Люди на болоте. Дыхание грозы

все очень уж неожиданно получилось; может, потому, что сказать ничего

хорошего не могла - но, как бы там ни было, Ганна теперь от души пожалела

о своей неприветливости. Мысли ее все время обращались к Параске.

Еще тогда узнала Ганна от Миканора, что Параска учительствует в

Глинищах. Теперь услышала от него же, что часто она бывает и в Олешниках,

на собраниях, в школе.

Тут Ганна и подкараулила ее, когда та вышла на улицу.

Ганне, правда, не очень повезло: с Параской шел старый человек в

свитке, с книгами и тетрадями, но она подошла запросто к девушке,

лоздоровалась.

– Не узнаешь, может?
– сказала нарочито весело, поприятельски.

– Узнала...
– просто, располагающе ответила Параска.

– Давно было...

– Давно...

Пошли, помолчали. Ганна напомнила:

– Собирались в Курени к нам учительствовать!

– Собиралась! Да не пришлось. Назначили в Березовку, А теперь вот - в

Глинищи...

Только прошли улицу, вышли в поле, как догнал Миканор. Гаина надеялась,

что он свернет или отстанет, но он шел и шел, будто охрана. Ганна

посматривала на него с неприязнью - надо ж, принесло не вовремя.

И без того неловкий, он теперь - рядом с Параской - казался Ганне еще

более неуклюжим, громоздким.

"Как медведь. А кавалером быть хочет..." - подумала Ганна.

Догадывалась, что неспроста Миканор тащится рядом.

То говорили о чем придется, то молчали. День был пасмурный, за

желтоватой куделью туч обозначался немощный кружочек солнца, которое никак

не могло пробиться, залить дорогу, поле светом. Так же пасмурно,

неопределенно было и у Ганны на душе...

– А я тогда, в лавке, подумала, - сказала Параска Ганне с веселой

откровенностью, - что признавать не хочешь меня!

Ганна почувствовала себя виноватой.

– Неожиданно получилось все!.. Да и, можно сказать, забыла уже!..

– Недолго были вместе. И столько времени прошло!

– Много! Как на том свете было!..

– Я вспоминала тебя. Думала - как тебе замужем?

Ганна почувствовала в словах Параски вопрос, нахмурилась.

– Чего там думать...
– только и сказала.

От всех этих проводов остались в памяти неприязнь к Миканору и чувство

неопределенности, недосказанности, которое все время жило в душе. Чувство

это усилилось, когда расстались, когда с Миканором пошли назад. Будто и не

было рядом Миканора, шли, жили каждый своим настроением, своими мыслями.

Заметила только мельком, что он очень возбужден, готов захохотать,

закричать от какой-то радости. Идет как захмелевший. Он не захохотал, не

закричал; внимательно глянув на нее, неожиданно спросил:

– Правда ето, что Евхим тебя бьет?

Она недовольно повела бровями, помолчала. Будто озлилась на него за

вопрос.

– Правда не правда - какое кому дело?!

– Нам до всего дело!
– важно заявил он. Деловито добавил: - Советская

власть, не секрет, судит за это! Хочешь, скажу ему?

– Не хочу!
– отрезала она. Решительно, твердо.

Миканор удивился:

– Почему ето?

– Потому.

– А все-таки - почему?

– Потому... Неправда все! Набрехали!..

Он, чувствовала Ганна, не поверил. Смотрел на нее и как бы не понимал.

Ганна сердито бросила ему:

– Ты ето не ухаживать ли за Параской надумал?

Миканор растерялся. От неожиданности не сразу нашелся что сказать.

– Выдумала!..

– И я говорю - выдумали.

У села они разошлись: Миканор пошел улицей, а Ганна - по загуменью Но

прошла она по загуменью немного: так не хотелось видеть Корчей, что,

миновав уже, вернулась на прежнюю свою усадьбу, подалась к родной хате.

Мачехи дома не было: не надо скрывать, выдумывать что-то. Прижала

ласково Хведьку, который вырезал какие-то узоры на палке, с нежностью

погладила рыжеватую головку.

Тот подождал, терпеливо, с надеждой глянул на Ганну, как бы спрашивая;

она поняла его взгляд, виновато пожалела - нет!

Нет гостинца! Не сердись, не сюда ведь шла. И не до того мне теперь,

братик! Села на лавку, стала расспрашивать, где мать, где отец, говорить о

чем придется; а сама думала: тут и остаться бы, совсем не идти к Корчам!..

Ушла из хаты, только когда вернулась мачеха.

2

Еще со двора заметила: свекровь у окна - коршуном, высматривает, ждет.

Нарочито твердо, решительно ступила на крыльцо, уверенно взялась за

щеколду. Только вошла, Глушачиха мигом ощупала всю глазами, пронизала

взглядом.

– Явилась!.. Думала, пропала уже!..

– Нет, не пропала! Напрасно боялись!..

– Все равно как не в Олешники, а в Юровичи ходила!

– Может, и в Юровичи!

– Носилась опять неведомо где!

– Носилась...

Хорошо, Евхима не было: свекровь побурчала-побурчала злобно и пошла к

себе.

Что б ни делала, Ганна вспоминала встречу, проводы.

Мысли не только не успокаивались со временем, а кружили, волновали все

больше. То, что жило раньше в глубине, как родничок на дне болота, крепло,

поднималось, выбивалось на поверхность.

"Как тебе замужем, думала..." Сама не заметила, когда начала разговор с

Параской... "Как замужем"... Неправду я сказала тебе тогда, в Юровичах.

Без любви и у нас нельзя.

Как для кого, а для меня жизнь без нее - не жизнь! Не жизнь! Не жизнь

это - когда не любишь, когда в душе ненависть одна! Горе это, погибель, а

не жизнь! Правда твоя была! Твоя! Дурная была тогда, не послушалась, не

убереглась! А была ж любовь, была! Одна была и одна осталась!..