Любовь моя

Ей ответила Аня:

— Ты о психике? Для меня «черный квадрат» Малевича не обращен ни к чувствам, ни к разуму. Это просто черное внутри белого. Все люди трактуют его как хотят. Может, этим он и интересен.

— Я бы черный круг нарисовала. Черная дыра — символ вечности и бесконечности. Она, по-моему, философски глубже квадрата. Мне не выпал случай удостовериться в обратном, — сказала Инна.

— Не знаю. Я о Чехове говорила. Он не понаслышке знал, что такое тяжелый недуг, — недовольно пробормотала Лена. — Беспросветность в его прозе отчасти из-за его болезни. Ты могла бы представить себе человека, пишущего веселые рассказы накануне своего неминуемо скорого ухода из жизни или хотя бы в предчувствии его? У него были не трескучие фразы, а выстраданные строки, написанные кровью человека, который никогда не шел против своих убеждений.

— Это как движение по темному туннелю в понимании того, что ты в преддверии… Он писательством лечил разверстые раны своей души?

— И тела. Когда болезнь неумолимо ведет человека к острой грани смерти, его жизненные ценности будто кристаллизуются. Он начинает понимать, как жадно любит жизнь, как до боли страстно хочет жить… Мне мало того, что моя жизнь продлится во внуках. Я, когда выжила, четко осознала, что должна писать, во что бы то ни стало писать! До последней минуты своей жизни, — прошептала Лена на ухо подруге.

— Чехов, наверное, тоже…

— Не такая жена ему была нужна? — остановила Инну своим вопросом Аня.

— Ну, тут уж…

— Может, им не любовь, не практический подход руководил, а тщеславие? Знаменитая актриса! — предположила Жанна.

— О, мать моя — женщина! Ты давно с головой не дружишь? Еще на кофейной гуще погадай, — резко отреагировала Инна.

Удивительно, но Жанна на грубость не обиделась. «Перескакивают с пятого на десятое. Не уследить за движением их мыслей. Никакой логики в разговоре. Причем тут черный квадрат?» — попыталась она вникнуть в суть беседы подруг.

Лена с трудом встала и направилась к двери со словами: «Я на минутку покину вас».

— Почапала облегчиться? Отлить или влить?

Лена ответила подруге замороженной усмешкой.

— Мой горячий привет толчку, — сказала Инна и разразилась беззаботным смехом счастливого человека.

Аня только плечами недоуменно пожала, мол, ничего тут не поделаешь: непредсказуемая особа со сдвигом по фазе.

Инна встретила Лену привычно-шутливо:

— Твое отсутствие уже начало сказываться… Чайник поставила? Пойду посмотрю «не горит ли степь».

Лена легла и прислушалась. Аня жарким шепотом доказывала Жанне:

— …Карьера инженера Риту уже не прельщала.

Ей было ее не достаточно. А потом пришло время выбирать из двух профессий, решать, что делать со своей жизнью, задаваясь вопросом: «Готова ли я этим заниматься всю жизнь, и буду ли я при этом счастлива?»

— Это ты к вопросу о деньгах или еще о чем-то? Чтобы стать знаменитой в физике, ей таланта и запала не хватило, а никому неизвестной она не хотела оставаться, — беззастенчиво проехалась на счет Риты Жанна. — А теперь она завалена премиями.

— Значит, сделала правильный выбор. Кажется, Гюго сказал, что популярность — слава, разменянная на пятаки.

— На медяки, — уточнила Лена, вслушавшись в тихий разговор теперь уже Ани с Инной.

— Рита с тщательностью ювелира работает над словом, терпенья ей не занимать. И свою творческую фантазию не ограничивает, дает полную свободу воображению. Прекрасно на контрастах сравнивает различные времена, чтобы почувствовать аромат обеих эпох, — сказала Аня.

— Тургенев говорил, что талант — это подробности, — заверила Инна.

— Простой читатель не знает тонкостей мастерства писателя или поэта. Он чувствует: это хорошо или не очень, это правда или ложь. Ему важно узнавать в произведении себя.

— У всякого своя правда. Она бывает горькой, беспощадно-язвительной и лживой. И они далеко не одинаковые, — сказала Инна и ее губы при этом иронически покривились.

— Белинский утверждал, что истина не требует помощи у лжи, — напомнила Аня.

— Он много чего писал…

«Отбивает желание беседовать», — подумала Аня.

— …Мой любимый Лермонтов тоже не мягко стелил. Его выделяло глубокое осознанное понимание служения народу. А теперь понятие Родины несколько девальвировано даже в среде известных поэтов. Не тот накал, не та мощь чувств. Не превзойден нравственный пафос и болевой порог строк Лермонтова! Его талант — навсегда! — сказала Инна уверенно.

— Лермонтов растворен в стихах современных поэтов. Они пропитаны его духом, — заверила Аня.

— Правду трудно соблюсти. Когда англичане не хотят прямо сказать, что «вы врете», они говорят: «вы слишком экономите правду», — не замедлила вернуться к затронутой ранее теме Инна, чтобы блеснуть эрудицией.

— Всей правды никто не знает из-за отсутствия полной информации. Ее знает только Бог. К тому же многое зависит от того, какую часть правды стоит выпячивать и абсолютизировать, а о чем лучше промолчать. (Никто кроме Жанны не мог так сказать.)

— Нельзя правду абсолютизировать. Иначе она может нанести ущерб или даже убить. Возьми, например, современные СМИ. А кому охота присутствовать на собственных творческих похоронах? — рассмеялась Инна.

— Когда в поисках правды мне не хватает сил, я обращаюсь к Божественному Слову. — Это Жанна снова напомнила о себе.

— Все-то ты переводишь в религиозную плоскость. Преисполнилась важностью! Только это Слово мало что тебе объясняет. Вот почему Господь рано отнимает жизни у гениев? Возьми хоть Пушкина, Лермонтова. Столпы русской классики! Да пребудет с ними вечная любовь, — сказала Инна.

— Забыла вспомнить Есенина, Маяковского, Высоцкого… — подсказала Аня.

— Чего Он боится? — настырно потребовала у Жанны ответа Инна.

— Люди отнимают жизни.

— Так защитил бы. Не каждый день гении рождаются. Где Его всесилие, где пресловутая власть над миром? В жертвах Богу не должно быть смертей. Господи, если Ты есть, услышь мои молитвы и прости мою смелость, — сказала Инна. Последней фразой она нарочно поддела Жанну, чтобы «завести». Ей хотелось ее позлить. Это было сильное, необъяснимое чувство.

Но возмущенно откликнулась Аня:

— Твой Бог, Жанна, не сумел помочь даже мне, маленькому беззащитному ребенку. И мою боль проглядел? И я после этого должна верить в Его доброту и считать, что нашла в Его лице защитника? Ты, Жанна, и в мыслях себе моей ереси не допускаешь? Разве не в таком качестве ты Его любишь? Нам, детдомовским трудно поверить в Бога. Мне запомнились слова нашей нянечки: «Кто в своем отце не увидел Бога, тому трудно увидеть в Боге Отца».

— Кажется, Лаплас утверждал: «То, что мы знаем, — ограничено, то, чего не знаем, — бесконечно», — не поддалась Жанна.