Люди в погонах

Соболь подошел к ней и тихо заговорил над самым ухом:

— Простите, Наталья Мироновна. Я виноват. Хотите, ударьте меня. Хотите, на колени встану. Простите. Больше никогда и в мыслях не будет этого.

Глаза у Наташи засверкали такими злыми огоньками, что Соболь попятился назад. Она оказала негромко, но решительно:

— Сейчас же забирайте свою постель и уходите в другое купе или полезайте на верхнюю полку.

— Хорошо, хорошо, — оживился Соболь, — я полезу наверх. Можете не волноваться.

С полчаса лежали молча. Но вот Соболь свесил с полки голову, спросил:

— Вы спите, Наталья Мироновна? Молчание.

— Я только два слова скажу.

— А я не хочу слушать.

— Нет, послушайте. Вы думаете, только я один подлец, а другие чистые. Напрасно так думаете. Сергей тоже с грехами...

— Перестаньте! — резко оборвала его Наташа. — Не говорите о Сереже ни слова. Слышите? Ни слова!

Она положила на голову подушку, отвернулась. Соболь помолчал немного и тихо, словно для себя, сказал:

— Есть у него Олечка. Как прибыл, сразу узелок завязал. Я бы, конечно, умолчал, но уж так получилось.

Наташа рывком отбросила подушку и встала во весь роет.

— Слушайте, если вы не прекратите разговор, я позову проводницу. Вы грязный человек, вы... — Она закусила губу и опустилась на постель. Было тяжело дышать. Из глаз бежали слезы.

3

Едва Наташа успела сойти с поезда, к ней подбежал солдат, невысокий, в помятом полушубке, с круглым курносым лицом.

— Извините, ваша фамилия Мельникова?

— Да.

— Вот и хорошо. Позвольте чемоданчик.

— Вы за мной? — удивилась Наташа.

— Так точно, за вами. Комбат на задании. Прибудет только к вечеру. Вот мне и приказали встречать. Жду и думаю: а что, если не примечу? Ну, теперь все в порядке. Пойдемте.

Обогнули маленькое здание вокзала, подошли к легким четырехместным санкам.

— «Газик», извините, не очень, — сказал солдат, укладывая чемодан в санки, — но это надежней по здешним сугробам.

— А ехать далеко? — опросила Наташа.

Солдат прищурился, подумал:

— С полчасика, если хорошим ходом. Но вы не беспокойтесь, — оказал он, посмотрев на ноги спутницы, обутые в желтые ботинки. — Утеплим. Шуба в запасе есть.

Подошел Соболь, заговорил весело, как ни в чем не бывало:

— Прошу и меня считать в экипаже.

— Пожалуйста, товарищ подполковник, довезем, — ответил солдат и пошел отвязывать рослую вороную лошадь.

Наташа молчала. Все, что произошло в вагоне, казалось тяжелым сном, от которого и теперь еще ныло сердце, шумело в голове.

Когда отъехали от вокзала и вороная перешла на крупную рысь, Соболь попытался заговорить. Он повернулся к спутнице и вытянул руку вперед:

— Вот и степь наша. Смотрите, Наталья Мироновна. Обворожительный простор. Для душ великих наслажденье. А нам, земным, понять его не суждено. Однако сожалеть не будем. Не правда ли?

Наташа молчала.

— Вам не холодно? — спросил Соболь и потянулся к лежавшей в ногах шубе.

— Не беспокойтесь, — сказала Наташа. Голос ее был так сух и резок, что Соболь мигом отдернул руки.

Когда санки подкатили к дому и солдат засуетился возле замка, соображая, как открыть дверь, Соболь тут же предложил свои услуги.

— Позвольте, — сказал он, доставая из кармана ключ от собственной квартиры. — У нас, кажется, запоры одинаковые.

Действительно, ключ оказался подходящим. Распахнув дверь, Соболь сказал весело:

— Прошу, Наталья Мироновна. Степной дворец у ваших ног!

Он взял из санок ее чемодан и хотел занести в дом.

— Не трудитесь, — оказала Наташа. — Я сама.

Отдав чемодан, Соболь остановился в нерешительности. Потом протянул ключ и оказал уже без наигрыша:

— Возьмите, у меня есть другой.

Наташа ответила с неизменной сухостью:

— Спасибо.

«Вот и приехала», — подумала она, робко осматривая холодные, неуютные комнаты. После большой московской квартиры они казались маленькими, низкими. Сразу вспомнился полуостров Дальний, домик на берегу океана. Он был вот такой же, с небольшими комнатами и крошечной кухней. «Да, да, почти такой, — оказала самой себе Наташа. — Только здесь нет веранды и в окна глядит не океан, а степь. Да и не степь, кажется, а какой-то овраг».

Она подошла к окну, отдернула занавеску, посмотрела на забитую снегом приречную впадину, потом повернулась к письменному столу, надеясь увидеть сережины зеленые тетради. Но тетрадей на столе не было. Лежали только черновики, на которых вперемежку с текстом пестрели топографические знаки и разные завитушки, сделанные, видимо, в минуты размышлений. Любуясь всем этим, Наташа переложила один листок, другой, третий. На четвертом текста оказалось совсем мало. Под ним крупно и размашисто было выведено:

«Не пишется. В голове Танечка. Милая Танечка. Бывает же так».

У Наташи перехватило дыхание. Она стояла точно каменная, не смея пошевелиться. Неужели у ее Сережи была какая-то Танечка? «А может, это писал не он? — мелькнула в голове спасительная мысль. — Нет, нет, почерк его. Именно его».

Наташа испуганно посмотрела вокруг: нет ли других следов чужой женщины? На краю стола лежал небольшой сверток. Развернув, увидела новенький томик Пушкина в красивом зеленом переплете. Перелистала несколько страниц, нашла коричневую книжечку с надписью «Пропуск». Заглянула в него и от неожиданности выронила из рук. Ее поразила фотокарточка женщины.

— Боже мой! — Наташа вздрогнула всем телом и закрыла глаза. — Значит, все, что говорил Михаил, правда, — задыхаясь от волнения, шептала она. — Какой ужас! Зачем я сюда ехала, зачем?

Рядом с изображением молодой женщины стояла надпись:

«Рябинина Ольга Борисовна».

Стиснув руками голову, Наташа опустилась на стул, и спазма, горькая спазма до боли сдавила ей горло.

— Сережа, мой Сережа, — еле выговаривали ее дрожащие губы. — Как я любила тебя, как верила, а ты... Нет, это невозможно.