Любовники в заснеженном саду (Том 2)

О, Ленчик, Ленчик!.. Если представить себе невозможное - плачущую Динку с такой же плачущей завистью, с таким же плачущим вопросом - ты сказал бы ей то же самое: что любишь ее и ненавидишь меня. Ты всегда очень ловко лавировал между скалами нашей обоюдной неприязни, ты всегда умело подтягивал паруса нашей ненависти, ты выдоил, выжал, вырвал из нас максимум. О-о, Ленчик!

Ленчик что-то еще говорил мне, но я туго соображала, а потом и день рождения кончился. День рождения, в котором "Таис" еще сохранял видимость благополучия, а угрожающий треск льдин легко можно было принять за шквал аплодисментов и восторженный гул фанатствующей толпы.

А ведь прошел всего лишь год. Всего лишь Но нет ни Алекса, ни Виксан... Нет "Таис". Нет ничего. Есть только Динка, сидящая против меня - на чужой кровати в чужом доме.

– С днем рождения, Диночка...
– промямлила я.

– Пошла ты...

– С днем рождения... Подарок за мной.

– Ты уже сделала мне подарок, Ры-ысенок..
– Динка неожиданно подмигнула мне.

– Подарок? Какой подарок?

– Иди сюда. Я покажу.

Она даже не сдвинулась с места, она как будто приклеилась к кровати и к своим сложенным по-турецки ногам.

– Иди сюда, Рысенок. Не бойся. Ничего не бойся.

В голосе Динки - пустом и совершенно отстраненном - мне послышалась угроза. Она не просто подзывала меня, она готова была ткнуть меня носом во что-то. Возможно, в мое же собственное дерьмо. Уже чувствуя это, я все же подошла.

И стала напротив Динки.

Близко-близко. Так близко, что меня обдало жаром, идущим от нее.

– Садись, Рысенок.
– Динка похлопала ладонью по простыни рядом с собой. Никогда, никогда еще она не была со мной такой ласковой.

Никогда еще она не подпускала меня так близко - не следуя сценографии Виксана, не следуя понуканиям Ленчика, ни следуя кисло-сладким указаниям фотографов на фотосессиях - по собственной воле. И странное дело - я как будто ждала этого. И мое сразу обмякшее тело с кучей колотящихся сердец по периметру - ждало. Сжавшись в комок, я рухнула рядом: теперь жар, просачивающийся сквозь поры Динкиной кожи, стал и вовсе невыносим. Но он не пугал меня, совсем напротив - успокаивал.

– С днем рождения!..

Наверное, нужно поцеловать ее. Раз пошла такая пьянка. Раз ничего другого не остается. В конце-концов, это так естественно - поцеловать человека, у которого день рождения, даром, что он пришелся не на Прощеное воскресенье.

– Можно, я тебя поцелую?
– Господи, неужели это мой голос? Ватный, полуобморочный, виляющий хвостом голос. Тихий голос, которому так легко затеряться в громком вое Рико, идущем с первого этажа.

– Что?
– переспросила Динка.

– Вот чертов пес... Можно, я тебя поцелую? В честь дня рождения...

– А-а... Легко.

Но стоило мне потянуться к ней губами, как Динка вдруг обхватила меня за шею - почти как Ангел, почти как Ангел - и бросила на край кровати. Ее лицо оказалось вровень с моим, ее губы оказались у меня под шеей, совсем как тогда, в "Питбуле", во время нашего первого триумфа.

– Хочешь взглянуть на подарок, Рысенок?

– На какой?..

– Который ты мне преподнесла?

– Я?

– Ты, кто же еще!..

Она не ждала от меня ответа. Она подтолкнула меня к самому краю, к узкому ущелью между кроватью и стеной. Только для того, чтобы через секунду в этом проклятом тихом ущелье я увидела Ангела.

Ангел, скорчившись, лежал на полу. На далеком полу, таком далеком, что даже дух захватывало. На груди Пабло-Иманола Нуньеса, нашего с Динкой общего любовника, расплылось отвратительное густо-красное, почти черное пятно. В этом-то пятне и застряла левая рука Ангела, окрашенная в такой же густо-красный цвет. Сквозь него я без всякого труда разглядела светящийся циферблат часов.

Час ноль двадцать, как сказала бы Динка...

Нет, час ноль двадцать один.

Рука не подавала никаких признаков жизни. И Ангел не подавал никаких признаков жизни. Он... Он был мертв.

Мертв.

Слипшиеся темные волосы, слипшаяся, едва выползшая наружу щетина, слипшиеся в комок, искаженные смертью черты лица...

Он был мертв, мертв, мертв...

– Что... Что это?..

– Не узнаешь?
– Динка вдруг хихикнула.
– Наш с тобой дружок.

– Что это? Ты... Ты что... Ты его...

– Я?
– Динка, до этого все еще прижимавшаяся ко мне, резко отстранилась. И ухватила меня за волосы.
– Я?!

– Ты... Ты...
– Мне не хватало сил закончить фразу "Ты убила его", но Динка и без этого понимала ее окончание. И отказывалась иметь с ней дело.

– Я?! Нет, Рысенок, это не я...

– Но ведь он... Он не дышит...

– Разве?

– Не дышит... Он что?..

– Что?..

– Что?..

– Что?..

Мы перебрасывались этим дурацким "что" как шариком от пинг-понга, оно и секунды на наших губах не держалось, оно приходило ко мне темно-вишневым и возвращалось к Динке пергаментно-бледным.

Сноской на бестиарий - вот чем оно возвращалось к Динке.

А ко мне оно вернулось сноской на кольцо.

– Ты убила его, что ли?
– наконец не выдержала я.

– Нет. Спать положила, - огрызнулась Динка.
– Пусть отдохнет.

– Ты его убила, убила, убила.
– Вскочив в это слово, как на подножку уходящего поезда, я больше не могла остановиться.

– Заткнись!
– Динка дала мне пощечину, но и это не привело меня в чувство.

– Ты... убила...

И тогда Динка не выдержала, она ухватила меня за плечи и принялась немилосердно трясти. На секунду мне даже показалось, что голова у меня отвалится и скатится на пол и попадет в мертвые объятья Ангела.

– Я? Я убила?.. Ах ты сука! А кто наплел ему про какое-то гребаное кольцо, которое я и в глаза не видела?! Кто вообще приволок его сюда? Кто приволок пистолет?!.. Кто тебя просил это делать, кто, кто? Я просила?! Скажи, я?!..

– Так это я виновата? Я?!

Я даже не помнила, как мы соскользнули с кровати и как принялись кататься по полу, вцепившись друг другу в волосы и стараясь расцарапать ногтями лицо. Кажется, я больно смазала Динке по груди, кажется, она изо всей дури пнула меня кулаком в живот. Неизвестно, сколько бы еще продлилась наша бессмысленная унизительная драка, если бы не собачий и вой и босые ступни Ангела, в которые мы уткнулись.