Людовик IX Святой
Шрифт:
Если, с точки зрения экономической конъюнктуры большой длительности (de longue duree), основным феноменом, вероятно, было положение Людовика Святого между апогеем великого подъема X–XIII веков и началом глубокого кризиса, то мне представляется весьма важным другой феномен — развитие рыночной экономики, которому нищенствующие монашеские ордены, сторонники и советники Людовика Святого, придали едва заметный нравственный облик и сдерживали это развитие тем, что в религиозно-нравственном обличье оно выступало прежде всего оправданием автономии рынка [1266] .
1266
Д. Болдуин прекрасно доказал, что «справедливая цена» схоластов — не что иное как рыночная цена: Baldwin J. The Medieval Theories of the Just Price: Romanists, Canonists, and Theologians in the XIIth and XIIIth Centuries. Philadelphia, 1959.
Ослабление третьей королевской функции (помимо актов милосердия): масса денег, которые Людовик извлекал из многовекового процветания королевства, из наследия Филиппа Августа, изымая у процветающих городов и особенно духовенства; его безразличие ко всей совокупности материальных реальностей, идеологическое презрение к которым он разделял вместе с большинством своей знати и духовенства («экономические» труды были «рабскими», в том числе ремесла, и сведены на низшую ступень); возрождающееся римское право, богословская мысль Фомы Аквинского делали акцент на таком принижении, что отчасти объясняется отсутствием адекватной терминологии, — все это привело к тому, что Людовик Святой особенно практиковал — за исключением маргинальных вмешательств в то, что могли позволить мораль и авторитет королевской власти, — экономическое непротивление (un laissezfaire economique) [1267] .
1267
Laissez-faire —
Встреча Людовика Святого с экономикой не состоялась [1268] . Он не принимал личного участия в жарких дебатах, посвященных экономическим проблемам его эпохи; ни в его характере, ни в действиях нет и намека на эти противоречия, явленные в Парижском университете и в руководствах проповедников или в монашеских орденах, особенно во францисканском — дебат вокруг ценности труда, оправдание торговли и купцов. Остался он и в стороне от большого спора XIII века о деньгах, дьявольских, каковыми считал их Франциск Ассизский, или поддающихся оценке в функции интенций их приобретения и использования, как считали схоластики. Как подчинить, как морализировать деньги? Этот вопрос, казалось, его не интересовал [1269] . Людовик сообразовывался скрепя сердце со скрытыми механизмами, приводившими в движение его внешне благоденствующее королевство и хорошо оплачиваемую королевскую администрацию. Его совесть была чиста: удовлетворение, которое он получал от сделанного в пользу бедных, и борьба с еврейскими ростовщиками лишали его необходимости ставить более волнующие вопросы. И здесь он был учеником тех братьев нищенствующих орденов, которые выработали, в теории и на практике, компромисс, который впоследствии облегчил зарождение капитализма [1270] .
1268
Ж. Сивери в названной выше работе (Sivery G. L’Economie du royaume de France au siecle de Saint Louis) выдвинул гипотезу, что Франция Людовика Святого имела экономику двух скоростей: одну — традиционную, находившуюся под угрозой голода, и слабую, и другую, «новую», реагирующую на заметные изменения в развитии и на городской динамизм посредством «циклов». Людовик Святой якобы «открыл» эту новую экономику. Эта гипотеза заслужила справедливую критику А. Дюбуа: Duboie Н. // Revue historique. 1985. T. 109. P. 472–473.
1269
Однако его тонко уловил Жильбер из Турне.
1270
См.: Le Goff J. La Bourse et la Vie…
Полагаю, следует закончить парадоксом. Король, сосредоточенный исключительно на нематериальных ценностях, оставил в памяти французов конца XIII века нечто большее, чем воспоминание о своих добродетелях и чудесах, — он оставил, как приписали ему это после смерти, воспоминание о материальном процветании королевства в его время. Ибо именно «добрые времена монсеньера Людовика Святого» так часто навевают воспоминания о себе: время без изменений в денежной сфере, без массового голода, без бешеного роста цен. Людовик Святой ностальгической памяти превратится в Людовика Святого экономического благоденствия. И это в значительной мере — вымысел.
Глава пятая
Людовик Святой — король феодальный или король Нового времени?
Феодальностъ и государство Нового времени. — Королевское использование феодальной системы. — Великий альянс трона и алтаря. — Местное управление и законодательная власть. — Людовик Святой и право. — Феодально-буржуазное общество. — Людовик Святой не охотится. — Королевская идеология. — Пределы королевской власти. — Людовик Святой являет себя подданным. — Был ли Людовик Святой расчетлив?
