Любовь хранит нас

Они нас точно в том диком месте ждут.

Я люблю этот лес, деревню, Суворовскую базу, за возможность просто побыть в одиночестве. В тотальном, абсолютном, без пресных рож опостылевшей людской толпы. Всегда после выполненных обязательных работ уезжал в придуманную чащу, так небольшие лиственные заросли и немного хвои — Малышка знает все потайные места «Смирнова А. М.». Она — надежная и молчаливая подруга, в курсе всех моих «неблаговидных» дел, но ни ржания, ни гу-гу, ни звука. Там я спешиваюсь, усаживаюсь на слишком частые пни, поваленные деревья, или лежу на душистой хвойной подстилке, уставившись в небесный потолок; иногда ору — куда без этого, но все чаще молча растираю руками брови, сжимаю переносицу, массирую виски или щипаю щеки — так себя от приобретенного дерьма в безумном мире избавляю. А сегодня в этом месте вместе с ней! Впервые! Понравится ли ей? Очень странно, но я не хочу быть один — сейчас мне это совершенно не нужно. С ней, с Ольгой, просто помолчать, как ощутимо прикоснуться к чему-то божественному. Какая-то бесовщина и странные дела!

— Не отходи от меня далеко, пожалуйста, — мы следуем параллельно друг другу, на расстоянии где-то метра три, не больше. — Слышишь? Оля! — кричу, а она в ответ мне молча кивает, вижу только, как губы растягиваются в буквах:

— Угу.

Прогну девчонку! Заставлю! Она мне интересна. Хочет дружбу, значит, будем крепко дружить. Это я умею! Перекрещу девчонку, дам ей мужское имя «Олег» и буду считать, что с парнем хорошо общаюсь. Твою мать! Откуда эта живая на мою голову беда вообще пришла? Долбаное первое апреля, тот чертов клуб, ее танцульки, несостоявшийся приват, больной отец и на финал моя упрашивающая мать.

— Алеша, — по-моему, пугливо, с ужасом мое имя шепчет, — Алешенька… Я… Иди сюда, пожалуйста. Скорее-скорее.

Твою мать! Быстро двигаю ногами к ней, а она показывает знак рукой, мол, тише по иголкам наступай. Тут нет медведей, и кабанов ни разу не встречал, зато есть тонконогие косули. Зимой сбиваются в небольшие стайки и выходят к Суворовым на индивидуальный продуктовый прикорм.

— Смотри! Там, — указывает рукой. — Вон она…

Красивое и грациозное животное замерло и, по-моему, смотрит на нас, но вроде бы не видит или искусно маскирует безразличие. Жует жвачку, дергает ушами и размахивает малюсеньким хвостом.

— Их там двое, — Ольга шепчет и подходит еще ближе ко мне, укладывает обе тонкие кисти мне на грудь и разговаривает как будто с моей шеей. Чувствую ее дыхание, но боюсь спугнуть, поэтому смотрю туда, куда она рукой показывает.

— Видишь-видишь? Леш, ну отомри, пожалуйста. Это мама с косуленком?

Вряд ли? Скорее это… Он и она! Пара! Странно. Рано для животного интима, а может просто природный сбой или у этих тварей чувство неземное. Тот, что покрупнее, обнюхивает самочку — она маленькая, с тонкими и сухонькими ножками, с тем самым серебряным копытцем, с умными сливовыми глазами и изящной шеей, а он, нахал, усердно носом лезет ей под хвост. Она поворачивается, подскакивает, пытается его боднуть растопыренными ушами и прихватить зубами шкурку, он крутится и не дается, настаивает на близости. Самец уверен, что добьется своего!

— Оль…

— Угу, — она заинтересовано разглядывает пару и укладывается щекой мне на грудь.

— Косули — это те же олени. Род один, понимаешь? — разглядываю ее затылок.

— Я не знала, — еще тише шепчет и перебирает пальцами мою ветровку. — Теперь… Господи, Алеша, ну, посмотри. Тебе разве не интересно?

— Детеныш косули — олененок, иногда — теленок. Когда они сбиваются в стаю, то говорят — косулята. Одалиска? — губами женские волосы жую. — Ты сейчас продавишь меня.

