Люди на болоте. Дыхание грозы

Идти, да и других еще вести с собою!.. Пример другим показывать,

которые несознательные. Которые добра своего для советской власти жалеют.

Ето ж есть такие гады, которые коней, коров, овечек для советской власти

жалеют!. v - Евхим!
– снова приказал Глушак.

– Ей-бо, тато, есть еще такие гады!.. Надо ж, дядько, кормить

начальников, которые в городах. Детей их, женок, полюбовниц их, да и не

чем попало, не рассолом каким-нибудь. А мясом, мукою, булками,

коклетами!.. Сознательным надо быть, дядько! Бежать скорей, подпрыгивая,

да и других еще тянуть! А вы, - эх вы, дядько, зачем только голова у вас

на плечах, - раздумываете еще!.. Скорей в колхоз бежите!

Ей-бо! Не бойтесь, что Миканор не справится! Он - шустрый. Скоро найдет

сбыт всему! Вам голову ломать не придется!.. Не бойтесь!.. Бежите!..

– Что ж ето, правда, будет?
– отозвалась с полатей старуха, которая то

дремала, то пробуждалась.

– Будет, что хочет советская власть. Что хочет - то и будет!
– Евхим

докурил, плюнул на окурок, растоптал лаптем на полу.
– Советская власть -

власть твердая. Что намерится, то и сделает!..
– Преодолел серьезность,

снова заговорил с усмешечкой: - Я, если б не твердое задание, с радостью б

в колхоз!.. А то ж не примут - елемент классовый! Не посмотрят, что и

женка с трудящего елемента.

Встал, собрался идти. Задумался над чем-то. Неожиданно серьезно сказал:

– Таки и правда, пошел бы. Все равно жить - не живешь. А там - кто

знает. Может, и будет что... Только ж, - опять произнес с насмешкой, - не

просят! А лезть, когда бьют, не люблю!

– Наплел, - покрутил головой старик, когда Евхим звякнул щеколдой в

сенях

Старик был в этот вечер непривычно молчалив и угрюм.

Так и коротали остаток вечера: один возился с граблями, другой только

время от времени свирепо шевелил бровями да жевал черные космы усов.

Беспокойным, полным тяжелых раздумий был для куреневцев этот вечер.

4

До сумерек Зайчиха и Вольга подоили коров, стали раздавать молоко

колхозным женщинам. Под присмотром председателя, явившегося лично

проверить, как будут выполнять его указание, Вольга корцом отмеривала

молоко, наливала в кувшины, что принесли женщины.

– Строго по числу едоков, - напоминал важно и гордо Миканор Вольге,

черпавшей из ведра.
– Чтоб по справедливости! ..

Он говорил не столько для Вольги, которая уже знала все и которая,

конечно, будет делать все как надо, - новый председатель говорил для тех,

что с интересом толпились вокруг, наблюдали.

– По справедливости чтоб. Поровну! А не так: кому густо, кому - пусто!

Миканор был доволен: замечал, что каждое слово его ловят, понесут по

дворам, будут обсуждать, думать над каждым словом. Доволен был, что все

видели: колхоз живет, - недаром добивался, - уже не словами, делом можно

было показать пример, как надо жить, - и тем, что стояли в стороне,

посматривали. Пусть смотрят, думают, - может, тоже за ум возьмутся!

Вблизи стояла мать, перехватил какой-то грустный и выжидающий взгляд

ее, но не подал виду, что заметил: не место для-семейных дел, не сын

здесь, а председатель. Сам, можно сказать, отец.

– Ну, дак как первый день работалось?
– повернулся председатель к

Зайчиковой, которая, сложив руки на животе, смотрела, как Вольга делит

молоко Была, заметил Миканор, взволнована, счастлива, но радость

сдерживала. И словно чувствовала себя неловко на глазах у людей.

– Да чего ж Работать хорошо.
– Она обрадовалась, продолговатое, худое

лицо засветилось, неловкость, исчезла - Работалось весело... Только

Алешина, - снова будто обрадовалась, - не дается! Не признает будто! Я и

так и сяк с ней - не хочет! Одну Арину подпустила!

– Она и дома одну меня признавала!
– сказала Арина.

– Не привыкла. Старые привычки!
– вставила какая-то из женщин.

– Привыкнет!
– заявил Миканор спокойно и степенно.

С той же степенностью приказал Хведору, дояркам: - Дайте корму на ночь.

И можно - до дому. Завтра чтоб рано, как положено по режиму.

– Не бойся, не запозднимся, - пообещал Хведор.

– Ну, дак я пойду, - сказал Миканор озабоченно.
– Надо еще поглядеть,

что там на конюшне!

Уверенно ступая, прошел мимо любопытных, подался улицей. По тому, как

шел, в сером, в полоску, пиджаке, в кортовых праздничных, в первый раз

надетых брюках, в хорошо намазанных дегтем сапогах, в кепке, надвинутой на

лоб, было видно, что идет человек озабоченный, человек, на которого

возложены нелегкие обязанности. Размеренно, деловито вышел со двора,

по-хозяйски степенно двинулся улицей. Остро замечал взгляды из-за плетней,

из окон.

На Хонином дворе, около сарая, тоже толпились люди. Как и днем, здесь

собралось больше всего мужиков, меж которыми вертелись дети; из баб

заметил одну Сороку.

– Пора уже, не секрет, и расходиться!
– будто распорядился Миканор; не

останавливаясь, деловито подался в сарай.

– Не гони! Придет пора - сами пойдем со двора!
– услышал вслед, но не

остановился, не ответил ничего.

В хлеву было уже темновато; в полутьме различая Хонин и Зайчиков

силуэты, бодро бросил:

– Как тут у вас, конюхи?

– А так что, - будто рапортуя, звонко отозвался Хоня, - можно сказать:

служба идет!..

– Все как надо, братко!