Людовик IX Святой

Жуанвиль тоже воспроизводит яркие эпизоды миротворческой политики Людовика. Это понятие то и дело всплывает на страницах его повествования [1216] .

Известно, что не все советники короля безоговорочно одобряли такую политику. Против его идеализма они выдвигали цинизм феодальной традиции, которой было свойственно не тушить пожар войны, а разжигать его ради наживы. Но, будучи заодно с королем, Жуанвиль подчеркивал, что и король извлекал выгоды из своей миротворческой политики. Ибо почти всегда он получал двойную награду: на небесах, угождая Господу, и на земле, обязывая себе одного или многих. Именно так он способствовал тому «нисхождению ценностей с небес на землю», которое представляется мне типичным для рубежа ХII-ХIII веков [1217] .

1216

Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 375–377.

1217

 Ле Гофф Ж. С небес на землю… См. мою критику того, что называется «обмирщением» и что является взаимодействием земли и небес в ведении мирских дел. Иерархия и партнерство: развитое Средневековье немало извлекало из эгалитарной практики внутри неэгалитарной структуры. О феодально-вассальных отношениях см.: Le Goff J. Le rituel symbolique de la vassalite…

Людовик Святой проводил эту политику мира главным образом тогда, когда в деле было замешано Французское королевство и его королевская функция. Именно тогда он мог особенно продемонстрировать, как уступки в пользу мира могли быть одновременно актами благочестия и правоспособностями политики. Так было при заключении мирного договора 1258 года с Арагоном и особенно — с Англией в 1259 году.

Здесь прекрасно видно столкновение двух систем ценностей, одна из которых была инспирирована новым монашеством (своими корнями, впрочем, уходившим в самые глубины христианского учения), а другая унаследована от феодальной традиции. Людовик их сочетал — явление, можно сказать, уникальное в истории средневековой Франции.

В результате — на редкость благотворный для Французского королевства длительный мирный период. Гийом из Нанжи в своих «Gesta» посвятил этому пространный параграф, где мир становится одним из главных достоинств святого короля, а сам Людовик уподобляется «Соломону, царю мирному». По его словам, Бог даровал Людовику Святому мир, воцарившийся во Французском королевстве после его возвращения из Святой земли в 1254 году и до 1270 года, года его кончины. И он даже распространил эту благодать на царствование его сына и наследника Филиппа III, по крайней мере, «пока он правил по заслугам святого короля», то есть до войны с лицемерно принявшим крещение Арагоном (1284–1285); правда, война эта получила от Папства, уже проделавшего подобное с Фридрихом II, название «крестового похода» [1218] .

1218

Guillaume de Nangis. Gesta Ludovici IX… P. 400.

Бонифаций VIII, избрав это темой своей второй проповеди в Орвието 11 августа 1297 года, придал вполне эсхатологический смысл понятиям рах и rex pacifiais, которыми он характеризует Соломона и относит к Людовику Святому, — тема проповеди, заимствованная из Ветхого Завета: «Magnificatus est Salomon» (Царь Соломон превосходил всех) (I Цар. 10: 23).

Когда о нем (Людовике Святом) говорится «мирный» и «творящий мир» (расет faciens), то под этим даром и добродетелью подразумевают все дары и все добродетели. Он был мирным сам по себе и в глазах всех, не только его подданных, но и иноземцев. Он был мирным сам по себе. Обладая миром преходящим, миром сердца, он, тем самым, обрел мир вечный. Все его современники видели, как он стоял на страже мира в своем королевстве. Этот мир настал не без справедливости. И он жил в мире именно потому, что был справедлив к себе, к Богу и к ближнему [1219] .

1219

Boniface VIII. P. 152–153. И. Сассье (Sassier Y Louis VIE… P. 347.) относит также выражение rex pacificus к прапрадеду Людовика Святого, но именно применительно к последнему это королевское общее место приобретает эксплицитно эсхатологический смысл.

Итак, речь идет не только о недопущении войны, о спокойствии на земле, но и о главном, эсхатологическом, мире, который готовится здесь, на земле, мире рая, вечности. Итак, речь идет, как и в отношении правосудия, о функции миропомазанника.

Влияние Людовика, его слава миротворца были так велики, что уже во время Лионского собора 1244–1245 годов император Фридрих II, вступивший в острый конфликт с Иннокентием IV, предложил в качестве третейского судьи французского короля, «безупречного человека», полагая, что он сделает все от него зависящее [1220] . Так Людовик Святой стал третейским судьей христианского мира.

1220

Le Menestrel de Reims. Op. cit. P. 126.

Однако ему удавалось не все и не всегда. Когда его попросили осуществить третейский суд между королем Англии и его мятежными баронами, он пристрастно признал правоту короля. Родственные связи с сувереном, незнание общественно-политических структур Англии, ее истории и убежденность в непререкаемом превосходстве королевской функции подтолкнули его к решению, которое не установило мир, и на этот раз его даже обвинили в предвзятости [1221] .

