Любовь и ненависть

своего друга:

– Как Ирина? Что там у них на работе? Воюют?

– По-моему, эта баталия но имеет конца, - вяло ответил

Ясенев.
– У той больной, Захваткиной, кажется, отрезали ногу.

У Шустова одна неприятность за другой. Я вот и решил с тобой

посоветоваться.

И Ясенев рассказал Струнову о рецептах на морфий,

подписанных Шустовым, при этом с ярым убеждением

заметил, что он не верит в причастность Василия Алексеевича

к преступным махинациям.

– Тогда что ж? Халатность? - высказал предположение

Струнов, но тотчас же спросил: - А это точно, что рецепт,

который изъяли сегодня у морфинистки, подписан Шустовым?

Подпись на экспертизу давали?

– Пока мы не заполучили подлинной подписи Василия

Алексеевича. Придется просить Ирину - завтра она достанет

его подпись, - ответил Ясенев.

– Ирину не нужно, - поморщился Струнов. - Лучше

сделаем так: я позвоню и попрошу его написать мне кратко о

случае с партбилетом. На полстранички. Кстати, история с

партбилетом странная. Я не сомневаюсь, что на Шустова

действительно напали трое. И что вся операция была кем-то

отлично разработана, потому что до сих пор мы не смогли

напасть на след преступников. - Струнов неторопливо

поднялся из-за стола, достал из сейфа бумагу и сел на диван

рядом с Ясеневым.
– Меня заинтересовала Дина Шахмагонова.

Кто она такая? Помню, у тебя на вечере в Первомай этот

жених - Петр Большой, что ли...

– Высокий.

– Да, именно Высокий, пожалуй, лучше Длинный. Так вот

этот самый Петр, по фамилии Похлебкин, обронил такую

фразу: "Остерегайся Дины". Он кого-то предупреждал, кажется,

Ирину. "Остерегайся Дины". Почему?

– Ирина называет ее Коброй, - заметил Ясенев,

внимательно следя за ходом мыслей Струнова.

– Она была в близких отношениях с молодым ученым

Ковалевым. Помнишь, заходил ко мне землячок Гришин,

разъяснял теорию относительности?

– Да, да, что-то об атомной энергии говорил, - вспомнил

Ясенев. - Тот Ковалев, который утонул при загадочных

обстоятельствах, и твой друг детства просил снова заняться

этим делом?

– Да, они обращались в прокуратуру. Там, кажется,

пошли им навстречу, но никаких новых материалов получить

не удалось. Я вспомнил о Шахмагоновой в связи с

партбилетом Шустова.

– Ты думаешь, она принимала участие?

– Думать никому ни о чем не возбраняется, - уклончиво

ответил Струнов. - Меня интересует вот что: почему

Шахмагонова уволилась из клиники? Не формальная, а

подлинная причина ее ухода?

Резко двинув плечами, Ясенев выпрямился, сказал

неуверенно (его уже начали подтачивать неожиданно

заброшенные в душу сомнения):

– Дальше она не могла работать вместе с Шустовым. Он

подозревал ее в кознях: в истории с партбилетом и... в деле

Захваткиной. Во время операции вместо новокаина она подала

что-то другое.

– Зачем?
– тоном следователя спросил Струнов.

– Возможно, с ее стороны была просто оплошность.

Ошибка.

– А если нет?

– Это трудно доказать. Почти невозможно.

– Но ты допускаешь преднамеренный акт?

– Все может быть.
– Мысли Ясенева путались, как леска у

начинающего рыболова-любителя.

– Зачем? - опять выстрелил словом этот напористый

человек.
– Она хотела сделать ему зло? Но ведь говорят, что

она была влюблена в него.

– А он не отвечал ей. Любовь ее могла перейти в

ненависть и месть.

Струнов поднялся и пересел за свой стол.

– Посмотри, что получается: она любила Ковалева. Он ей

не отвечал, по словам доцента Гришина. Ковалев погиб при

загадочных обстоятельствах. Затем она любила Шустова и

делала ему зло. Да еще какое! Погоди, это пока лишь наша с

тобой гипотеза. Любила и делала зло, заметь при этом,

одновременно. Я где-то вычитал, кажется у Льва Толстого:

любить - это значит делать добро тому, кого любишь. Да это и

без Толстого ясно, само собой разумеется. Но тут есть одна

любопытная деталь: будучи влюбленной в Ковалева и Шустова

одновременно, она была уже невестой Гольцера.

Ясенев смотрел в его серые глаза изумленно и

выжидательно молчал, лишь мысленно произнес: "А кто такой

этот Гольцер?" И хотя малоподвижное лицо Андрея ничего не

выражало, Струнов угадал этот бессловесный вопрос и

продолжал:

– Тебя интересует Гольцер. Вообще это личность для

меня пока что неясная. Своего рода айсберг. Мы знаем его, так

сказать, открытую, надводную часть. Она не очень обаятельна,

по-моему, даже неприятная. Сын профессора-юриста. Имеет

дачу и квартиру в Москве. Подвизается возле журнала

"Новости". Квартиру свою и дачу превратил в место любовных

свиданий, где Марат Инофатьев - самый почетный гость.

Предлагал нам, уголовному розыску, свои услуги в слежке за

ним. - Он мог предлагать свои услуги по совету самого же

Марата, - заметил Ясенев.
– Своего человека подставлял.

– Едва ли, Марат слишком самонадеян и, как все

самонадеянные, довольно беспечен. Что можно о нем еще

сказать? Член Союза писателей.

– Какие книги он написал?
– полюбопытствовал Ясенев.

– Никаких. Я проверял в каталоге Ленинской библиотеки.

Книг у него никаких.

Струнов смотрел на вещи просто, трезво оценивая

события и факты, излагая их без эмоций и внешних эффектов.