В данной книге я не раз говорил о типе короля, каким предстает Людовик Святой на пути развития средневековой французской монархии. Что оставил он по себе, вольно или невольно, на этом пути, неровном и извилистом, который историк стремится выпрямить одним махом? Здесь я несколько отстранюсь от личности короля, его души и тела, хотя это противоречит моему методу. Но король Людовик Святой был такой яркой личностью, что расстаться с ним не так-то просто. Читатель, немного знакомый с историей Франции, без труда вспомнит два момента, известных ему еще со школьной скамьи. С одной стороны, основа всего Средневековья (а мы пребываем в XIII веке) — феодализм. Значит, Людовик Святой должен быть феодальным королем. Но в XIII веке зарождалось государство Нового времени. Уже дед Людовика Филипп Август был едва ли не абсолютным монархом, а внук Филипп Красивый вскоре предстанет в этом качестве более отчетливо. Так что же, Людовик Святой — король Нового времени? Некоторые историки настаивают на первом, считая монархию XIII века наконец-то подлинно феодальной [1271] . Другие уделяют основное внимание процессу образования государства Нового времени, и замечательные коллективные исследования, ведущиеся с некоторых пор в Европе и Северной Америке о возникновении европейского государства Нового времени [1272] , ускоряют ход истории, приближая Людовика Святого к Филиппу Красивому. Постараюсь собрать рассыпанные по этой книге ремарки и выявить политическую среду Людовика Святого. Разумеется, процесс, современником которого он был и в котором участвовал, не был линейным, не был продиктован провиденциальной или рациональной целью, что нередко одно и то же. Как говорится (но не грех и напомнить), реальность много сложнее, чем схематичный вопрос: король феодальный или Нового времени? Кстати, велика заслуга философов, социологов и политологов в том, что они обязывают историков обдумывать историю. Но они же слишком часто заставляют подменять структурную и событийную сложность истории упрощающими, если не сказать упрощенческими, схемами. Конечно, историческая наука, как и все остальные, движется по пути абстрагирования. Но исторические абстракции раздобрели и стали неповоротливыми. Таковы и те, в плену которых оказался Людовик Святой. Я скажу о том, что представляет собой самая основа такого типа королевской власти, та сакральность, к которой Людовик Святой прибавил святость, но сделаю это только в конце книги, завершая мой путь к самой сути Людовика Святого и королевской власти, воплощением которой он был.
1271
Напр., Bisson Th. The Problem of the feudal monarchy…
1272
Etat moderne: Genese, bilan et perspectives / Ed. J.-Ph. Genet. P., 1990. В превосходной работе Ж. Кринена (Krynen J. L’Empire du roi…) несколько ускорено движение к королевскому абсолютизму во Франции и сведены к минимуму факторы, тормозящие это развитие.
И то и другое уравновешено в отличной работе: Rigaudiere A. Pouvoirs et institutions dans la France medievale: Des temps feodaux aux temps de l’Etat. T. И. P., 1994.
Во Франции ХIII века, равно как и в исторических трудах, посвященных средневековой Франции, царствование Людовика Святого занимает особое место. В нем, как правило, видят апогей средневековой Франции, но редко увязывают с двумя только что упомянутыми процессами, характерными для почти всей средневековой Западной Европы: с утверждением феодальности и генезисом государства Нового времени.
Личность короля, религиозная атмосфера, в которой осуществлялось его правление, расцвет цивилизации в его время заслонили собою инфраструктуры этого полувекового периода истории Франции. Как только в последнее время эпоху процветания связали с образом святого короля, так сразу же отошли в тень те исследования, в которых, начиная с 1260 года, в социально-экономической и культурной сферах прослеживались признаки, предвещающие глубокий кризис XIV века [1273] . Историки Нового времени, подобно французам начала XIV века, испытывали ностальгию по «добрым временам монсеньера Людовика Святого».
1273
Такова
позиция Ж. Дюби в большом обобщающем труде: Duby G. Le Moyen Age (987–1460) // Histoire de France… T. I.Поэтому, чтобы определить тип монархии, воплощенной Людовиком Святым, надо сначала скорректировать вопрос, который, с оглядкой на историографию, я вынес в заголовок этого раздела. Между феодальным королем и королем Нового времени нет четкой исторической грани. Эволюция, ведущая от феодализма к государству Нового времени, проходит в XIII веке основную фазу промежуточной «феодальной монархии», центральное место в которой принадлежит Людовику Святому.
Феодальная система и система монархическая [1274] , пусть даже теоретически они отвечают двум разным логикам, в исторической реальности вовсе не противополагаются, но сочетаются. Упадок серважа [1275] и расцвет денежной экономики при Людовике Святом не ослабили феодализм, но укрепили его; города, превратившись в «добрые города», стали элементами этой феодальной системы — и Людовик Святой стал тем королем Франции, в котором более всего воплотилась эта самобытная интеграция [1276] .
