Любовь моя

— Скромница. Не возгордилась, — тут же среагировала Инна.

— И к Рите далеко не сразу пришла мудрость. Она, скажем так, долго искала себя, пока издала первую книгу, — сказала Аня.

— «Слово» особое надо знать, — пошутила Инна.

— Рита не жалеет, что не относится к растиражированным авторам? К тем, которые как по лекалу пишут, — опять встряла Жанна.

— Это ты у нее спроси, — покривила губы Инна.

— Как же ей все-таки удалось пробиться? Ведь общеизвестно, чтобы тебя заметили в России надо сначала получить признание на Западе. Или умереть.

— Ну и шуточки у тебя, Жанна! Меня бесят люди, которым кажется, что признание Запада выше признания своего народа. Они социально нездоровые или незрелые, — возмутилась Аня.

«Бессмысленная, трескучая, бестолковая болтовня», — поежилась Лена.

— Раздражает меня преклонение и излишнее почтение к иностранцам. В рот им заглядываем, принижаем себя в их глазах. Даже на российских конкурсах ждем новых ванклибернов и вудиаленов. Как-то — уже давно — слышала я по телеку выступление одного француза-пианиста. Козел-козлом, а наша публика ему аплодировала. Я решила, издеваются. Ан, нет… И что он о нас подумал? Что мы дураки? У себя на родине он, видать, давно в тираж вышел или вообще не значился в талантливых. Мы за границу самых лучших артистов посылаем, а они к нам списанных стариканов. Обидно за тех, подобострастных. Забыли, что «у советских собственная гордость!» — сердито сказала Аня.

— Не бухти. Раньше так было, теперь все иначе. Разве ты не заметила? А хлопали потому, что не могли тактичные, воспитанные люди обидеть гостя, — объяснила Жанна.

— Ритина слава… только в областном масштабе, — с легкой паскудинкой в лице тихо сказала Инна. — Не прорвалась она пока что ни в Москву, ни на мировую арену. Оно, конечно, понятно: раньше выход за кордон, хотя бы в многоликую Европу, был не самым простым делом. Но Москва могла бы пасть к ее ногам.

— Не зарывайся. В Москве Риту знают и премиями не обходят. Ведь каждая ее книга по-своему уникальна. А за границу, с нашими-то зарплатами и пенсиями… — обидчиво возразила Аня.

— Трудно женщинам имеющим семью быть писателями. Особенно, если мужья не олигархи или их вовсе нет, — вздохнула Жанна.

— Мужчинам, конечно, много проще, их быт не засасывает. Им жены всё на блюдечке с голубой каемочкой преподносят. А тут каждый день три-четыре часа кухне как отдай. И прочее, и прочее… Иногда некоторые прорываются через семейную скуку, через подавление кем-то. Но случается, что душевные силы оставляют… Знаменитый пианист Николой Луганский сочувствовал женщинам, восхищался ими. Говорил, мол, женщины так загружены бытом, что просто поразительно, что они еще способны чего-то добиваться вне семьи.

И по России мужчины разъезжают, и за границу — предел мечтаний — могут позволить себе податься, рекламируя свои книги. А женщину муж не отпустит. Как же он без няни обойдется! И дети за ней хвостом, и внуки. Она как лодка на приколе. Одна знакомая поэтесса мне жаловалась: «У меня вдохновение, а муж не дает писать, чувство вины культивирует, мол, дела стоят, а ты тут со своими рифмами… И я тону в обидах. Так ведь можно и себя и его возненавидеть! Он еще только начинает звенеть ключами, отмыкая дверь, а всё мое тело от головы до кончиков пальцев рук и ног уже пронизывают сотни нервных молний».

А другая поэтесса грустила: «Мне бы посетить нетронутые прогрессом места Сибири, откуда родом моя мама. Такая жажда впечатлений! Они могли бы перерасти в достойные сюжеты, в прелестные строки!.. А я как за высокой стеной, по верху которой спиралью «бежит» современная колючая проволока с током, состоящая из… должна, должна, должна. Выматывает эта естественная семейная преграда. Убивает. Но ведь родные, кто им, кроме меня, поможет? Есть вещи, в которых только женщина может проявить себя наиболее полно. Мужчине их нельзя передоверять. Это для детей может плохо кончиться», — поделилась печальными познаниями Аня. — Кто-то из моих друзей сказал: «Для вдохновения надо находить такие места, куда не добирается быт».

