Люди и положения (сборник)
Шрифт:
Входят Луша и Глаша , замужние горничные, обе в положении, казачок Мишка , дворецкий Прохор и Сидор , полотер с вычищенными коврами и занавесками.
Я думал, померли, разини вислоухие. Я сюда шел, располагал, давно всюду блеск наведен, кабинет играет как стеклышко. А они только знают зевать да мешкать. Ну как не драть на конюшне вашего брата.
П р о х о р. Побойтесь Бога, господин управляющий. Люди с зари на ногах. Такой дом перебрать до последней булавки. Обе молодки с прибылью. И тем более Хорт, собака графская, мордой тычется, ковры трясти мешает. Да и об какой важности речь? Доделать осталось сущие пустяки. Не извольте беспокоиться. Ковры положить, повесить занавески плевое дело.
Х р и с т и а н Ф р а н ц е в и ч. Тогда такой уговор. Мне в контору отлучиться, обозным сопровождение написать. А вы тут тем временем махом, и чтобы ни пылинки. К тому времени, как я ворочусь, чтобы у вас все играло как под орех. А коли паче чаянья без меня в суматоху нагрянут, вы мигом Мишку в людскую – согнать народ многолетье спеть и безотлагательно за мной в контору. Пойдем, Гедеон.
Л у ш а. Виновата, ваша милость. Осмелюсь предупредить. Как мы барынину половину проходили, в барыниной бюре вижу левый секретный, на палец наружу, ключ в скважине, видишь, какой грех. Никогда такого не бывало, чтобы их сиятельство выдвинувши оставляли. Не случилось бы горя, видишь, какой грех. Я назад затолкнула ящик, заперла, на оба поворотила, вынула ключ. Вот он.
Уходят. Прохор с помощью Мишки принимается развешивать занавеси, взбираясь на стремянку, которую он приставляет то к одному окну, то к другому, Сидор дотирает недотертые углы пола, женщины стелют ковры и обтирают пыль с мебели и вещей и безделушек на столах и на полках.
П р о х о р (с высоты подставленной стремянки). Вот завсегда у них так. Как распекать да конюшней стращать, это отчего же, это с нашим удовольствием, а как самим ответ держать, это уж увольте, тут и след наш простыл, тут душа у нас уйдет в пятки. Не так, не так ковер стелите, бабоньки. Красный бухарский надо вдоль, в одну фигуру с паркетом. А вы его поперек кладете. Ну как, Мишка? Взгляни снизу.
М и ш к а. Криво, дяденька Прохор Денисыч. Ламбрикент правое ухо больно свесил. Маненько кверху подтяни. Приколачивай правый подзор. Нужли правда, у их милости столько смелости вам штаны спущать на конюшне рука б поднялась. Еще маненько подбери. Еще. Еще. Будет. Стой.
П р о х о р. Теперича как?
М и ш к а. Таперь хорошо.
П р о х о р. Нет, малый, на конюшне только скотниц порют да кухольных мужиков секут. А нашего брата лакея во фрак наряжают да самих в город посылают на съезжую с записочкой к приставу. Так, мол, и так, совсем нас забыли, милейший Стратон Силантьевич, глаз не кажете. Недовольна я подателем сего выездным Федоськой. Что-нибудь придумайте. Разберет служивый по складам бумажку, и летят в ход кулаки и начинается палочная солдатская расправа. Прикинь на глаз, как подзор с подзором? Ладно ли пришлись?
М и ш к а. Оба в линию. Айда, пошли дальше.
Г л а ш а. Ковры положены, Прохор Денисыч. Теперь что прикажете? Мы вперед было за тряпки взялись, вы нам выговаривали.
П р о х о р. Теперь совсем другое дело. Меха настилки выколочены. Теперь вещи можно тряпками насухо пройти. Никто их больше не запорошит. А то мысленное ли дело с обтирки пыли уборку начинать?
М и ш к а. Не, не, погоди, Денисыч, что ты делаешь! Поперечину больно к потолку задрал. Опущай правый бок. Больше, больше опущай. А правда, сказывают, Костыга-атаман с нашими мужиками заодно. Будто он из-под земли вышел к Агафонову, к Сурепьеву, к пильщикам, когда в Княжой деляне лес валили? Вышел из-под земли своей твердый зарок с ними сговорить.
П р о х о р. Когда я тебя, горлопана, научу уму-разуму? Такие вещи во все хайло орать. Неправда это все. Нахватался небылиц, не повторяй. В окно, в окно взгляните, бабоньки. Обоз наш с хлебом в город тронулся. Гуськом выкатывают за подводой подвода.Все подходят к окнам. Смотрят вслед огибающему парк обозу. Прохор крестится.
