Люди желтых плащей

Вокруг стоит такой шум, что я скорее читаю по его губам, чем слышу:

– - Надо их утихомирить!

Разумеется, он имеет в виду беженцев. Если они и дальше будут так орать, мы не услышим "прокаженных", даже когда те ворвутся в ангар под шум канонады и грохот взрывов.

Пытаться докричаться до них -- все равно что тушить пожар бензином.

– - Карабин заряжен?
– - спрашивает Михась.

– - Нет..

Он кивает и исчезает на несколько секунд в темноте, а потом возвращается с Виталиком. Тот дает три залпа в воздух.

А ангаре становится немного тише. Люди озабоченно бормочут, отступают к стенам помещения.

– - ТИШИНА!
– - зычным голосом кричит Михась.
– - ТИШИНА!

Виталик дает еще три залпа.

Воцаряется почти полное молчание. Теперь звуковой фон составляют лишь громыхающие под ударами "прокаженных" ворота да рокот вертолетов где-то над потолком.

– - Заткнитесь, в самом деле!
– - раздается из темноты незнакомый мужской голос.
– - Чего разорались?

Молчание толпы разбивается на десятки звуков: кашель, хрип, плачь, стоны, быстрый шепот.

– - Почему еще не бомбят?
– - спрашивает кто-то.

– - Начало отложили на полчаса, -- отвечает мужчина, призывавший всех заткнуться.
– - По радио слышал.

Чернота моргает горящими глазами -- владельцы телефонов смотрят на дисплеи, сверяясь с часами. В одном из углов ангара плачут дети.

– - Нужно успокоиться!
– - говорю я в полный голос.
– - Другого выхода нет. Попробуем переждать.

По ангару разносится недовольный галдеж. Двое мужчин затевают жаркий спор -- на них шикают со всех сторон. Снаружи в ворота бьется основная волна "прокаженных", одинокие твари скребутся в стены.

– - Сегодня, кстати, день города, -- вспоминает вдруг кто-то.

– - Вот вам салют забацают -- вовек не забудете, -- отвечают ему

Несколько человек нервно смеются.

Собираемся своей группой у входа в ангар, располагаемся прямо на полу. Михась, Ева, Саша и Миронюки подсвечивают мобильниками. Я словно заново перенесся в детство, когда мы с друзьями рассаживались кружком в темной комнате, зажигали свечи и вызывали духов. Мы знали, что это понарошку, но намеренно пытались себя напугать. Сейчас все наоборот.

Я оглядываю друзей. В эту первую минуту покоя, когда адреналин потихоньку рассасывается в крови, я вдруг ощущаю, насколько загнан и измотан. Меня всего трясет, ноги подгибаются, не могу отдышаться. А потом накатывает неимоверный страх. Внезапно мне открывается вся картина происходящего во всем своем безобразии. Наши шансы на выживание практически равны нулю. Нас прикончат либо свои, либо чужие. Мы -- живые покойники, такие же, как те, что ломают ворота снаружи, но еще не утратившие способность думать, способность анализировать, способность бояться...

Ужас окончательно завладевает мной, и я плотно стискиваю зубы, чтобы не закричать.

Тяну за рукав брата. Тот оборачивается:

– - Что?

В свете вспышки телефона он выглядит особенно болезненно. Худой, взмокший, волосы дыбом. На бледном, как у привидения, лице два больших черных глаза.

Я молчу. Наверное, стоит попрощаться.

Но у меня нет сил даже на это. Возможно, так даже лучше. Если я найду их -- это будет последнее, что я сделаю. Признание поражения -- последний гвоздь в крышку гроба надежды.

Все молчат. Никто не хочет начинать обсуждение. Нам нечего предложить, у нас нет идей и энергии для их осуществления. Только животный, отупляющий страх, пригвоздивший наши задницы к бетонному полу ангара.

Надо попытаться найти другой выход наружу. Я устанавливаю дробовик прикладом в пол и, опираясь на него, пытаюсь встать, но тут же с криком падаю обратно. Боль простреливает левую руку от кончиков пальцев до плеча.

Все озабоченно смотрят на меня.

– - Сломал пару пальцев, когда бежали, -- поясняю я.

Надо мной возникает округлая фигура Евы, подсвечиваемая вспышкой телефона.

– - Дай посмотрю.

Протягиваю ей руку. Она внимательно осматривает мои распухшие пальцы.

– - Надо наложить повязку.

Болит жутко. В пылу боя я почти не замечал этого и даже умудрялся держаться за цевье и перезаряжать оружие. Удивительна способность человеческого организма мобилизоваться в минуты смертельной опасности. Ни боли, ни мыслей о неминуемой кончине. Всегда бы так...

– - Ты врач, что ли?

Ева смотрит на меня исподлобья:

– - Не выпендривайся.

Она извлекает из сумки аптечку, прихваченную из дома на Таганрогской, и достает рулон бинта.

– - Не дергай рукой. Сейчас будет больно.

Я стискиваю зубы, пытаясь стоически терпеть боль, но очень скоро не выдерживаю и начинаю мычать. Потом перехожу на тихий, свистящий мат.

Наконец, с перевязкой покончено. Четыре пальца плотно стянуты бинтом, несколько раз Ева обмотала большой палей для жесткости -- получилась эдакая варежка.

– - Старайся поменьше шевелить пальцами.

– - Ну, это уж как получится.

Мы молчим. Слева Михась, Женя и Виталик вполголоса что-то обсуждают. Лилит показывает Артему нечто забавное на своем телефоне -- тот вяло улыбается. Ваня извлек из сумки со съестными припасами палку колбасы и теперь жует ее. Саша сидит у стенки, отстраненно уставившись в одну точку.

Каждый из нас прячется в свою раковину.

– - Ты, вроде, собиралась распрощаться с нами, когда покинем город, -- напоминаю Еве.

– - Так и будет. Когда отсюда выберемся.

Я выдерживаю паузу.

– - Думаешь, выберемся?

Ева встряхивает копной каштановых волос.

– - Не знаю. Переждем бомбежку, а там видно будет.

– - Ты правда считаешь, что бомбы пройдут мимо нас? Мы же в самом центре "прокаженного" стада. На нас хоть мишень рисуй...

– - Знаю!
– - перебивает Ева.
– - Чего ты хочешь? Чтобы я заплакала? Чтобы начала молиться?

Я и сам не знаю, чего хочу. Наверное, мне просто нужно выплеснуть на кого-то весь свой ужас, всю свою злость. А Ева -- очень подходящий кандидат.