Люди на болоте. Дыхание грозы

выпустил Хадоську, сказал сдержанно:

– А, и Чернушка тут! Пришла!

– Может, разрешения спросить надо было?

– Спрашивать нечего, места хватает! Не тесно!.. Только что-то давно

тебя не было видно?

– А тебя что, беспокоило это?

– По правде сказать, не очень.
– Он захохотал.

Ганна, которую задел этот, казалось, недобрый хохот, заметила, что

девушки и хлопцы притихли, прислушиваются к их разговору. Евхим всюду

привлекал внимание: парень был видный, норовистый, уважали и вместе с тем

побаивались его - мало кто из девушек осмеливался возражать ему. Все

знали, что и у Ганны - характер, не уступит. Молчали, ждали, что будет

дальше.

– А я тебя - так с утра до вечера высматривала!
– мягко, со скрытой

иронией, сказала Ганна.

– Ну? Вот не знал!
– в тон ей ответил Евхим.

– Жалко! Очень нужен был!..

– Да ну? Зачем?

– Воробьи наседали на жито, напасти на них нет. Пугать некому было!

– А Дятлик разве не мог?
– поддел Евхим.

– Не боялись его. Чуб не такой!

Кто-то из девчат приглушил смех. Доняла-таки Ганна!

Крепче и нельзя было донять: Евхим своим чубом гордился, щеголял им,

чуб был его мужской красой. И вот над красой этой - такая насмешка!

Евхим на миг словно онемел от оскорбления. Все ждали, что он разразится

злой бранью, ударит Ганну, но парень даже не шевельнулся.

– Времени, видно, у Дятлика не было, - сказал он как можно спокойнее.
–

Он ведь все по ночам... То с девкой, то - еще с кем-нибудь!

Тут уж Ганна не сразу нашлась что ответить.

– Еще неизвестно, с кем ты!
– услышали все угрожающее.

– Я - с такими, как он, не знаюсь. Я - с людьми.

– Люди разные бывают!..

– По загуменьям не хожу!

Евхим сказал последние слова так, что все почувствовали:

ему наскучил этот нудный, пустой разговор. Он снова весело облапил

Хадоську.

– Коноплянка! Мягкая ты, как Еселева булка!
– Евхим захохотал.

– Скажешь тоже...
– довольная, возразила Хадоська.

– Могу и еще сказать! Хочешь - скажу?

– А что?

– Пойдем ко мне в амбар!

– Чего это? Сказал!

– Просо толочь!

Парни засмеялись. Хадоська попробовала вырваться, но Евхим не отпустил

ее, с ласковым укором молвил, что не надо быть такой гордой. И пошутить

нельзя, - он же и не думал обижать ее, просто язык от скуки почесать

хотелось.

Слушая его ласковый, льстивый шепот, Хадоська перестала вырываться,

покорно склонила голову.

– Страх как не люблю, когда вы... языки чешете...
– тихо промолвила

она.
– Охота вам... паскудство всякое... болтать.

– Очень уж обидчивая ты...

– Какая есть!..

Хадоська сняла его руку с плеча, но мягко, только для приличия.Танна

чувствовала, что Хадоська уже успокоилась, опять сияет счастьем. Невольно

с удивлением, с неприязнью подумала: что она, добрая, ласковая Коноплянка,

нашла в этом Корче - аж млеет, когда он сидит рядом! В нем же ничего

привлекательного, разве только богатство, отцом нажитое, сапоги хромовые

со скрипом да чуб! В этот вечер, после спора с Евхимом, его красота,

уверенность в себе, ловкость казались Ганне противными.

Посидев еще немного, столько, чтобы злые языки не сказали, что она

уступила, сбежала от Евхима, Ганна встала.

Вспомнила, что говорила, когда пришла, спокойно сказала Хадоське:

– Видно, уж завтра поговорим. Я приду вечером...

– Ага. Приходи, Ганнуля...

Ганна, хоть и не глядела в ту сторону, где сидела подруга с противным

Корчом, заметила вдруг, что Евхим выпустил Хадоську из объятий, обернулся

к ней:

– Ты чего это одна?

– А мне и одной неплохо!

Она намеренно неторопливо, степенно вышла из толпы девчат. Уже отойдя,

услышала, как он бросил вслед:

– Хлопцы, неужели никто не хочет проводить?

Ей почудилась насмешка в словах Евхима, хотя говорил он с удивлением и

озабоченностью. Вскоре Ганна услышала позади торопливое чавканье сапог по

грязи, - кто-то быстро нагонял ее. Она по-прежнему не смотрела на того,

кто шел за ней, но знала, чувствовала: это Евхим. Ганна насторожилась,

подготовилась к обороне, к любой неожиданности, а он, догнав ее, шел

рядомг молчаливый, тихий, ничего не добивался, ничего не говорил. Ее,

однако, это не успокаивало, она ждала, что он задумал что-то непонятное,

хитрое...

– Горячая ты, ей-богу!
– сказал Евхим вдруг добродушно.
– Норовистая!

Слова тебе не скажи поперек!..

Гднна не ответила, шла строгая, недоступная, гордая, но про себя

удивлялась: неужели это Евхим так говорит с ней?

Так мягко, даже виновато? ..

"Так же он и Хадоське говорил!
– подогревая свою неприязнь к нему,

напомнила она себе.
– Говорит, прикидывается, а сам, может, смеется..." Но

напоминала она об этом надраено, чувствовала, видела: Евхим не притворялся.

– Коса на камень нашла!
– усмехнулся он дружелюбно.
– Я и сам как

жеребец необъезженный! Мне чтоб кто возражал-?! Да еще девка!.. Ну, и

кроме того: не могу же я на людях показать, что я перед девкой...

понимаешь?.. Ну, слаб, значит, перед девкой! Ничто, нуль! Поняла?..
– Он

искренне, от души, захохотал.
– Смеяться надо мной будут все! Собаки по

углам - и те!.. Дошло?

Она поскользнулась и упала бы, наверно, но Евхим ловко подхватил ее под

локоть.

– Не падай! Грязь холодная!
– пошутил он и послушно выпустил Ганнину

руку.

Вскоре пришлось идти гуськом, у самых заборов, потому что на середине