Очи всех на тя, господи, уповают. В город идут на гостиный двор. На продажу. Пять возов прошли, еще идут. Одним лесом да хлебом и держимся. Только бы все наперечет до торговых рядов дошли. Только бы какие не попали Костыге в лапы.
М и ш к а. А правда, дядя Прохор, костыгинские под землей живут, всею шайкой печной дым под землю прячут? А правда, тута пять дядьев в незапамятные времена не могли земли поделить, друг дружку зубами грызли? С тех пор и прозвание месту Пятибратское. И будто они наследника законного удавили во младенчестве и выдали за урода, теленка в спирту повезли в Питер в кабинет редкостей. Еще подводы из ограды на дорогу заворачивают.
П р о х о р. Девять, десять, одиннадцать. Отверзавши руку свою щедрую. Двенадцать подвод. Одним, говорю, лесом да хлебом и держимся. Все прочее заложено. А может быть, и хлеб не свой, верители за долги увозят. Нешто нам скажут. Ты, Луша, что думаешь? Ведь это, верно, он, беспамятный, в барыниных ящиках ковырялся. Да вот ключи подбирать хватило у их светлости ума, а чтобы ящики назад задвинуть да запереть, на это не нашлось догадки. Все некогда, все фик да фок. Все торопится. Все ветер в голове. Еще две подводы. Теперь, видно, все. Четырнадцать подвод.
М и ш к а. Вы вот говорите, дядя Денисыч, может, в Пятибратском уже ничего своего, все заложенное. Может, и хлеб-то чужой, заимодавцев. Ну а ежели это правда? Ежели, к примеру, конторе графской продавать больше нечего, хоть шаром покати. Тогда дальше что ж? Какая господам доля-участь. И что с нами, людьми графскими, будет?
П р о х о р. Тогда дело дрянь, сынок. Тогда нас тут всех, как есть, крепостных, с торгов распродадут. Дворовых – душами, в розницу, а барщинных цельными деревнями. Да и это только в том чаянии, буде и мы куда-нибудь в ссудный банк под заклад не отданы. А может быть, уже и мы с тобой давно неведомо чьи, чужие. Нешто нам скажут.
Л у ш а. Вот этого, хоть режьте, ни в жизнь я не пойму. А кажись, какое диво, пора бы привыкнуть. Но хоть и сама я раба, и новобранец муж, и отец-батюшка, и мамушка, и вся родня, никак я в толк не возьму, как я из человека вещью сделалась. Шифоньерку я обтирала, боялась, оцарапаю. А кто я такая шифоньерку обтирать, коли сама я из графского обзаведения, может быть и шифоньерке не чета, а совсем негожая. Дело спорное.
П р о х о р. А что ты, Луша, думаешь? Цена тебе и дешевле. Это аглицкий палисандр маркетри с инкрустациями, шематоновой работы. За него таких, как ты, четырех аль пять девок надо отдать. Только ты над этим, дочка, не ломай голову. Ополоумеешь. Как, Мишка, не больно я в сторону взял?
М и ш к а. Аль вы сами не видите, как вкось заехали. Словно вешали зажмурившись.
П р о х о р. Знаю сам, что криво. Ничего не поделаешь. Оконный косяк не по правилу кладен. Выпирает вперед кирпич.
М и ш к а. Видать, это тот простенок, в котором графиня Домна Убойница повара живьем замуровала.
П р о х о р. Ты бреши, сорванец, да знай меру. А что лютый зверь она была женщина, с этим кто будет спорить. Душ до полутораста, говорят, крестьян замучила истязаниями, смертомучительница. Деток малых и женщин, слабый возраст и пол любила пужать ажно инда до смерти. Наряд ее страшный маскарадный в гардеробной висит. Небось видали.
С и д о р. Не приходилось.
Л у ш а. Видом не видала, слыхом не слыхала.
М и ш к а. А я и подавно.
Г л а ш а. И я.На туманной плоскости запотелого окна, на которое уже навешена гардина, отброшенная снаружи и увеличенная в размерах тень чьей-то головы. Потом другая. Какие-то двое попеременно подглядывают из сада.
Л у ш а. Ах, ужасти какие.
П р о х о р. Что с тобой?
Л у ш а. В окно поглядите. Да не в это. Во второе с левого края.
П р о х о р. Ну.
Л у ш а. Ай не видите?
П р о х о р. А что мне видеть? Нету там ничего.
С и д о р. Знать, почудилось.
Г л а ш а. Я тоже видела.
Л у ш а. Великан агроматный в саду на дыбки стал в окно глазеть.
М и ш к а. Померещилось.
