Любовь Венценосного

— Это анаконда, Настъя, и далеко не самая большая. Не плачь, милая, всё обошлось. Больше я не отойду от тебя ни на шаг, глупышка. Теперь ты убедилась, как опасны джунгли? — Она, молча, покивала головой, не отцепляясь от него. Неуверенно спросила:

— Кре-е-ел, а почему я голая? И ты?

Он опять рассмеялся тихим смешком: — потому что, когда я выудил тебя из воды, с тебя текло ручьём, да и с меня тоже. Раздеть я тебя раздел, а вот искать в мешке одежду и напяливать её на бессознательную тебя я не стал. Решил, что сама оденешься. Ну а мне и надеть — то нечего, мои брюки сангома носит.

— А… что со змеёй, она где? — Настя опять содрогнулась, — а анаконду доедают крокодилы. И Большой Джим тоже там, не обманул старик. Хочешь посмотреть? — Нет!! — Он опять погладил её по спине: — нет так нет…

Чувство благодарности за спасение, признательность, нежность к Креллу просто переполняли её. Она потянулась, нашла в полутьме его губы. Он замер, а потом ответил, всё решительнее вторгаясь в её рот, покрывая лицо частыми мелкими поцелуями. Вдруг он остановился, со стоном разжал руки: — нет, нельзя! Настъя, я не должен становиться между тобой и Рэмси!

Настя, опомнилась, с недоумением спросила: — о чём ты, Крелл? Какое отношение ко мне имеет Рэмси??

Он виновато ответил: — ну, тебе же нравится Рэмси, ты сама мне сказала. А ты нравишься ему. Значит, я не должен вам мешать…

— Крелл, ты что?? Мало ли, кто мне нравится! Мне и Рэндам нравится, и Лукас. И мархуры глубоко симпатичны. Но ты! Ты самый лучший, самый дорогой!… — Она запнулась, жалобно сказала: — поцелуй меня, пожалуйста, Крелл…

Он и поцеловал. Вначале неуверенно, как будто всё ещё сомневаясь, потом обнял, положив руку на попку, с силой прижал к себе. Настя ощущала его жаркую, твёрдую пульсирующую плоть. Ей стало неловко, всё же её сексуальный опыт был слишком мал. Соски затвердели, и она знала, что Крелл тоже это чувствует. Настя дёрнулась, и он сразу же отпустил её, тихо спросил: — что, милая? Тебе больно? — Она не знала, как отдалить то, чего она хотела и страшилась: — у меня, наверно, трещина в ребре. Змея очень сильно сдавила. — Рёбра уже не болели, и она сама не понимала, зачем сказала это. Наверно, от неловкости и стыда.

Он тут же перевернул её на спину, горячие гибкие пальцы сжали грудь, потом опустились ниже, поглаживая, ощупывая, осторожно нажимая. Настя затаила дыхание. Он и на самом деле искал повреждённые рёбра. Спросил:

— тебе где-нибудь больно? Не терпи, пожалуйста, скажи, если больно. — Она нерешительно ответила: — н-н-не-е-ет, кажется, не больно, если только чуть-чуть.

— Это, наверно, синяки на коже. Завтра утром поищем растение — паук. Его листья хорошо помогают от синяков. — Он осторожно целовал грудь, живот, опускаясь всё ниже, поглаживая, сжимая, потихоньку стягивая вниз штанишки. Насте было ужасно неловко, она не представляла, что может быть так стыдно и так… приятно. Она завозилась, пытаясь сдвинуть ноги, оттолкнуть его, но он не отпустил, крепче прижал руками. Ещё раз поцеловав, оторвался от неё, поднял голову: — тебе неприятно, Настъя? Ты пытаешься меня оттолкнуть…. — Она окончательно смутилась, задыхаясь от нежности к нему, от наслаждения и стыда: — Крелл, я… не знаю, я… была с мужчиной только один раз, и… нет, мне хорошо… и… пожалуйста, не надо там целовать! — С отчаянием выдохнула она.

Он засмеялся! Лёг на неё, опираясь на локти, обхватил руками её голову и принялся целовать глаза, губы, шею… Она чувствовала, как его плоть прижимается там, где он только что целовал, и он слегка шевелит бёдрами, дразня её.

— Я люблю тебя, Настъя! Я очень сильно тебя люблю. — Она замерла от неожиданности, потом, обняв его, прошептала ему на ухо: — я тоже люблю тебя, Крелл!