Вторая функция: король-воитель

1221

Wood Ch. T. The Mise of Amiens and Saint Louis’ Theory of Kingship…

Людовик Святой опасался войны и связанной с ней несправедливости. Война — источник греха. Но не всегда. Война с неверными таковой не является, отсюда — идея крестового похода. Не является она таковой, если речь идет об отражении агрессивных христианских правителей, которые преступают клятву верности или поднимают бунт. Отсюда — война с мятежными вассалами в начале его правления, поход 1242 года против короля Англии и его французских союзников, устранение в Провансе последствий войны с еретиками-альбигойцами и их покровителями, которую вел его отец Людовик VIII. Людовику Святому претило ведение даже той войны, которую он считал справедливой. Однако подобно предкам он принимал участие в битве, честно сражаясь. Он был королем-рыцарем, королем второй функции.

Хроники сообщают нам о войнах короля, но мало говорят о короле на войне. Биографы и агиографы, будучи клириками, а еще чаще — монахами нищенствующих орденов, более склонными к миру, чем к войне, тоже обходят молчанием эту сторону жизни короля.

Только Жуанвиль, который и сам был мирянином и рыцарем и неотступно находился при короле в крестовом походе и в Святой земле, делает упор на этом аспекте, на том, что король был воином. Он вспоминает «grandes prouesses» («великие доблести») и «grandes hardiesses» («великую отвагу») короля. При Тайбуре битва началась «fort et grand» («мощным столкновением») англичан и французов, «когда король увидел это, он бросился навстречу опасности вместе с остальными» [1222] . И в битве при Мансуре, еще до разгрома, Жуанвиль рисует зримый, символический и идеальный образ Людовика Святого, короля-рыцаря.

1222

Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 59.

Людовик исполнил свой королевский воинский долг. И, надо думать, он сражался с неистовостью феодального воина. Быть может, без радости, но не без некоего опьянения боем.

Он возложил на себя воинскую королевскую функцию во всей ее полноте на высочайшем военном уровне ХIII века [1223] . Уделяя большое внимание подготовке материально-технической базы военных, особенно крестовых, походов, Людовик повез в Египет целый парк военных машин, особенно осадных устройств (chats-chateaux). Там, где шла война или существовала ее угроза, он всячески заботился о том, чтобы содержать в порядке, восстанавливать или воздвигать укрепленные замки и фортификационные сооружения. Этим король в основном занимался, находясь в Святой земле, где, между прочим, укрепил фортификационные сооружения Сайды (Сидона), Сура (Тира), Акры, Шатель-Пельрена, Цезареи и Яффы. Даже во Франции, всеми силами стремясь к миру, он готовился к войне. Мэтью Пэрис дважды рассказывает, как еще в 1257 году он проводил кампанию по строительству фортификационных сооружений в Нормандии [1224] .

1223

См.: Contamine P. L. La Guerre au Moyen Age…

1224

Mathew Paris. Chronica majora… T. V. P. 626, 636.

Его самого посвятили в рыцари в двенадцать лет, в декабре 1226 года, в Суассоне, на пути в Реймс на коронацию. В честь посвящения в рыцари юношей королевской династии Людовик Святой устраивал торжественные празднества. Седьмого июня 1237 года, в день Пятидесятницы, церковный праздник, который сочетали с большими аристократическими празднествами, включенными в календарь традиционных праздников, состоялось посвящение в рыцари его младшего брата Роберта I Артуа. Тогда же, во время торжественной церемонии во дворце Компьеня, Людовик IX в присутствии многочисленных знатных особ посвятил в рыцари и других благородных юношей. Двадцать четвертого июня 1241 года, в Иванов день, языческий праздник, возобновленный христианской знатью, в Сомюре состоялось не менее торжественное посвящение в рыцари второго брата, Альфонса де Пуатье [1225] . В 1246 году, снова в день Пятидесятницы, но уже в Мелене, был посвящен в рыцари третий, самый младший, брат Карл Анжуйский. Братья стали рыцарями по достижении совершеннолетия, в 20 лет, и тогда же король предоставил им во владение апанаж, завещанный их отцом Людовиком VIII, а они принесли оммаж своему венценосному брату и стали его ленниками. Наконец, торжественное посвящение в рыцари сына и отныне наследника Филиппа, как всегда, состоялось в день Пятидесятницы, 5 июня 1267 года, в саду королевского дворца в парижском Сите вместе с другими знатными юношами. Людовик Святой отчетливо предстает как король-рыцарь рыцарственной династии, король-воитель из династии воителей.

1225

Joinville. Histoire de Saint Louis…

Людовик Святой и третья функция

Как подчеркивает сам Ж. Дюмезиль, третья функция, функция-Протей, имеющая множество порой противоречивых обличий, с трудом поддается определению. Именно в третьей королевской функции, функции «производства материальных благ», сложнее всего уловить Людовика Святого. Тем более что эта функция, вероятно, исчезает из виду на средневековом христианском Западе, за исключением тех случаев, когда она прилагается к магическим объектам на грани чудесного или становится более явной, обозначая конкретных, но преобладающих в обществе производителей, производителей важнейших благ, крестьян или ремесленников и подмастерьев, «работников ручного труда» — laboratores из схемы Адальберона Ланского.