— Стало быть, кранты их поэзии, — прокомментировала ситуацию Инна. — И тут женщины поражены в правах. Качнется ли когда-нибудь маятник гендерного дисбаланса в женскую сторону?

— Ну, если учесть, что успехи женщин часто зависят от «качества» характеров их мужей… — вздохнула Аня, — то высокой поэзии нам не дождаться.

— У женщин профессия и творчество заполняют все пустоты, образующиеся в результате неудачной личной жизни, — сочувственно усмехнулась Инна. — Больших успехов добиваются не имеющие семьи. У мужчин все наоборот. Как правило, жены стараются делать все, чтобы мужья достигли своего максимума, даже в ущерб своим амбициям.

«Смакуют, смакуют… Кое в чем они, конечно, правы… Прощаю их только потому, что бессонница тому виной. Боже, мой! Как раскалывается голова!», — устало забухтела про себя Лена. И тут же другая, глубоко запрятанная незваная мысль пронизала ее: «И мне когда-то хотелось проехать по большим городам Сибири, по ее селам пешком пройти!.. Поздно».

— Лена, то, что вы с Ритой не имеете филологического образования, сказывается на качестве ваших произведений? Ну, там отсутствие специальных знаний: что есть зачин, интригующая завязка, мощная увлекательная кульминация — точка, в которой сходятся все сюжетные линии, неожиданная развязка, бурный финал. А еще композиция, стилистика, динамика, моторика текста. Или допустим, неумение развивать собственное своеобразие, — поинтересовалась Аня. — Помню, Рита шутила, что училась писать вприглядку и вприкуску. А издержки воспитания чувствуются? Не в Переделкино росли. (Она проспала начало разговора?)

Лена на этот раз отреагировала неожиданно основательно:

— Я остро чувствую недостаток знаний. Первое время это меня очень беспокоило. Но редактор сказал: «Очень хорошо, что ваша голова не забита стереотипами и шаблонами. Я вправе ожидать от вас свежие мысли и их оригинальное выражение. Вы никому не подражаете, пишете по-своему. И это самое главное. А поднатореть в некоторых азах можно и в процессе редактирования». Но я твердо знаю, что литературный институт мне бы не помешал.

— Трудно служить одновременно двум музам? Наука — это мозги, литература — эмоции. Сложно объединять в себе рациональное и иррациональное? Получается, что у тебя несколько лет подряд на полную катушку работали оба полушария мозга. Одно накапливало гуманитарную информацию, другое передавало студентам естественные знания.

Ты осталась в профессии. Но это же сумасшедший график жизни! А Рита из двух призваний выбрала главное — писательство. Она, когда полностью погрузилась в написание книг, шутливо мне жаловалась, что с трудом решает задачки для внука, что у нее совсем атрофировалась часть мозга, отвечающая за научное мышление. Может, у нее переключаться не получалось? А ты, Лена, уникум, — восхитилась Аня.

Но Жанна другую точку зрения преподнесла:

— Я как-то услышала по радио мнение одного известного физиолога на эту тему. Так он утверждал, что физики — не математики. У физиков активно работает то же полушарие, что и у поэтов, и мышление у них не вербальное, а образное, поэтому среди технарей много людей искусства. И те, и другие пытаются создать модель мира. У тех и у других прекрасное воображение.

Физик Вавилов писал стихи. Я читала, что выражение лица, когда он создавал стихи и формулы, у него было одинаково вдохновенное. Поэзия — это тоже познание. Поэзия — это кратчайший путь донесения мысли до человека. Она не только рифмует слова, но и не допускает зла и жестокости. Ее словообразующая функция…

Инна перебила Жанну:

— Гениальный Ландау прекрасно знал поэзию. Вся его жизнь была ею пронизана. Понимал, что развитие науки без красоты и высокой нравственности обрушит цивилизацию. Он говорил что-то вроде того: «Физик, не воспринимающий красоту — плохой физик». Оно и понятно. Мир создан удивительно гармоничным и прекрасным! Как можно его изучать, не любя и не восхищаясь им? Ландау в равной степени реагировал на красивое доказательство теоремы и на изящество прекрасно выполненной великим ваятелем скульптуры… и на красивых женщин.