Любовница бури

Хозяин замка был спокоен, как бог царства мертвых. Его глаза были холодными, безжизненными и мудрыми, тело сухопарым и узким, словно вытянутый ввысь ствол вековой сосны. Его торжественный изумрудный мундир какого-то неизвестного Поль военного чина резко контрастировал с белоснежным мрамором маски. Казалось, что она сделана из алебастра или слоновой кости, такая тонкая, филигранно высеченная рукой неизвестного мастера.

Эта маска создана была, чтобы повторять черты незнакомца и быть его второй кожей. Маска Рихарда нужна была ему, чтобы скрываться за ней, прятаться, устрашать, она была грубо вытесанной, жесткой и пугающей. Как колодки. Как наказание.

– Ты не ошиблась, дитя, - вдруг заговорил незнакомец низким, лишенным каких-либо эмоций голосом и тронул рукой в замшевой перчатке белый материал на своем лице, - эта маска – моя вторая кожа. Первую изуродовала война.

Поль вздрогнула от этих слов и потянулась к ножу, лежащему рядом с широкой белой тарелкой с позолотой. Он… он слышал ее мысли?

– Я не причиню тебе вреда, - продолжал хозяин замка, - ведь ты моя гостья. Я вынужден скрывать свое лицо, потому что оно обезображено и могло бы испугать тебя, - он сделал долгую паузу и слегка, учтиво склонил голову, - извини, мне стоило бы сразу представиться. Мое имя – Мариус Фон Баттенберг.

Поль растерялась, не зная, как реагировать на его слова.

Назвать свое имя? Рассказать о себе? Но она не привыкла быть доверчивой, зная коварную природу нацистов, а она не сомневалась, что человек перед ней – представитель их военной верхушки. И его дружелюбный тон вовсе не усыпил бдительности девушки, она даже на расстоянии чувствовала исходящую от незнакомца опасность.

Баттенберг тем временем приблизился к ней, но только лишь для того, чтобы снять с блюд, стоявших на столе блестящие серебряные крышки.

– Угощайся, дитя, - бросил он, возвращаясь к своему месту на противоположном конце стола, - должно быть, ты устала после долгой дороги и голодна. Вряд ли в лагере тебе приходилось нормально питаться. Приношу свои извинения за недоразумение, из-за которого тебе пришлось оставаться там, будучи настолько неординарной юной особой. В том вина моего ученика и он понесет наказание…

У Поль по спине пробежали муражки и она поежилась.

Значит, этот человек тот самый учитель Монстра… Тот самый учитель, от которого он пытался ее спасти, даже ценой собственной жизни. Тот самый учитель, в руки к которому ей нельзя было попадать ни в коем случае… И… Рихард? Что с ним? Неужели он…

– Не волнуйся, - снова прочитав ее мысли, сказал Баттенберг, - жизнь моего ученика слишком ценна, чтобы расплачиваться ей за ошибку. В конце-концов, он всего лишь глупый мальчишка. У него еще будет возможность загладить свою вину.

– Зачем я вам? – перебила Поль, испугавшись, что хозяин замка снова проберется к ней в голову, - что во мне такого особенного? Я оборванка из пустыни…

– Ты пытаешься убедить себя в этом, дитя, - усмехнулся Баттенберг и невозмутимо потянулся к блюду, стоявшему к нему ближе всего, - но тебе отведена важная роль в ведущейся войне.

Поль с грустью смотрела, как он отрезает огромный кусок от прожаренного до золотистой корочки молодого поросенка. Она чуть слюнями не захлебнулась, так была голодна, а в животе призывно урчало. И все-таки все эти яства, от которых ломился стол, не внушали девушке доверия. Она помнила сюжеты сказок и мифов, где героиня оказывалась в ловушке, вкусив заколдованного, запретного плода. Да, и есть с рук нацистов, Поль считала ниже собственного достоинства.

Конечно, в голову тут же полезли воспоминания о военных пайках, которые для нее добывал Рихард. Нет, нельзя об этом думать… Этот жуткий тип спокойно копается в ее голове, пробираясь в самые потайные уголки, заглядывая в самые сокровенные воспоминания… нельзя выдавать Монстра и вколачивать лишние гвозди в крышку его гроба.

Поль представила черный ящик. Глухой, непробиваемый, без замочной скважины. В нем было все важное, все личное, все, что она не хотела отдавать Баттенбергу. Никому не хотела отдавать. И ей показалось, что под маской хозяин замка нахмурился, по крайней мере, его глаза недобро блеснули.

Висок Поль пронзила резкая боль, она схватилась за голову, прикусила губы до крови. Скорее интуитивно, чем осознанно, она выбросила руку вперед в том жесте, который переняла у Рихард и попыталась воздействовать на Баттенберга. Но он лишь усмехнулся.

– Глупое дитя, - снисходительно проговорил он, - тебе не зачем мне сопротивляться.

– Тогда не лезьте в мою голову! – закричала Поль и вскочила из-за стола, ударившись о его монолитную ножку ногой, отчего посуда на нем жалобно звякнула. Боль стала еще сильнее, но Поль была настроена решительно. Она по-прежнему держала руку вытянутой и пыталась направить через нее силу, наполнявшую ее хрупкое тело.

И Баттенберг вдруг дернулся, качнулся на стуле и с трудом сохранил равновесие. Он вскочил.

– Хватит, - совсем другим тоном рявкнул он, - ты должна обуздать свои эмоции.

И Поль почувствовала, как все ее мышцы наливаются свинцом, становятся непослушными и каменеют. Она попыталась пошевелить пальцами, но что-то удерживало ее, стягивало невидимыми канатами. Она могла только судорожно ловить воздух ртом, и бешено вращать глазами. Даже сказать ничего не могла, губы не повиновались слабым сигналам мозга.

– Ты станешь моей ученицей, - заявил Баттенберг. Он встал из-за стола, обошел его и оказался у Поль за спиной. Теперь она ощущала волны холода, исходившее от него в пространстве. Словно сама зима приблизилась к ней.

– Или умрешь, - добавил хозяин замка, - я дам тебе время подумать.

И Поль провалилась обратно в ту самую жуткую темноту, без мыслей, без образов, без сновидений.

Глава двадцать пятая.

Поль с трудом разлепила свинцовые веки и почему-то в первую очередь забеспокоилась о том, на месте ли ее одежда. Поль скинула тяжелое, пуховое одеяло и окинула взглядом собственное тело, прикрытое длинной, весьма целомудренной сорочкой.

Скорее всего, ее переодела и уложила та служанка, но тревожные мысли о том, что именно в этом мрачном замке она могла наконец-то проститься со своей невинностью, почему-то не покидали девушку. Вероятно, виной всему были тяжелые, душные сны, которые она видела перед пробуждением.

Попытка посмеяться над собой немного спасла ее положение – вероятно, ее судьба – это загадочные незнакомцы, скрывающие свои лица. Что же, примирилась с одним, под маской оказавшимся вполне симпатичным юношей, примирится и с другим. Кто знает, правда ли слова о его безобразном облике. Про Монстра в Гюрсе тоже ходили жуткие слухи.

Ирония вышла горькой и совсем не утешила Поль, а воспоминания о ее ручном демоне заставили сердце болезненно сжаться. Она тоскливо обняла себя за плечи и подумала о том, что многое отдала бы за то, чтобы Рихард тоже оказался здесь и защитил ее от нового, пока неизученного толком врага. Для начала оказался хотя бы живым.