Люди на болоте. Дыхание грозы

отрезок той, что сбегала с горы, напоминал что-то городское и мостовой, и

десятком кирпичных домов; все это, самое выдающееся из двух улиц, было

собрано в том месте, где они скрещивались. Здесь и было то, что вызывало

уважение к местечку и приезжих из всего района.

Здесь были учреждения, Нардом, аптека; здесь были магазины, базарная

площадь, лавчонки, частные портные и сапожники. Здесь был "центр".

В этот центр и выходил сейчас Апейка, острым взглядом схватывая

проявления местечковой жизни.

5

Только что прошел мимо крикливых мальчуганов, что носились на коньках

по длинной замерзшей луже; ребята, заметил, - один местечковый, двое

других - из деревни, из интерната, должно быть из второй смены той же

школы, на горе, где теперь Вера. По мостовой позвякивают три подводы -

везут прикрытый постилками, увязанный веревками лен; один возчик заметил

Апейку, узнал - поздоровался.

Апейка тоже узнал: воловичские коммунары, едут, догадался, в

Калинковичи, на станцию, сдавать. Вскоре за ними встретил мужчину: перед

телегой сивый конек трусит рысцой; дядька сидит ссутулясь, будто дремлет,

безразличный ко всему, но спокойствие напускное, глаза из-под бараньей

шапки с отвислыми ушами поглядывают остро, настороженно. Узнал его,

Апейку, однако отвел глаза, вяло нокнул на коня и снова будто задремал. На

телеге - ничего: сено только для отвода глаз, - но Апейка поручиться мог

бы - не порожняком едет, везет что-то. Мясо зарезанной телушки или, может,

коровы знакомому портному или спекулянту...

"Режут скотину чем дальше, тем больше... Если не приостановить это

сумасшествие, черт знает что будет..." Заметил на стене аптеки разорванный

ветром лоскут обоев - лозунг:

"Сбор золы - ударная..." Нижний край лозунга ветер оторвал, хотя лозунг

и был прибит по краям дранкою, - снизу мотался только язычок обоев с

какими-то цветочками на обратной стороне. У темного, с почерневшей

шелевкой, теперешнего Нардома, через всю улицу, колыхалось на ветру,

краснело: "Выше темпы коллективизации! Выйдем на первое место во всем

округе!" Последние слова были написаны узко и густо, Апейка знал - по

приказанию Башлыкова; Башлыков, увидев не согласованный с ним лозунг,

потребовал сиять его и дополнить... Апейка заметил на стене Нардома

объявления; одно очень короткое: будет кино "Два друга, модель и подруга".

Перед другим он остановился, внимательно прочитал раз, потом другой.

"22-го, в субботу, в Юровичском нардоме начнется чистка членов и

кандидатов партячейки Юровичского райкома КП(б)Б Просьба ко всем

беспартийным местечка Юровичи и всех сельсоветов и деревень Юровичского

района обязательно явиться, а также подготовить факты о работе и

недостатках партийцев из ячейки, особенно - компрометирующие материалы.

Все эти факты просьба бросать в ящик, который здесь висит, или заявить

комиссии, по чистке или на самом заседании по чистке публично.

Начало чистки в пять часов вечера".

Это объявление касалось Апейки: сотрудники райисполкома также входили в

райкомовскую партячейку. Он посмотрел в другой раз, когда начало - не

ошибся ли, собрался идти, но глаза невольно выделили: "особенно -

компрометирующие материалы". Все это было ему уже известно: и то, что

чистка будет, и где, и в какой день; он читал объявление и отошел от него

с таким видом, как бы ничего особенного не случилось, - но в груди все же

стало нехорошо, тревожно. Чувствовал эту тревожность не впервые, но на

этот раз она была намного ощутимее. "Компрометирующие материалы" - как бы

засело не только в голове, айв сердце; защемило, отозвалось холодком в

груди...

"Глупости!
– принудил он себя отмахнуться от непрошеной тревоги.
–

Глупости... Моя совесть чиста... Чиста...

И никто ее не запятнает... Никто и ничто... Никто и ничто!/"

Отсюда уже близко было до райкома. Райком занимал новое здание из

желтоватых, только немного посивелых бревен, с жестяной крышей вишневого

цвета. Само по себе здание было похоже на десятки других; выделяла его

разве только вывеска "Юровичский райком КЩб)Б", сделанная недавно в

Мозыре, - солидная, богатая, серебром по черному, единственная на все

местечко настоящая вывеска.

Кроме нее выделяла райкомовский дом еще разве цепочка белых чашечек на

стене - с телефонными проводами.

Апейке повезло: Башлыков был как раз в райкоме Апей-"

ка поздоровался с русым парнем в гимнастерке, помощником секретаря,

спросил, более для приличия, что нового, прошел в кабинет Башлыкова

Башлыков был не один: перед ним в кресле, в свитке, с кнутом в руке, сидел

Черноштан, председатель глинищанского колхоза. Сам Башлыков стоял

напротив, за столом, - стройный, красивый, в строгой синей гимнастерке, в

синих брюках. Привычно держа одну руку в кармане, он весело ответил Апейке

на приветствие, сильно, энергично пожал руку, снова повел блестевшими

дружелюбием глазами на Черноштана. По-дружески, как старший, более мудрый

молодому товарищу своему, тоном советчика сказал:

– Все это - настроения! Отсталые настроения, Павел Васильевич. Я вам

советовал бы поменьше прислушиваться ко всяким настроениям, ко всяким

разговорчикам! Твердо вести свою линию!

– Дак же знать не хотят ничего!..
– В мягком голосе Черноштана

чувствовалось смущение.
– Слушать ничего не хотят!..

– Захотят! Надо только поговорить как положено, по"

вести их! Убедить! На то и руководство, чтоб руководить, вести людей

туда, куда указывает партия! Учитывать особенности крестьянина, конечно,