О! Только в книгах читала Настя, что любовь и страсть возносят людей на недосягаемую высоту. Крелл был ласковым и грубым, нетерпеливым и нежным. У неё в голове звенела пустота, а сердце переполняла любовь к нему. Он шептал ей что-то, она не понимала, что. Задыхаясь от наслаждения, переполненные желанием и любовью, они отдавались и обладали друг другом.

Давно стемнело в джунглях, но двое влюблённых не слышали криков ночных птиц, рычания хищников и шелеста кустарника вокруг их убежища. Настя с восторгом исследовала тело своего любимого. Она проводила пальцами по широким плечам, груди, машинально отмечая зажившие шрамы. Её руки погладили упругий живот и стыдливо скользнули ниже, тихонько сжимая, поглаживая то, что доставляло ей, раз за разом, такое наслаждение и блаженство. Крелл урчал и постанывал, а потом не выдержал, снова перевернул её на спину, нетерпеливо, жадно приник, целуя, сливаясь с ней в любовном экстазе.

Настя проснулась не сразу. Сквозь сон почувствовала лёгкий запах дыма и жареного мяса. Над головой, в кроне деревьев, пели на все голоса птицы, оглушительно орали попугаи. Но вот обезьян не было слышно. Лениво мелькнула мысль, что появление в этих диких лесах венценосного напугало их. Она почувствовала, что укрыта одеялом. Крелла рядом не было. Зато на его месте лежала её высохшая одежда: брюки, рубашка, сверху аккуратно разложен лифчик, чашечки выправлены и торчат, как будто чем-то наполнены. Она хихикнула. У самого выхода поставлены её сапожки, а сверху лежат носки. Она вспомнила, что разулась, прежде чем полезла в воду. Какое счастье, что Крелл не забыл забрать их с берега.

Настя завернулась в одеяло и выползла из пещеры. Её любимый стоял у костра в одних брюках и босиком, переворачивая разложенное на углях мясо.

Увидев её, широко улыбнулся, подошёл, руки скользнули под одеяло: — ты проснулась, Настъя? Я думал, ты поспишь подольше.

Она выпростала из-под одеяла руки, с наслаждением обняла его за шею. Он уже тяжело дышал, стаскивая брюки, одновременно целуя её.

Одеяло было брошено на траву, следом на него уложена Настя. Она вовремя вспомнила про мясо:

— Крелл, наш завтрак сгорит! — он одним прыжком, голышом, прыгнул к костру, выдернул недожаренные куски и вернулся к Насте.

Опять нежность и наслаждение волной захлестнули их. Настя забыла обо всём на свете. Она смотрела в его глаза, и они больше не казались ей свирепыми и дикими.

Крелл с удивлением думал, что никогда и никого он не любил сильнее, чем эту девушку, пришедшую из странного мира, заполнившую его жизнь без остатка и ставшей частью его самого.

Насте хотелось искупаться. Тело было липким, пахло потом и Креллом. Она ничего не имела против его запаха, ей нравилось, как он пахнет, но собственный пот раздражал. Происшествие с анакондой отошло на второй план, поблекло на фоне другого, радостного события, поэтому она сказала:

— Крелл, мне искупаться хочется! Давай, ты постоишь на берегу и посмотришь, чтобы меня никто не съел, а потом я тебя покараулю?

Они взяли полотенца и отправились на берег. Настя, несмотря на возражения Крелла, оделась. Ей показалось странным разгуливать голой. В отличие от неё, венценосный отправился к озеру совершенно нагим, и она украдкой поглядывала на него. Насте нравилось его тело, сильное, смуглое, с мышцами, перекатывающимися под гладкой кожей.

Она с опаской подошла к воде. Ничто не указывало на разыгравшуюся вчера трагедию. Ни крови, ни кусков змеиного мяса. Рыбки у поверхности воды, песчаное дно, большие листья-сковородки, розовые цветы… Крелл уверенно зашёл в воду, протянул руку Насте:

— иди сюда, милая! — Она стала раздеваться: — отвернись, пожалуйста! — Он засмеялся: — даже не подумаю! Раздевайся! — Крелл! — укоризненно посмотрела на него, что было совершенно бесполезно. Он выскочил из воды, схватил её на руки и, невзирая на сопротивление, бросил в воду. Настя взвизгнула. Сапоги она успела снять, но брюки, рубашка, лифчик и штанишки опять были мокрыми. Прямо в воде он стал её раздевать, успевая потрогать, погладить и поцеловать везде, где прикасался.

— Крелл, а как же крокодилы? Вдруг они подплывут? — Не бойся, я увижу.