Люди на болоте. Дыхание грозы

– Не братко, а председатель!
– поправил Зайчика Хоня.
– Отвечать не

знаешь как!

– Молодой еще! Не научился!
– захихикал Зайчик.

Дали коням сена, Миканор прошел, проверил, как они

привязаны. Вместе с Хоней и Зайчиком вышли из сарая.

– Не очень, председатель, побогатели!
– услышал Миканор из толпы

злорадное.

Остановился, резко ответил:

– Не радуйся, дядько! Будем богаче! Породистых скоро приведем из Юрович!

– Ждут вас там!

– Ждут! Привести должны скоро! С конного завода!

– Соскучились там, ожидаючи вас!

– Ето увидите, когда придут!

Миканор с Зайчиком пошли от сарай. Следом послушно тронулась и толпа.

Хоня закрыл ворота за всеми, направился к Зайчику и Миканору, курившим

перед крыльцом.

Миканор уже собирался податься домой, но Зайчик сказал:

– Такой день грех упускать сухим, братко, ей-бо!

– Не Микола святой сегодня, дядько Иван, - чтоб, конечно, пить, -

возразил Миканор.

Зайчик повел глазами в сторону приближающегося Хони, заговорил более

уверенно:

– Не говори, председатель! Праздник еще больший, дак и выпить больше

надо!

– Ето правда!
– подхватил Хоня.
– Дак давайте в хату! Может, найдем

слезу какую!

В хате было темно, в темный угол, туда, где лежала обычно Хонина мать,

сказали "добрый вечер". Хоня зажег лампу, и Миканор с Зайчиком увидели

добрые, внимательные глаза старой, детей, что стояли у стола, следили с

полатей, с печи. Хоня открыл сундук, достал бутылку самогона, поставил на

стол три чарочки, одну, с отбитой ножкой, положил. Под веселое кривлянье и

шуточки Зайчика выпили вместе с Хониной матерью. Хоня, прежде чем пить

самому, подал чарку старой - помог ей поднять голову. Только когда мать

выпила, когда дал закусить огурца с хлебом, вернулся снова к друзьям.

Сидели втроем за столом, чавкали, закусывали огурцами, прихлебывали

рассол, дружные, повеселевшие, как братья.

– Перегородки, не иначе, делать надо!
– рассуждал удивительно

хозяйственно Зайчик.
– Чтоб не покалечили один одного!

– Конюшню надо! Как положено!
– Миканор чувствовал, как от выпитой

самогонки крепчает в нем задорное желание спорить, выдвигать свое.
– На

тридцать коней! С кормуйлками и со станками! Как в Водрвичах!

– Не плохо бы!
– засмеялся Хоня.
– Только что молотить надо да пахать!

– Пахоту отложим пока! Землеустройство сначала проведем! Чтоб один

массив отрезали! Да чтоб земли, не секрет, как положено колхозу. Лучшей,

что у цагельни, я требую!

– Не погано! Высмотрел!
– засмеялся Хоня.

– Выбрал!
– похвалил и Зайчик.
– Если б отрезали ту, ничего себе было

б, ей-бо!

– Отрежут! Я требую! Под колхоз - по закону положено - лучшую должны!

– Лепятся там уже, на лучшей! Гвалт подымется на все село!

–

рассудительно сказал Хоня.

– Как в муравейнике забегают! Когда палкой разворошишь!
– Зайчик мотнул

головой.
– В самый муравейник.

воткнем палку, братки!

– Дятлик Василь выторговал там полоску у Лесуна, - вспомнил, будто

сочувствуя, Хоня.

– Будет крику, - радовался Зайчик.

– Есть такие, что и без того зубы точат!
– хмуро сказал Миканор.
– Если

б их взяла - съели б!

– Съели б, если б зубы такие имели! Ето правда, Миканорко!
– весело

поддержал Зайчик.

– "Богатеи"! Смеются! "Голодранцы сошлись"! Пусть смеются!
– Миканор

стукнул кулаком по столу.
– Посмотрим, кто потом смеяться будет! Кто

смеяться, а кто - плакать!

Когда выпили еще по чарке, Хоня покрутил головой, с дружеской

откровенностью, с усмешкой признался:

– Отвернулась от меня присуха моя! С нынешнего дня любовь моя дала

трещину!
– Не так уже весело добавил: - Наперекор ей сделал!

– Правильно сделал!
– заявил громко, ничуть не колеблясь, Миканор.
–

Давно надо было ломать ето с ею! Кулацкое, не секрет, нутро у нее, у

Хадоськи! Точно такое, как у батька ее!

– Про батька не скажу ничего, а на нее_ ты - напрасно, - тихо, но

уверенно сказал Хоня.

– Не напрасно. Вроде Игнат - стопроцентный кулак по нутру! И она -

недалеко от него! Ты правильно ето,- что поломал! Кончать надо сразу!

Хоня помолчал немного, не таясь, признался:

– Не могу! Весь день, как вспомню, кошки на душе скребут! Сам себе не

рад!

– Твердости в тебе мало!
– сказал с упреком Миканор.
– Никакой

пролетарской стойкости!

– Мало!
– охотно согласился Хоня Неожиданно, с обычной своей

беззаботностью захохотал: - К ней правда - мало!

Миканор от этого хохота нахмурился еще больше, не скрывал, что ему не

нравится неразумный Хонин смех. Зайчик вдруг заметил, кивнул Хоне в

сторону полатей:

– Мать что-то сказать хочет...

Хоня встал, склонился над полатями.

– Все свое!
– сообщил довольный, вернувшись.
– Хорошая, говорит,

Хадоська! Чтобы - женился!
– Он засмеялся: - Вот, а ты говоришь!
– Со

смехом, будто в отчаянии, решил: - Женюсь!

– Как это?!
– в Миканоровом голосе слышалось удивление и возмущение.

– Не знаю сам!
– свел все к шутке Хоня.
– Женюсь! Правда!

Зайчик вмешался в разговор, шуточками отвел его с опасного

направления...

Остаток вечера шел снова в добром согласии, в общей озабоченности.

Беседовали снова, как братья. И разошлись с чувством близости,