Люди сороковых годов

– Теперь отличное время-с, самое настоящее!
– подхватил с удовольствием Симонов.

– Ну, так ступай!

– Слушаю-с!
– отвечал Симонов и проворно ушел.

Женичка выпросился вместе с ним на озеро и побежал за ним.

Вихров и Мари снова остались вдвоем.

Героя моего последнее время сжигало нестерпимое желание сказать Мари о своих чувствах; в настоящую минуту, например, он сидел против нее - и с каким бы восторгом бросился перед ней, обнял бы ее колени, а между тем он принужден был сидеть в скромнейшей и приличнейшей позе и вести холодный, родственный разговор, - все это начинало уж казаться ему просто глупым: "Хоть пьяну бы, что ли, напиться, - думал он, - чтобы посмелее быть!"

Женичка, впрочем, вскоре возвратился и объявил, что все было нанято, и только оставалось желать, чтобы это несносное солнце поскорее садилось; но вот и оно село. У крыльца стояла уже коляска парою; в нее сели Женичка, Вихров и Мари, а Симонов поместился на козлах. Сей почтенный воин выбрал самое сухое место, чтобы господам выйти и сесть в лодку, которая оказалась широчайшею, длиннейшею и даже крашеною. Лодочник стоял на носу. Вихров сел управлять рулем. Мари очень боялась, когда она вошла в лодку - и та закачалась.

– Да садитесь около меня, рядом со мной, - сказал ей Вихров.

Мари села. Лавочка была не совсем длинная и просторная, так что Мари совсем прижалась к Вихрову, но все-таки боялась.

– Погодите, я стану вас поддерживать, - сказал он и взял ее легонько за талию.

Однако Мари все еще боялась.

– Ну, дайте и руку вашу.

Мари подала и руку.

Женичка, как только вскочил в лодку, сейчас же убежал к лодочнику и стал с любопытством смотреть, как тот разводил на носу огонь. Симонов, обернувшись спиной к Вихрову и Мари, сел грести. Лодка тронулась.

Мрак уже совершенно наполнил воздух; на носу лодки горело довольно большое пламя смолы.

– Мамаша, в воде все видно!
– кричал Женичка, смотря в воду.
– Вот, мамаша, трава какая большая! А это, мамаша, рак, должно быть?

– Это рак, - подтвердил лодочник.
– Тише, барин, не кричите, - прибавил он вполголоса, - это щука, надо быть, стоит!.. Какая матерая - черт!

– Мне ее и колотить?
– спросил мальчик шепотом.

– Нет, уж я лучше, а то она у вас увернется, - проговорил лодочник и мгновенно опустил острогу вниз.

Щука сейчас же очутилась после того на поверхности воды; Симонов поймал ее руками; Женичка вырвал ее у него и, едва удерживая в своих ручонках скользкую рыбу, побежал к матери.

– Мамаша, смотрите, какая щука!
– кричал он.

– Хорошо!
– отвечала ему мать почему-то сильно сконфуженным голосом.

Женичка опять ушел на нос. Ночь все больше и больше воцарялась: небо хоть было и чисто, но темно, и только звезды блистали местами.

Мари находилась почти что в объятиях Вихрова.

– Ангел мой, вы мне ни разу еще не повторили того, о чем писали, шептал он ей.

– Я?..
– говорила Мари, отворачиваясь от него.

– Да!.. Но теперь, по крайней мере, скажите, что любите меня! продолжал Вихров.

– А что же? Неужели ты не видишь этого?
– отвечала Мари и сама трепетала всем телом.

Вихров крепко прижал ее к себе. Он только и видел пред собою ее белое лицо, окаймленное черным кружевным вуалем.

– Мамаша! Еще щука!
– кричал ребенок с носа.
– Дай, эту я ударю, выпросил он у лодочника острогу, ударил ею и не попал.

– Вот, барин, и не попали, - сказал ему лодочник.

– Ну, больше уж я не буду бить, ты бей!
– сказал Женя и опять принялся глядеть внимательно в воду.

Симонов стал веслом направлять лодку к другому месту. На корме между тем происходило неумолкаемое шептание.

– Ты будешь меня любить вечно, всегда?
– говорила Мари.

– Я никого, кроме тебя, и не любил никогда, - отвечал Вихров.

– Ну, смотри же; я на страшно тяжелый шаг для тебя решилась, ты, может быть, и не воображаешь, как для меня это трудно и мучительно...

– Но неужели же, Мари, душить в себе всякое чувство - лучше?
– шептал Вихров.

– Почти что лучше!
– отвечала она.

Вихрову, наконец, все еще слабому после болезни, от озерной сырости сделалось немного и холодновато.

– Однако не пора ли и домой, - я начинаю чувствовать дрожь, проговорил он.

– Хорошо!
– отвечала Мари.

Она, кажется, не помнила, где она и что с ней происходит.

– Домой!
– крикнул Вихров Симонову.

– Мало что-то нынче рыбы!
– произнес тот.

– Мало, - подтвердил и лодочник.

– А сколько камушков в воде, - сказал Женичка, еще раз заглянув в воду, и вскоре затем все вышли на берег и, прежним порядком усевшись в экипаж, возвратились домой.

Там их в зале ожидал самовар. Мари поспешила сесть около него. Она была бледна, как полотно. Вихров сел около нее. Женя принялся болтать и с жадностью есть с чаем сухари, а потом зазевал.

– Я, мамаша, спать хочу, - попросил он уже сам.

– Хорошо, - отвечала Мари с каким-то трепетом в голосе.
– Пойдем, я велю тебя уложить, - прибавила она и пошла за ребенком.

– Мари, вы еще вернетесь?.. Я спать не хочу!
– крикнул ей Вихров.

– Пожалуй... вернусь...
– говорила, как бы не торопясь и раздумывая, Мари.

– Я в кабинете буду вас ожидать, - продолжал Вихров.

– Хорошо, - отвечала опять неторопливо Мари и через несколько времени какой-то робкой походкой прошла в кабинет.

IX ОТЪЕЗД МАРИ И СУДЬБА ИВАНА

Точно по огню для Вихрова пробежали эти два-три месяца, которые он провел потом в Воздвиженском с Мари: он с восторгом смотрел на нее, когда они поутру сходились чай пить; с восторгом видел, как она, точно настоящая хозяйка, за обедом разливала горячее; с восторгом и подолгу взглядывал на нее, играя с ней по вечерам в карты. Самое лицо ее казалось ему окруженным каким-то блестящим ореолом. Мари, в свою очередь, кажется, точно то же самое чувствовала в отношении его. Как величайшую тягость, они оба вспоминали, что им еще надо съездить к Живиным и отплатить им визит, потому что Юлия Ардальоновна, бывши в Воздвиженском, прямо объяснила, что насколько она была у Вихрова, настолько и у m-me Эйсмонд.

В одно утро, наконец, Вихров и Мари поехали к ним вдвоем в коляске. Герой мой и тут, глядя на Мари, утопал в восторге - и она с какой-то неудержимой любовью глядела на него.

Юлия Ардальоновна обрадовалась приезду m-me Эйсмонд, потому что он удовлетворил ее самолюбие. Что же касается до самого Живина, то он пришел в несказанный восторг, увидев у себя в доме Вихрова.

– Ты ведь у меня, у женатого, еще в первый раз, посмотри мое помещение, - сказал он и повел приятеля показывать ему довольно нарядно убранную половину их.