Люди и положения (сборник)

Сторонится, чтобы пропустить входящих. Он и отступившая в глубь кабинета прислуга думают, что войдет граф с графиней, но это в молчаливой задумчивости входит Платон Щеглов со множеством более мелких сумок и дорожных мешков, которые, осмотревшись кругом и кивком поздоровавшись с остальной челядью, он кладет к баулам на лавке. Спустя мгновение входит графиня Елена Артемьевна в низкой вуали и длинном дорожном платье. Войдя с воли, в сразу охватившей ее нежданной темноте она делает несколько неуверенных шагов и останавливается у порога. Теснящиеся на заднем плане люди стоят в ожидании, чтобы заговорить, когда барыня обратит на них внимание, но она их еще не видит или не торопится увидать.

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Ты уже здесь, Макс. Я не заметила, как ты прошел. Только не сейчас. Отложим этот разговор. (Спохватившись.) Опять, Платон, я тебя за барина приняла.

П л а т о н. Я не знаю, что со мной будет. Мне б за вас, на ваш счет успокоиться. Уступите ему, ваша светлость. Съест он вас поедом этими драгоценностями.

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Что ты, Платоша? Чтоб я ему эти сокровища отдала? Да ни за что на свете. Им цены ведь нет. Лучше я тайком от людей их сама тебе положу из полы в полу, в каком-нибудь темном уголку, чтобы бежал ты куда-нибудь подальше за Дунай. Не житье тебе больше здесь. Не спустит он тебе этой дерзости.

П л а т о н. Уступите, ваше сиятельство. И оставьте эти речи сумасбродные. Вы себя погубите. И примите в соображение. Не из дерева я. И не каменный.

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Погоди. Тише. Я раньше не видала их. Смотрят на нас. Теперь можно. Отвернулись. Слушай. От Бога не укроешься. Он видит нас. Но мы чисты перед ним. Между нами еще нет греха.

Удивленный мужской взгляд в упор. Счастливый отрывистый женский смех в ответ.

Это еще не грех, глупенький. Постой. Опять глаза таращат, проклятые. Можно. Отвернулись. Вот сделаем мы с тобой. Вот заведу я тебе херувимчика, шалуна, резвунчика, каких свет не видал, про каких только в песнях поют да которых в театрах показывают. Вот это будет грех. Да и то не грех. Тьфу, провал вас возьми, ужо проучу вас, наглецов. Опять буркалы наставили. Постой, покличу я Прохора людей увесть. Прохор, подь сюда. А, Прохор Денисович! Здравствуй. Как живешь-можешь?

Прохор подходит ближе.

П р о х о р. Благодарствуем. Здравия желаю, ваше сиятельство. Добро пожаловать. Вы бы, ваше сиятельство, виноват, не извольте серчать, вперед с людьми поздоровались. Они в вас души не чают, на вас очи в очи воззрелись, а вы в ответ ни даже бровью, – печалуются. Не прикажите казнить за слово прямое. Я добра желаючи. Е л е н а А р т е м ь е в н а. Нет, какое «казнить», зачем казнить? Напротив, спасибо, что надоумил. Но я сама собиралась сейчас с ними заговорить, приласкать их. А пока вот тебе какое поручение, Прошенька. Я не таюсь от тебя. Я не боюсь тебя. Мне надо с Платоном наедине посоветоваться. Ты знаешь, – Платон опора моя. Платон за мной в приданое дан. Платон наш, сумцовский, папенькин. (Приходя во все большее волнение, громко, раздраженно.) Вам, пятибратским, хотелось бы меня донага раздеть, отнять последнее, голой по миру пустить. Не дам себя с костями съесть. Не бывать по-вашему.

П р о х о р. Ваше сиятельство! Ваше сиятельство!

Е л е н а А р т е м ь е в н а (овладев собой). Фу ты, как расходилась, стыд какой. Едва дух перевожу. Так вот я говорю, Прохор, Платон опора моя, заступник мой, женская моя жалоба. Мне надо с ним один на один поговорить. Я людей сама отпущу. А ты вниз сходи. Там управляющий к барину привязался с разговорами. Ты от себя прибавь. Рессора-де каретная в неисправности, с лошадьми непорядок. Ступай, голубчик, время мне оттяни. Видишь, я доверяю тебе. Я не боюсь тебя.