П р о х о р. Великан великаном, а ты вот, Сидор, с паркетом управился, чем ротозейничать, тоже бы тряпку взял, молодкам пособил.
С и д о р. Справедливое ваше слово, Прохор Денисыч, я и сам хотел.
Г л а ш а. А какой это, любопытно, вы говорили, наряд такой? Графовой прабабки этой страшенной.
П р о х о р. Ну, кажись, со всем почитай мы покончили. Мне только окно одно осталось да портьеру на дверь. Вам – только безделушки. А такой это наряд, милые, что, к примеру, во дворце графском гости, бал, пир, скажем, званый, веселье, барские гулянки. Отворится дверь, и ворвется она, пугало – барыня эта, страшилище, в глухом черном балахоне с малеванной рожей усатой наподобие пучеглазой башки рыбьей, руки раскинет, будто кого ловит, будто для какой поимки, шасть налево, шасть направо, и все от нее кубарем али снопами валятся без памяти. Она тут рядом, масленичная ее краса. Поищу наведаюсь. Найду – покажу. (Уходит.)Опять то же тайное подглядывание.
Г л а ш а. Опять лазутничают. Ну что ты скажешь. Надо посмотреть, отворить окно.
М и ш к а. Это ветер дерево к окну бросает. Загораживает свет.
С и д о р. Ни ветра на дворе, ни дерева я тут чтой-то не припомню. Одначе, посмотрим. (Отворяет окно.) Видать, правда померещилось. Ни души кругом. Ну, баста растабарывать. За дело. Правильно Денисыч, дворецкий, надоумил. И я тряпку возьму.
М и ш к а. Вот эта графиня чудище думала, что хочу, то и могу. Кто мне указ? Душам своим я полная хозяйка. А нашлась и на нее управа.
С и д о р. Любовника она с царицей не поделила, вот тебе и управа.
Г л а ш а. Сидор Пафнутьич, какой вы страмник в самом деле. Такие слова при невинной дите.
М и ш к а. Чай я не маленький, тетенька Глафира. Какие это слова. Я почище слова знаю.
С и д о р. Любовника она с государыней Екатериной не поделила, вот руки ей и связали. А мужики погубленные им что. Как прошлогодний снег.Лай собаки за сценой.
(Сидор подходит к окну.) Назад, назад, Хорт. Паркет мне залапаешь. Не пущу я тебя сюда. М и ш к а. А правда, я слыхал, будто вперед Домну эту из графинь разжаловали и приговорили к повешенью, но помиловали и даровали жизнь, И будто, когда палач на площади ее на высоком помосте плетьми хлестал, народу сбилось видимо-невидимо и какие даже без памяти падали, толикий ужас было глядеть. Водой отливали. И будто какие жалостливые деньги бумажные подбрасывали на эшафот, палача задобрить, для послабления. Не так сплеча бы ее вытягивал. (В страшном ужасе, на крик.) Ай, ай, гляньте, страсти какие!
Беглым шагом вбегает Прохор в костюме и сомовьей маске легендарной Домны Убойницы с движениями, которые сам он выше описывал. Глаша вскрикивает истошным голосом, Луша , схватившись за борт шкапа, прислоняется к нему, чтобы не упасть. В это время, вставши на стул, Сидор снимает со шкапа гипсовую голову, чтобы обтереть ее. При виде этого Прохор быстро срывает с себя маску и, распахнув домино, кричит.
П р о х о р. Эй, эй, абрюток! Нешто можно эту вещь так прямо лапами! Становь скорей куда-нибудь, пока не разбил.
С и д о р. Вы, Прохор Денисыч, чем меня учить, сами бы лучше умом дошли женщин с брюхом расписными харями не пужать. Оно и выкинуть недалеко и юрода пуганого родить оченно просто. А касаемо головы, голова как голова, ничего ей не подеется. Меня не надо понукать. Это того шатуна голова, об которого Домна с государыней разодрались да стукнулись, я и сам знаю. А коли не того волокиты…
П р о х о р (окончательно освободившись от маски и домино и рассеянно бросив их как попало на дальнее кресло). Да что ты, греховодник, ее в руках мнешь? Обтер и ладно. Становь на место.
С и д о р. А коли не того хвата удальца, так опять я знаю, с кого сделано это каменное обличье. Это того мальчишки голова, которого после казни Домна на цепи в монастырском застенке от солдата караульного пригуляла. Его, сказывают, еще сюды в именье возили, растили, прятали. В гвардейцы, сказывают, произвели. Его и голова. Куды он потом девался?
