Любовники в заснеженном саду (Том 2)
Шрифт:
– Надо быстрее перетащить его сюда. Пока не рассвело, - сказала Динка, не трогаясь с места.
– Да, - ответила я, не трогаясь с места.
– Он, наверное, тяжелый...
– Тебе виднее.– Время для шпилек было не самым подходящим, но и удержаться я не смогла.
– Ты тоже отметилась.– Динка совсем не злилась на меня.
– Как это произошло?
– Что - как?
– Как ты... Как ты убила его?
– Молча... Черт... Я сама не знаю... Я просто сидела с этим дурацким пистолетом... А потом пришел он... И понеслось... Я успела только опустить его под
– И больше ничего, - как эхо повторила я.
– Я, наверное, с самого начала сняла пушку с предохранителя... А потом только и оставалось, что нажать на курок... Я попала ему в грудь... Трудно было не попасть... Я не хотела, но он так орал... Он хотел убить нас, ты помнишь?..
– Я помню...
– А если он хотел убить нас... Хотя мы ничего ему не сделали... Ничего... Значит, он вполне мог убить и меня. А потом и тебя... Никакой разницы... Это была просто...– Динка щелкнула пальцами, подбирая точное слово.– Это была просто...
– Самооборона, - подсказала я.
– Вот именно! Самооборона!– обрадовалась Динка.
И даже поцеловала меня в перепачканную землей щеку. И все стало на свои места. Конечно же, это была самооборона. Только так и должна была поступить Динка. Только так. Только так можно было противостоять парню, который плотно подсадил на иглу ее и уже подбирался ко мне. Только так можно было противостоять парню, который хотел загнать нам в вены смертельную дозу el dopar... И он сделал бы это - рано или поздно, вот только мы его опередили...
– Пойдем, - мягко сказала я Динке.– Пойдем, перетащим его сюда. Пока не рассвело.
* * *
...Ангел оказался тяжелым. Очень тяжелым.
Как будто мы тащили не его одного, при жизни тонкого и поджарого, а весь его мертвый запиленный джаз - всех этих Томасов Уоллеров "Фэтсов"<Фэтс жирный (англ.) > и Германов "Вуди"<Вуди - деревяшка (англ.)>. И все их мертвые запиленные инструменты. Поначалу Динка ухватилась за ноги Ангела, а я приподняла его под руки. Но от близости кровавого пятна меня мутило, и мы с Динкой поменялись местами.
Самым трудным оказалось спуститься по лестнице; болтающиеся руки Пабло-Иманола задевали ступеньки, и костяшки пальцев издавали при этом странный чарующий звук: как будто Ангел напоследок решил развлечь нас кастаньетами.
И Рико, притихший на время, снова захрипел и снова стал бросаться на дверь.
Преодолев лестницу, мы уселись на нижней ступеньке - передохнуть.
– Как думаешь, когда ему надоест выть?– спросила я у Динки, глядя в лицо Ангела. Прижизненная ярость незаметно соскользнула с него и черты разгладились. Они не задавали вопросов "Зачем?", они не задавали вопросов "Почему?", они были спокойными и просветленными, только и всего.
Таким же просветленным было лицо Виксан, тогда, на похоронах.
– Как думаешь, когда?
– Не знаю... Будет выть, пока не сдохнет... Как хозяин... Он ведь все чувствует... пес...
– Ты думаешь?
– А ты - нет? Если его выпустить -
он нам глотки перегрызет. Пусть уж воет...– А если кто-нибудь услышит?
– Ну, если до сих пор ничего не услышали...– неуверенно начала Динка. Стены здесь толстые... Сад... До сих пор нас никто не беспокоил...
– А если побеспокоят?..
– Может быть... пристрелить его?
– Ты рискнешь?– Мысль заткнуть собаку уже всплывала в моей голове. Правда, не такая радикальная.– Рискнешь пристрелить бойцовую собаку?
– Давай сначала с Ангелом разберемся, - поморщилась Динка.– А потом решим, что делать с собакой... Вернее - с собаками... Рико здесь не один...
Динка вовремя напомнила мне о псах в оранжерее, очень вовремя. Она права, черт возьми: сначала нужно избавиться от Ангела, псы подождут.
* * *
...Мы сбросили Пабло-Иманола Нуньеса в приготовленную для него яму без всякого почтения - как мешок с гнилой картошкой. И ударился он о мягкую землю с тем же звуком.
– Зарывай, - сквозь зубы бросила мне Динка.– Чем быстрее это сделаем тем лучше.
Но что-то мешало мне взяться за лопату - и этим что-то было тиканье Ангеловых часов. Почти неслышные в доме, почти неслышные в сумрачном саду, они вдруг снова завладели мной, они долбились в барабанные перепонки почти так же настойчиво, как Рико в закрытую на щеколду дверь кладовки.
И это громкое тиканье сводило меня с ума.
– Не стой как дура!– Динка снова прикрикнула на меня.– Я что, одна должна корячиться?!..
– Да... Конечно... Сейчас...
Но даже когда могила была зарыта и хорошо утрамбована - даже тогда тиканье никуда не ушло, оно переместилось в мозг и теперь терзало его, громко и беспощадно. Может быть, из-за этого я и не услышала еще один звук - звук бьющегося стекла.
Это Рико, устав бороться с дубовой дверью, разнес одинокое оконце кладовки.
Впрочем, я узнала об этом позже. Чуть позже.
А сейчас...
Сейчас Рико несся прямо на нас. С окровавленной пеной на морде, с иглами вздыбленной шерсти, сквозь которую сверкало стекло - он несся прямо на нас.
Прямо на меня.
Я не знала, что происходит с Динкой и где сейчас она - у меня просто не было сил обернуться. И не было сил стоять на ногах: и потому я опустилась, свалилась, рухнула на разрыхленную землю, не отрывая взгляда от пса.
Еще несколько секунд - и он окажется рядом со мной. Надо мной. Еще несколько секунд - и он вцепится мне в горло...
Рико оказался рядом со мной еще раньше. Рядом со мной. Надо мной. В его шерсти блестело подсвеченное кровью электричество, в его глазах светилась подсвеченная кровью ненависть, в его клыках мерцала подсвеченная кровью смерть.
Моя смерть.
Ненадолго же мне придется пережить моего первого мужчину, вот хрень...
Впрочем, мне было уже все равно. Рико подмял меня под себя, сейчас его клыки сомкнутся на моей шее, и...
"Quocienscumque peccator...", - тихо, очень тихо произнесла я начало молитвы из бестиария. Просто потому, что никакой другой не знала, а умирать не причастившись не может позволить себе даже скандальный, проклятый добропорядочными христианами дуэт "Таис".