П р о х о р. Эх, барыня, ваше сиятельство. Не могу не предостеречь. Не на той вы дороге. Не осудите на прямом на смелом слове. А ты, Платон, что о тебе уж говорить. Твой грех, твой ответ. Своей охотой в петлю лезешь. Сейчас побегу сделаю, как приказали, не смею ослушаться. Только должон предуведомить. Как вы уединиться желаете, вам дворня хлеб-соль собирает. Как раз сюда во многолюдстве хлынут, помешают.

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Действительно, ни к чему это. Совершенно лишнее. По пути к карете загляни мимоходом в людскую. Отговори их. Скажи, барыня не велели, заказали строго-настрого. Как раз ввалятся. Ступай, голубчик.

П р о х о р. Слушаюсь, ваше сиятельство. (Уходит.)

Елена Артемьевна подходит к кучке топчущейся прислуги в глубине комнаты. Полотер, сенные кланяются ей в пояс, прикладываются к протянутой руке, целуют в плечо.

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Здорово, родимые. Спасибо на памяти, на ласке, на верной службе. Как живы-здоровы?

С и д о р. Вашими молитвами, благодетельница. Что нам, людям, деется. За вами как за каменной стеной.

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Знаю, что не вовремя, сверх ожидания.

Л у ш а. Зато тем лестней, тем радостней.

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Как снег на голову.

Г л а ш а. И ни-ни Боже мой.

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Но это не к тому, чтоб на чем накрыть невзначай. Это без умысла. Просто загорелось его сиятельству домой и домой. Два дня выгадали, замучили людей, загнали лошадей.

Л у ш а. Об этом не извольте беспокоиться. Разомнутся, отойдут.

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Что это, Сидор, не знаешь ли, какая причина. На сумцовских и на наших межах неизвестные попадались навстречу. И обгоняли. На ходу из кареты не могла вглядеться. Бывали и раньше, – путники пешие, странники, увечные. Но не в таком множестве. А тут в глазах рябило. Идут не смотрят. Бродяги какие-то.

Л у ш а. Бродяги и есть, ваше сиятельство.

С и д о р. У кантонистов в лагерях каверзы, неурядицы.

Л у ш а. Военный бунт, я слышала?

С и д о р. Так точно, ваше сиятельство.

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Чрезвычайно прискорбное обстоятельство, которое будет иметь еще более печальные последствия.

С и д о р. Делов натворено, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Подоспел разбор, расправа. Виноватые, какие могли, – наутек. Ну и замешанные, кого против воли впутали.

Г л а ш а. Вот леса шали бездомной и полны.

Л у ш а. И разбойники зашевелились, осмелели. До кухни подкрадываться не боятся.

С и д о р. И некрута на сборе озорничали, хвалились воротиться не́вдолге домой.

Е л е н а А р т е м ь е в н а (крестится) . Святители небесные, какие страсти отовсюду. Авось Господь не попустит. Страшен сон, да милостив Бог. А теперь вот что, любезные. Устала я с пути-дороги. Ступайте. Отпускаю вас. Одну оставьте меня.

С и д о р. Слушаемся и всепокорнейше удалимся. Но дозвольте уведомить. Вам дворовые желают уважение сделать, повеличать.

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Знаю. Я послала сказать, что не велю. Вы тоже подтвердите, что величанье приказали отменить.

С и д о р. Слушаемся.

Л у ш а. Пойдем скажем.Г л а ш а. Это как ваша воля.

Уходят.

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Наконец-то. Торчат, не отвяжутся. Скорей, Платон. Не стой как пень. Каждая минута дорога. Сейчас войдет барин, пойдет липнуть с этими драгоценностями. Я ему нипочем не дам. Живая не дам. Но какими словами отбояриться? Да, а каков Прохор, подлый холоп. Туда же поучать и умничать. Не на той вы дороге. Я тебе покажу дорогу. Я тебя проучу, дурака. Ну так что же ты молчишь.

П л а т о н. Скажите, не упомню, куда положила. Все перешарила, не найду. А лучше бы отдать.

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Какой совет бестолковый. Он меня на смех подымет. Скажет – полно комедию ломать. Мои сенные и то знают. Все богатство в футлярчиках, а футлярчики в письменной стойке под ключом. Не мог поумнее придумать?

П л а т о н. Скажите, были в конторке, и нет. Пропали.

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Он уезд подымет на ноги. В имении Стратон-Налетов станет с военного командой. Все перевернет вверх дном, всех перепорет, чтобы разыскать покражу.

П л а т о н. Только бы неделю выгадать.

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Почему неделю? Ты на что надеешься?

