спине, прикусываю и собачьим движением пробираюсь к шее. — Спустись пониже, Несмеяна! Ну же, ну! Смелее.

— Ты…

— Пришел типа прощаться. Все нормально. Распрощаемся сейчас и поедем наше расставание по-царски, в последний раз, с шиком праздновать.

Наглею и вытягиваю ее футболку из-под пояса зауженных штанов, она шипит и охает:

— Прекрати немедленно! Леша, что ты творишь? Зачем? Что ты себе позволяешь?

— Что, что, что такое, одалисочка? — запускаю руки под футболку, глажу рельефный горячий животик, пальцами, естественно, попадаю в пупок — ловлю женское хи-хи и о-хо-хо, легонько щипаю кожицу вокруг, а потом поднимаю свои клешни вверх. — Привет, привет, привет, малышечки!

— Я буду кричать!

— Сомневаюсь, Оля. Очень сомневаюсь, — сжимаю полушария, а затем резко дергаю чашки вниз.

Сука! Блядь! Твою мать! Горячее женское мягкое тело. Господи! Прикрываю глаза, шиплю и утыкаюсь лицом в ее вздрагивающее плечо:

— Постой так! Просто стой! Не дергайся, пожалуйста, — бубню, но надеюсь, что ей все четко слышно. — Оль?

Она, похоже, смирилась с тем, что я творю — пусть так, хотя бы так для нашего нового начала! Климова поднимает руки и упирается обеими ладонями в книжные полки перед собой:

— Алексей, я не хочу. Пожалуйста, не надо. Ты будешь сильно разочарован, — шепчет извиняющимся тоном.

— Оль, я ведь не прошу об этом.

— Ты пользуешься тем, что…

— Блядь! Какое долбаное вранье у вас у всех, как под копирку. Не хочу, но давай еще. Не буду, но затрахай. Не желаю продолжения, но почему он не звонит. Я ведь все это чувствую, — сильно зажимаю ей соски, катаю между пальцев и покусываю сладкую ключицу, она молчит, сопит и упирается лбом в свои любимые книги. — Ты ведь сказала, что будешь кричать! Так я тебя слушаю! Кричи…

Тишина, сопение, очень глубокий вздох и полное расслабление. Она подается немного назад, выгибает спинку и четко попадает задом в мой каменный пах:

— А вот этого в этих катакомбах точно не будет! — строго предупреждаю. — Не люблю собачьи стойки, приборно-столовую херню, утюги и подходы сзади, извини, с этим придется смириться. Страсть накатывает, но не до таких же диких берегов. Здесь, сука, грязно, влажно и очень негигиенично. Ты…

— Отпусти меня, — тихо просит.

— Я не закончил…

Что я творю? Зачем? Она ведь просит, даже хнычет?

— Оль…

— М…Угу, — всхлипывает.

— Я — не тиран и не насильник, но… Я тебя прошу, давай просто встречаться. По-настоящему! Или хочешь, — сам себя не узнаю, когда такую чушь несу, — будем хорошими друзьями. Хер с этим! Плевать на Настины предположения. Ты мне понравилась, слышишь? Мне было хорошо и интересно эти две недели. А тебе?

— Угу, — вытирает рукой, по-видимому, уже мокрый нос. — Извини-извини. Все-все.

— У меня есть компания. Есть друзья, среди них имеются, естественно, девчонки. Надя Морозова, это жена Максима, шеф-повара из «Накорми зверя» — мужчина-шоколадный круассан, помнишь ведь? Великолепный друг, мой типа духовный брат. Настя Суворова, еще сладкая парочка девчонок, Таня — двоюродная сестра Надьки, которую я иногда зову Голден леди или кукла, есть еще Наташа — сестра Максима… Их много. И они не мои родственницы! Я умею с женщинами правильно и достойно общаться. Слышишь?

Упрашиваю, раскручиваю, сука, а пошлые игры с ее грудью не прекращаю.

— Мне плевать на то, что у тебя было где-то, с кем-то, когда-то. Меня не напугают женихи, любовники, мужья, в последние я вообще не намерен набиваться. Давай попробуем, одалиска? Вдруг…

Сам себя, да и ее, похоже, завел, Смирнов? А как спускать пар намерен? Теперь я лезу жадными руками за ее брючный пояс, расстегиваю пуговицу, дергаю замок, перегибаюсь через хрупкое плечо и зрительно слежу за тем, куда бессовестно одну руку запускаю, а вторую предусмотрительно держу на вздрагивающей сисечке. Дрожит Несмеяна — боится или уже ловит наслаждение?