Люди в погонах

— Наташа! — воскликнул Мельников. Она встрепенулась, протянула к нему руки, но тут же отдернула их назад.

— Нет, нет, я все знаю, я... — По лицу ее потекли слезы. Она прижала к глазам варежку и отвернулась.

В зале было пусто. Лишь в углу опал какой-то старик, завернувшись в тулуп. Мельников подошел к Наташе, взял ее за локоть и сказал тихо:

— Пойми, что все это неправда. Я объясню тебе. Я все объясню.

— Не надо, — сказала Наташа слабым голосом.

— Но ведь это чепуха.

— Чепуха? — опросила Наташа, в упор поглядев на Сергея.

— Ну да, — продолжал он как можно спокойнее. — Абсолютная. Я так ждал тебя. Ты все поймешь, ты...

Наташа опустила голову. У нее не хватало сил, чтобы успокоить себя и собраться с мыслями. На глаза сами собой навертывались слезы.

— Пойдем, — сказал Мельников. Она снова подняла на него широко открытые глаза. В них было столько укора, надежды и недоверия, что он вздрогнул и торопливо заговорил:

— Верь, слышишь, верь мне!

Наташа молчала. Он взял ее за руку крепко-крепко. С минуту стояли молча.

— Пойдем же, — тихо, но уже настойчиво оказал Мельников.

Наташа вытерла платком лицо, достала из сумочки купейный билет с надписью «Москва» и устало сунула в руку мужу:

— Сдай обратно, если можно.

2

Ночь подходила к концу. Давно прекратила работу электростанция. Комнату освещал маленький фонарик, соединенный тонкими проводками с сухими батареями. Фонарик лежал на столе, и синеватый пучок света падал от него на белую стену, образуя большую луну.

Наташа сидела на стуле у окна, в дорожном платье и ботинках, с серым шелковым шарфам на шее. За стеной грустно завывал ветер. Время от времени о стекла бились капли дождя, словно чья-то невидимая рука бросала крупные пригоршни гороха.

Мельников в сорочке, шароварах и теплых носках полулежал на железной койке, даже не отвернув одеяла. Бессонные ночи давали о себе знать. Веки слипались, голова устало падала на плечо.

Но вот он встряхнулся, потерев пальцами виски, заходил по комнате. Потом остановился перед Наташей и заговорил, размахивая рукой:

— Это неумно. Понимаешь? Неумно. Если хочешь, я утром же приглашу Ольгу Борисовну.

— Еще чего не хватало, — вспыхнула Наташа. — Он пригласит любовницу, а жена должна объясняться с ней. Очень умно.

— А как же быть?

— Никак. Я все обдумаю сама.

— Ладно, думай, — сердито сказал Мельников. — А сейчас иди спать. Вот кровать.

— А ты?

— Я устроюсь на полу.

Он взял одеяло, расстелил его возле печки и сел, по-мальчишески обняв колени. Наташа стала раздеваться. Ботинки поставила возле кровати, платье и шарф аккуратно повесила на спинку стула. Мельников уголками глаз следил за каждым ее движением. Ведь больше девяти месяцев он ждал свою Наташу. И вот она перед ним, как и прежде, по-девичьи гибкая, большеглазая, с крупными пушистыми локонами вокруг смуглой шеи. Только лицо непривычно суровое и взгляд какой-то чужой, недоверчивый.

— Наташа! — тихо позвал Мельников. Она даже не повернулась, быстро поправила подушку и легла, до плеч укрывшись простыней.

Мельников подошел к ней и долго смотрел на рассыпанные по подушке волосы, на маленькое розовое ухо, наполовину спрятанное в локонах, на поблескивающие зеленые капельки бус, забытых на шее. И вдруг его наполнило страстное желание взять Наташу на руки и целовать, целовать без конца, как впервые после свадьбы. Он уже качнулся вперед, протянул руки... «Нет, сейчас это невозможно», — подсказал ему внутренний голос. Он резко повернулся к столу, потушил фонарик и лег возле печки на сером солдатском одеяле.

Когда Мельников проснулся, было уже светло. На улице моросил дождь. Приречная впадина с деревьями и кустарниками потонула в густой пелене тумана. Снежные сугробы возле дома заметно осели, стали ноздреватыми и серыми.

Наташа лежала по-прежнему лицом к стенке, до плеч укрытая белой простыней. Чтобы не разбудить ее, Мельников на цыпочках прошел в кухню, умылся, впервые не сделал ни одного гимнастического упражнения. Прежде чем уйти на службу, он подсел к столу и написал записку:

«Родная, когда ты успокоишься и хорошо подумаешь, тревоги улягутся. В этом я уверен. Жаль только, что какая-то нелепость омрачила нашу встречу. Очень жаль.

Твой Сергей».

Положив записку на видном месте, Мельников, стараясь не шуметь, оделся и вышел на улицу. Холодный воздух освежил его, напомнил о многодневной борьбе с бураном, о завалившемся бронетранспортере, болезни ефрейтора Груздева. Ни вечером, ни ночью, ни даже утром, когда проснулся, он не подумал об этом. А сейчас забеспокоился, быстрее зашагал по обледеневшей дороге.

В штабе царила тишина. Выслушав рапорт дежурного, Мельников спросил:

— Майор Степшин есть?

— Нет, — ответил дежурный, — не приходил еще.

— Тогда пригласите ко мне Мирзояна.

Вскоре прибежал Мирзоян с марлевой наклейкой на темной щеке. Мельников посмотрел на него, покачал головой.

— Эх, вожак молодежный, людей учил бороться с обморожением, а про себя забыл.

— Виноват, — смущенно сказал Мирзоян, опустив голову. — Все время следил, рукой тер. Не знаю, как получилось, товарищ подполковник.

— Ничего, — подбодрил его комбат. — Война без жертв не бывает. Как там другие себя чувствуют?

— Вроде хорошо. Жалоб нет. О Груздеве беспокоятся.

— Да, Груздева жаль. Всех больше пострадал.

В дверь заглянул Степшин, обветренный, с красным поблескивающим носом. Комбат кивнул ему:

— Заходите, заходите, майор!

Степшину было поручено держать связь с совхозной больницей, в которой остался Груздев, и узнавать о его состоянии.

— Что с больным? — спросил Мельников.

— Эвакуирован.

— Куда?

— В окружной госпиталь.

— На чем?

— Командующий дал самолет.

— Это хорошо, — сказал Мельников и подумал: «Значит, Павлов позаботился, иначе откуда бы командующий узнал, о Груздеве. Какой наш генерал все-таки внимательный человек».

После разговора со Степшиным и Мирзояном комбат направился в парк посмотреть на боевую технику. На полпути догнал его посыльный из штаба полка, сообщил, что вызывает полковник.

На штабном крыльце Мельников лицом к лицу столкнулся с Соболем. Тот злой, раскрасневшийся, каким-то не своим голосом спросил:

— Ты куда Сергей, к управляющему? Ох, он и разъярен, ако змий. Ни за что сейчас придрался. Доложи, говорит, почему поехал в Москву жениться, а вернулся один.

— Ну и как, оправдался? — спросил Мельников.