Люди на болоте. Дыхание грозы

– Не дам!
– крикнул он.
– Не ваше!

– Отойди!
– тихо и как-то пренебрежительно сказал Миканор. Будто перед

ним был не Василь, не хозяин, а козявка.

Это еще прибавило упорства.

– Не пойду! Не отдам!

Откуда-то появилась мать: "Васильке!. " Вечно не вовремя появится! Он

раздраженно оттолкнул плечом:

– Ат!..

– Уступи, Васильке!

– Не дам!
– закричал он Миканору.
– Моя земля!

На поклеванном оспой лице Мйканора была та же пренебрежительная

самоуверенность. Будто гордился своею силой.

Будто издевался над его бедой.

– Земля - народная, - заявил Миканор. В голосе его послышалось снова

мстительное злорадство.

– Моя!!!

Василь закричал, не помня себя от обиды, от яростного упорства. Он

чувствовал, что сила все-таки на стороне Мйканора, что надежды у него,

Василя, почти никакой, что, как видно, не добьется ничего. Но это теперь

не только не расслабляло, а, странно, укрепляло решимость. Земля, которую

он любил и прежде, теперь была ему дороже, чем когдалибо. Дороже всего,

даже себя самого. Дороже особенно потому, что он чувствовал: вот-вот она

уйдет из-под его ног.

Уже уходит. Он теперь готов был ради нее на все. Неспособный уже

рассуждать, он, как стоял, уперся лаптями в борозду, закричал:

– Не пущу!!!

Они стояли лицом к лицу. Люди - любопытные, тревожные, возбужденные -

следили за ними. Толпились почти кругом, почти вплотную, только Чернушка

немного поодаль.

Чернушка тоже следил, с сочувствием, с жалостью, с мукой на лице. Один

из двоих был спокоен, презрительно-самоуверен другой - отчаявшийся от

беды, от бессилия.

– Уходи по-хорошему!
– уже нетерпеливо - не просил, а приказывал

Миканор.

– Не пойду!
– заявил Василь тише, но с прежней одержимостью. С

неколебимой твердостью.

– Василько!
– вцепилась в Василя мать, но он как бы и не заметил ее.

Смотрел только на Мйканора. Не сводил глаз.

Миканор сделал шаг, уверенно взял его за плечо. Хотел оттолкнуть его.

Василь будто только и ждал этого.

– А-а, ты так!

Он оторвал от себя руку матери, какой-то дико радостный, не помня уже,

что делает, внезапно ринулся на Миканора. Схватил за грудки.

– А-а, ты... так!..

Он натянул поддевку на груди Мйканора, так что Миканору трудно было

шевельнуть плечами. С силой рванул на себя. Миканор, почти касаясь его

подбородком, увидел ослепленные и радостные, полные злобы глаза,

искаженное ненавистью, жаждой мщения лицо. Миканор уперся в Василеву грудь

руками, стараюсь оттолкнуть его, но Василь не дался. Вдруг он толкнул

Мйканора с такой силой, что тог едва устоял.

Все это произошло в какое-то мгновение, - к Василю и Микаиору сразу же

подскочили Хоня, Алеша, еще несколько человек. Василя ухватили за руки, за

шею, за воротник свитки. Но и сообща едва оторвали от Мйканора.

Он все рвался из крепких рук, запаленно хрипел, норовил вырваться.

Бросал на Мйканора свирепые, мстительные взгляды.

– Василько! Ошалел совсем!
– горевала, бегала вокруг сына и тех, кто

его держал, мать. Обхватила руками голову, запричитала в отчаянии, во весь

голос.

Миканор, разозленный, немного растерянный, переводил дыхание, вытирал

ладонью пот. Стараясь держаться с достоинством, плюнул нарочито спокойно,

как бы пригрозил:

– К-кулацкая душа!.. Контра!..

Дятлиха, хотя и голосила горестно, приметила Миканоров взгляд,

бросилась, упрашивая, умоляя:

– Не сердись на него, Миканорко!.. Ты же старший, поспокойнее! Ошалел

он совсем! Не помнил он, что делал!..

– Напомним, чтоб не забывался!
– с угрожающим намеком бросил Миканор и

подался от толпы.

Дятлиха мелко, торопливо засеменила около него. Со стороны было видно:

просила Мйканора не сердиться...

– Напрасно ты ето, братко!
– весело говорил Василю Хоня, казалось,

только обрадованный этой стычкой.
– Решили, братко! Решили, - значит,

кончено!..

– Что ж, тебя одного обходить?!
– как бы растолковывал Алеша.

Василь невидяще водил глазами, дышал прерывисто, но уже не вырывался.

Стоял какой-то ослабевший, увядший, будто безразличный ко всему. Вдруг

снова беспокойно повел глазами, рванулся недовольно, пытаясь освободиться.

Его не стали удерживать, выпустили из рук. Он минуту постоял как бы в

раздумье. Потом тяжело пошел через полосу от людей.

Шел ссутулясь, втянув голову в плечи. Лапти увязали в рыхлую пахоту,

топтали, вминали в землю стебли озими.

Так же тяжело и безразлично потащился чужим полем.

Мать вскоре догнала его, засеменила рядом. Что-то говорила ласково,

успокаивающе.

Он будто не слышал ее.

В тот день мать несколько раз бегала к Даметихе. Бегала, будто с

хозяйскими хлопотами - посоветоваться, одолжить спичек, муки на затирку,

но большинство любопытных баб догадывались: это все для приличия, для

чужих глаз, а в действительности затем, чтобы улестить Даметиху, упросить

заступиться перед Миканором за Василя, чтоб не сердился, не подавал в суд.

Под вечер, когда Миканор появился во дворе, подстерегла, когда он остался

один, без землемеров, тоже чуть не бросилась в ноги ..

Вскоре после этого Миканор и Василь столкнулись еще раз. Наклонясь над

колодцем, опустив очеп, Василь черпат воду, когда к колодцу в расстегнутой

рубашке, без шапки, с ведром в руке подошел Миканор. Василь, заметив его,

не поднял глаз, на какую-то минуту перестал даже тянуть ведро Как бы ждал