М и ш к а. Ай да дядя Прохор. А я не углядел, как ты последнее окно осилил да дверь одолел. Только портьеру ты криво повесил. Левая пола бахромой на пол легла. Ты верхний край попышнее складкой в карниз пусти. Шнуром перехвати, пуфом выпусти. А правда, сказывают, будто его сиятельства камельдин Платон Щеглов барынин жалостливец, и заступник, по-русски сказать, хвост аль хаварит?
П р о х о р. Откуда ты таких слов набрался, пострел сопливый. От твоих речей смотри что с тетей Лушей сделалось. Все лицо стыдом обдало.
Л у ш а. Скажут тоже, стыдом. Чего мне стыдиться. Так что-то. Нехорошо мне. К горлу подкатывает. Занимает дух.
С и д о р. Нет, полно, Лукерья Пахомовна, не отвертитесь. Только Платона назвали, и вы все как маков цвет вспыхнули.
Л у ш а. Зачем выдумывать? Маков цвет. Я замужняя. Что мне во Платоне вашем. Нашли невидаль.
П р о х о р. А заглядывалась.
Л у ш а. Мало ли что заглядывалась. У какой девки сердце не зазнобчиво.
С и д о р (не своим голосом) . Пропали. Едут.
П р о х о р. Его правда. По дороге ребятишки как от медведя врозь кинулись. А вот и выносные, вот и карета.При первом упоминании господ Луша падает, потеряв от испуга сознание. Но и остальные мечутся без толку кругом в беспричинном общем перепуге.
С и д о р. Сейчас взойдут. П р о х о р. Мигом, Мишка, в людскую, кричи дворовых господам с приездом величание хором спеть.
Мишка уходит.
Что вы взад и вперед как угорелые мечетесь? Видите, карета у конторы стала, стоит. Видать, управляющий остановил, нам знак подать и наши недоделки на скорую руку помочь успорить. А мы и без того готовы, комнаты в полном порядке. Глядите, Луша на полу валяется, новость какая!
С и д о р. Нашла время обмирать. С минуты на минуту взойдут. Увидят – непорядок.
П р о х о р. Что это с ней? Али женская какая немочь?
Г л а ш а. С ношею.
П р о х о р. А ты?
Г л а ш а. Я крепче.
П р о х о р. Глупости. Какая это болезнь? Просто услыхала «едут» и сомлела. Кто из нас ока барского не трепещет, не торопеет.
С и д о р. Голос господский услышу, мертвею.
Г л а ш а. И я как лист дрожу. Холодеет кровь. Луша. Лушенька. На вот, водицы испей. И опрысну я тебя. Ну же, очнись, дурочка. Не время обмирать.
С и д о р. Надо на руки ее и вынести вон. Того гляди подъедут, взойдут – осерчают.
П р о х о р. Карета от конторы двинулась. И Луша очувается, глаза открыла.
Г л а ш а. Вставай, вставай, Луша. Господа. Обдернись, оправься.Луша подымается, обтягивает на себе платье, проводит ладонью по лбу, по глазам.
П р о х о р. Вот вы говорили, личиной маскарадной я женщин в антиресном положении пужаю. Что личина малеванная против крепостной доли. А ведь наши господа другим не в пример, сама доброта. Днем с огнем не сыщешь. А услышала сенная, – господа едут, и замертво шлепнулась. Вот как запугана Русь крестьянская барами. Л у ш а. Что это грешной мне попричудилось. Сжалось сердце мое вещее.
Входит выездной лакей Федосей Дулыч в шинели с галунами с двумя большими дорожными баулами и ставит их на необитую деревянную лавку у двери.
Д у л ы ч. А вот и мы откуда ни возьмись. Небось, заждались, иссохли?
П р о х о р. Ничего. Бог упас. Жили не плакали.
Д у л ы ч. Дорожное, все что будут вносить, – сюда. Воды барыне в туалетную. Его сиятельству пару да веников в баню. Ужинать в малой закусочной на два прибора. Что огня не зажигаете, темь такая.
П р о х о р. Это вам с вольного воздуху, а мы пригляделись. Рано. Скажут, хозяйского масла не жаль.
Д у л ы ч. На лестнице Мишка под самые под ноги подкатился. Что такое? Не на конец ли какой?
П р о х о р. Как же. Встречу собираем сделать честь честью. С многолетием.
Д у л ы ч. Напрасно. Совсем напрасно. Не до того. Не в ладах приехали. Она глаза выплакала. Сам зол как черт.
П р о х о р. Что так? Ай напасть какая?
Д у л ы ч. Да все та же меледа. Судебные иски. Безденежье. Чем ему от нависшей беды откупиться? Что дорогой было, не приведи Бог. Весь путь брильянтами этими жилы из нее тянул, дай и дай. Без малого подрались. Платон с велика ума вздумал сунуться, вступиться, – чуть не убил. Тсс. Идут. Сами.