П л а т о н. Право, не знаю. Что-то в воздухе чуется. Наступает.Е л е н а А р т е м ь е в н а. Почему неделю? А каков Прохор, говорю. Вот бы кого мне не жаль велеть сквозь палки прогнать. Так почему неделю, я спрашиваю. Тише. Молчи. Барин.

Входит граф Макс , сухой, заносчивый, взбалмошный, лет под сорок, с бритым дергающимся лицом и плечом и вдавшейся внутрь складкой в левой щеке, хирургическим швом или следствием ранения. В руке у него легкий дуэльный ящик.

Г р а ф М а к с. Не помешаю?

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Какие глупости. Зачем кривляться?

Г р а ф М а к с. Возьми пистолеты, Платон. Один осекаться стал. Разряди оба и смажь. Не изувечишься?

П л а т о н. Смеяться изволите. Сколько раз я вам их прочищал. Вы меня в Санкт-Петербурге их по объявлению покупать посылали. Запамятовали.

Г р а ф М а к с. Молчать. Не рассуждать. Распустили языки. Отвечать коротко, по-военному.

П л а т о н. Так точно.

Г р а ф М а к с. То-то вот. Пошел вон. Я еще сочтусь с тобой.

П л а т о н. Ваша воля. (Уходит с пистолетами.)

Г р а ф М а к с. Наконец мы наедине, без посторонних. И у себя дома. Как я ждал этой минуты. На душе просто какой-то праздник. А планы, а планы! Если бы вы знали, что у меня в голове делается, что я себе рисую.

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Я очень рада.

Г р а ф М а к с. Поскорее, не откладывая, без приготовлений заложить основания совершенно нового порядка. Сейчас вы мне дадите эти дорогие побрякушки. Я завтра повезу их показать оценщику в город, мне снова откроют кредит, у нас сразу все завертится и жизнь пойдет как по маслу.

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Но вы еще в дорожных сапогах и плаща не сняли. И я смертельно устала с дороги и не успела переодеться. Утро вечера мудренее. Завтра, Макс.

Г р а ф М а к с. Так дальше продолжаться не может. Мы на краю гибели. Но еще не поздно. Христиан Францевич говорит, две-три решительных меры…

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Завтра, Макс.

Г р а ф М а к с. Приезжаешь к себе в имение, словно в заколдованное какое-то царство. Ничего не понять. Все перемешалось. Лакея нельзя наказать из страха, не доводится ли он тебе чем-нибудь, не двоюродный ли он твой брат или дядя. Кто этот красавец на шкапу, спрашиваю я вас, на которого все тут так загадочно похожи? Что это, родоначальник нашей графской линии или прадед наших землепашцев? Где кончается моя власть и начинается хозяйничанье разбойников в Княжой деляне? Но дело не в этом. Дело в том, что прежние способы ведения сельского хозяйства устарели и больше никуда не годятся.

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Довольно! Это уже слишком. Наперед знаю, что вы сейчас скажете.

Г р а ф М а к с. Что вы кричите?

Е л е н а А р т е м ь е в н а. А вы что вечно краснобайствуете, врете, по губам мажете. Сейчас вы пойдете крестьян языком освобождать, с барщины на оброк переводить, на словах давать дворовым вольную. Наслушалась досыта ваших выдумок. Довольно! Довольно!

Г р а ф М а к с. А разве мои намерения не искренни?

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Ах, значит, они искренни? Тогда что долго раздумывать? (Сорвавшись с кресла, на которое присела, не заметив, на чем сидит, и в крайнем раздражении подбежав к одному из столов.) Прошу вас. Пожалуйте. Вот свежеочиненное перо. Вот чернила, бумага. Садитесь и пишите всем общую отпускную. Я вам подскажу, если вы не умеете. Сельцо Пятибратское, сего тысяча восемьсот тридцать пятого года октября месяца двадцатого числа. Великомученика Артемия, папенькин день ангела, а я дочь недостойная и запамятовала. Ну что же вы? Ну что же вы? Ага. Как всегда, одни громкие слова. Немногого же стоят ваши непритворные решения. (Возвратившись к креслу и заметив перекинутое через спинку домино и висящую маску.) Что это такое?

Г р а ф М а к с. Покажите, я взгляну. Это прабабки графини Домны масленичное одеяние. Как оно ко мне в кабинет попало? Безобразие. Чье это самоуправство?

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Прислуга дом убирала, вещи переносила из комнаты в комнату. Недосмотрели. Или, если даже баловались в наше отсутствие и оставили следы, сейчас же и взыскивать? Нечаянность. Но вы мне Домной зубов не заговаривайте. Вот ваша вольная. Как всегда, один пустозвон.