Дожился, Смирняга! Наблюдаешь за животным трахом, и тут же пересказываешь ей журнал «Натуралист», зачитанный до дыр в счастливом замусоленном добром и лаской детстве.

Климова тихонько в кулачок смеется и елозит гладким лбом по моей груди:

— Откуда ты все знаешь? Врешь ведь и не краснеешь? Брехло! Трепло и фантазер!

— С отцом и дядей Сережей на охоту ходили…

— Да ладно? — на мгновение поднимает голову и взором бегает по моему лицу. — Хотя, вообще-то да, можно допустить на одно мгновение… Понятно, — приоткрыв рот, приподнимается на цыпочках и направляет взгляд на парочку, которая, по всей видимости, с минуты на минуту начнет творить все то, что я хотел бы с ней произвести.

— Оля…

— Подожди, пожалуйста, — крутит голову, как будто бы смеется.

— Это… Сейчас… Не смотри! — шиплю.

Самец вскакивает на самку и обнимает ее передними лапами, пристраивается сзади, а «дама» степенно ждет, смешно вытягивая и без того слишком длинную шею. А Климова по-пуритански зажимает обеими руками рот и поворачивается ко мне с очень возмущенным видом:

«Ты видел? Видел? Да как же ты посмел допустить постыдное деяние?».

Мне кажется, что я сейчас из-за этого озабоченного и очевидно бешеного гада с не пойми каких херов солидно отхвачу. Широко открытыми глазами смотрит на меня — взглядом полосует, типа, сделай что-нибудь? А я могу только вслух с внутриутробным звуком пробурчать, чтобы хоть как-то оправдать копытного «героя»:

— Вот же идиот! У всех на виду. Бесстыдник! Похабная тварюка. Ну, я его…

— Мы… — удар в плечо и женское смешное недовольство.

— За что, одалиска? Иди-ка сюда, — обнимаю ее и придавливаю спиной к первому попавшемуся дереву. — Блядь! Извини! Тебе не больно? — она хорошо прикладывается своим затылком об ствол, быстро переворачиваю нас, меняемся взаимным расположением, теперь я опираюсь всем телом на выбранную сосну. — Не смотри туда. Не будем им мешать. Тшш, тшш, не спугни мальчишку. Пусть постарается, а месяцев через десять тут будет бегать его сынок…

Там довольно громкая возня! Да, блядь! Самец сопит, а самка ревет. Он что, сто лет не видел «бабу»? Да и май месяц на носу, чего он, белены объелся? Ну точно, идиот!

— Это…

— Ну…

— Господи, мы что, за ними тут подсматриваем-подслушиваем. Мерзость-то какая! — шепчет и утыкается лицом в мою куртку, руками натягивает полы и с приказом мне рычит. — Смирнов, застегни! Слышишь, кому говорю? Застегни ее скорее. Не хочу смотреть и слышать…

— Это недолго! — кривлю морду и пытаюсь молнию соединить. — Раз-раз….

— На охоте папа говорил? Природу вместе изучали?

— Заканчивай херню пороть. Я сразу пытался сказать, хотел тебя отвлечь, но ты тут про их детенышей мечтательно заворачивала. Умилялась живой природой, лесной красотой. Разглядывала уши, копыта, считала на заднице у дамы пятна. Он тоже время даром не терял. Вот мужик сейчас ей основательно подгонит косулёнка. Усердный парень, но не долгий, — а про себя добавляю, — где-то «минут на пять».

— Смирнов, перестань похабничать. Мерзко и неприятно. Ты вроде бы романтик, так по крайней мере, твоя Настя говорит, а как до дела…

— Ты не знаешь, какой я, когда доходит до того самого дела, вот и закрой рот, иначе, — по-моему, я ей сексом угрожаю, — иначе…

— Что? Возьмешь, как этот бедную косулю.

— Блядь, Оль, перестань. Ненавидишь мужиков или какого-то одного, конкретного, героя. Как звали сволочь? Попробую угадать. Сережа? Нет, мимо. Брат и дядька не производили впечатление отъявленных подлецов. Максим… Как я мог так неуважительно подумать! Нет-нет! Образец верности, долга и какой-то там чести. Гриша? Гриша может, но, увы, опять не он. А если Дима, например… Что скажешь, одалиска? У Морозова брательник Димитриус, но думаю, что не он…