Г р а ф М а к с. Я вам докажу, что нет. Это росчерком пера не делается. Надо снестись с уездной земской управой, совершить акт в вотчинном управлении. Наверное в окружном суде встретятся препятствия. Я даже предвижу какие. Но именно с вашей помощью мы все эти трудности бы и преодолели. Где ваши брильянты?

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Но это бесчеловечно. Неужели нельзя отложить этот разговор до завтра?

Г р а ф М а к с. Ради кого вы решили беречь эти сокровища? Мы бездетны.

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Не меня ли вы вздумаете упрекнуть в этом?

Г р а ф М а к с. О нет. Вина моя, я знаю. Я старый развратник. Но это не меняет дела. Когда мы умрем, Пятибратское, со всеми улучшениями, какие я внесу в хозяйство, и в том цветущем состоянии, в которое я приведу имение, достанется моему племяннику графу Иринею. Вы его знаете.

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Прекрасный, многообещающий юноша. Вы его мизинца не стоите.

Г р а ф М а к с. Нечего сказать, радующие задатки. Театры, сочинители, сумасбродства.

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Лучше сотни тысяч просаживать с собутыльниками в кабаках и с сударками в притонах.

Г р а ф М а к с. Нет, вы не шутя решили вывести меня из терпения. Как вам вдолбить в голову, что своей несговорчивостью вы вредите себе самой. В практических делах вы не смыслите ни аза, вы круглая дура. Доверить эти ювелирные вещицы мне на сутки-другие в вашей собственной выгоде. Дайте мне скорее эти ларцы. Не доводите меня до исступления.

Е л е н а А р т е м ь е в н а. Я устала.

Г р а ф М а к с. Но ведь это не булыжники для мощения дороги. Скажите, где они, я как-нибудь дотащу.

Е л е н а А р т е м ь е в н а. В том-то и дело, что у меня совсем вылетело из головы, куда я в последний раз их сунула. Перед отъездом я в страшной рассеянности перебирала их, что-то перекладывала. Лошади были поданы. Вы меня торопили. Я даже теперь не знаю, где мне их искать. Все пропало из памяти бесследно. Завтра встану и сосвежу восстановлю все мало-помалу. Потерпите.

Г р а ф М а к с. Ах, если только за этим дело стало, предлагаю вам свои услуги. Я устраню препятствие. Я догадываюсь, где хранятся эти брошки и ожерелья. Сейчас я принесу их. (Быстро выходит из комнаты.) Е л е н а А р т е м ь е в н а. Макс! Макс! Вернитесь. Не надо. Я сама найду их. (Убегает из комнаты за ним следом.)

Некоторое время комната остается пустой. На дворе начинает сыпать снег, редеет, перестает. Снова на плоскости окна тени двух голов, сначала одной, потом другой. Потом окно тихонько отворяется и через него беззвучно и осторожно влезают Костыга и Лешка Лешаков . Костыга тотчас же идет к креслу с Домниной маскарадной одежей и, то и дело оглядываясь и прислушиваясь, начинает примерять ее.

К о с т ы г а. Ихний человек в это наряжался.

Л е ш к а Л е ш а к о в. Дворецкий Прохор. Я видел.

К о с т ы г а. Надо перенять.

Л е ш к а Л е ш а к о в. Какая корысть?

К о с т ы г а. Покамя темно. Корысть потом себя скажет.

Л е ш к а Л е ш а к о в (осматриваясь кругом). Я сюда дрова таскал вязанками. Печь топил. Тут в печи есть рукав. Оборот.

К о с т ы г а (доведя до конца переодевание, в домино и маске, собираясь снять их). Печной оборот?

Л е ш к а Л е ш а к о в. Оборот в печи.

К о с т ы г а. Какой? Говори скорей.Л е ш к а Л е ш а к о в. Бегом отселева. Идут сюды.

Лешка вылезает в окно, притворив его, Костыга, не успев снять костюма, в домино и маске прячется за шкапом. Быстро в слезах и кусая губы вбегает Елена Артемьевна . С перерывами выпадавший снег совсем перестает. В разрывы движущихся туч светит полный яркий месяц. Свои мысли вслух Елена Артемьевна произносит, возбужденно расхаживая взад и вперед перед окном, и при каждом появлении месяца из-за облаков безотчетно поворачивается к окну, привлеченная им, и как бы в этом движении обращаясь из глубины души к просветлевшему небу.