1274
В терминах французской исторической науки феодальная система — это такая государственная система, в которой сюзерен, в том числе и монарх, является господином только тех представителей благородного сословия, которые принесли лично ему ленную присягу, то есть связаны с ним личными отношениями. Права государя определяются в каждом конкретном случае условиями вассального договора. Монархической считается система, в которой монарх ввиду особого статуса (для Средневековья и начала Нового времени — в качестве помазанника Божьего, сакрального центра государства) является господином для всех подданных королевства, то есть он связан с ними (и они с ним) внеличностными отношениями. В этом случае права монарха определяются законами и обычаями страны.
1275
Серваж — система личной зависимости крестьянина от землевладельца. В ХII–XIV вв. во Франции происходит ослабление личной зависимости. Сервы начиная с королевских постепенно переходят в статус вилланов — лично свободных крестьян, зависимых от сеньора поземельно. Формально серваж был отменен во Франции лишь в 1789 г.
1276
Американские медиевисты с недавнего времени утверждают, что король из династии Капетингов не для того изначально опирался на феодальную систему, чтобы впоследствии над нею торжествовала система абсолютной монархии, но, напротив, начинал с установления королевской власти и в дальнейшем опирался на нее, чтобы извлечь выгоду из феодальной системы и поставить ее на службу усиления власти:
Т. Биссон (Bisson Th. The Problem of the Feudal Monarchy…);
Д. Болдуин (Baldwin J. Philippe Auguste…) относит этот решающий момент к правлению Филиппа Августа, в котором Т. Биссон увидел «первого феодального короля Франции».
Ш. Пти-Дютайи (Petit-Dutaillis Ch. Monarchie feodale en France et en Angleterre…) уже голословно утверждал, что правление Людовика Святого было «апогеем феодальной монархии».
Немецкие историки (Koller H., Topfer В. Frankreich, ein historischer Abriss. Berlin, 1985) подхватывают это утверждение, не удосужившись предварительно доказать его: «Людовик Святой в основном способствовал дальнейшему укреплению монархии».
Ж. Ришар озаглавил один из разделов своей книги (Richard J. Saint Louis…) «Трансформация структур феодального королевства». Р. Феду написал по поводу «феодальной политики» великих Капетингов: «Один из “секретов” их успеха — основательное использование ресурсов феодального права для подготовки или узаконивания их завоеваний за счет главных вассалов» (Fedou R. L’Etat au Moyen Age. P., 1971. P. 64).
При Людовике Святом началось решительное преобразование феодальной монархии в монархическое государство Нового времени [1277] .
Именно при Людовике Святом прерогативы сюзеренитета, предоставленные королю как главе феодальной пирамиды оммажей и фьефов, более всего приблизились к тому, что юристы, занимающиеся римским правом, и историки Нового времени называют суверенитетом. Король увеличивает число сеньоров, напрямую связанных с ним ленной зависимостью. Так, Жуанвиль, бывший арьер-вассалом [1278] короля, потеряв в крестовом походе все, чем владел, и получив постоянную субсидию от Людовика — фьеф-ренту, или денежный лен (fief-rente, fief de bourse), — превратился в его ленника. Один лишь король не мог быть ничьим вассалом. В книге «Livre de justice et de plet» (ok. 1260) в главе «О должности короля» говорится: «Король не является ничьим (de nul) ленником». Такая конвергенция понятий и реальностей сюзеренитета и суверенитета подтверждается бытовавшим в эпоху Людовика Святого выражением «суверен, владеющий фьефами» («souverain fieffeux») как синонима суверена. Двойная номенклатура свидетельствует о слиянии феодальной и монархической систем. С одной стороны, король — «сир», «мессир», «монсеньер», dominus, с другой, когда к нему обращаются по-латыни, он — Vestra Serenitas, «Ваша Светлость», «Ваше Величество» — да, уже Vestra Majestas. Majestas — понятие, полнее всего выражающее суверенитет.
1277
Позволю себе сослаться на работу: Le Goff J. Le Moyen Age // Histoire de la France… / Ed. J. Revel. T. II.
1278
Арьер-вассал — подвассал, вассал вассала, не связанный личной клятвой с сюзереном своего сеньора. Жуанвиль был вассалом графов Шампанских.
В том обществе, где, вопреки частому обращению к письменности, влияние которой возросло, немаловажное значение придавалось слову и жесту, а также символике, король присвоил себе слова и обряды феодализма. Накануне выступления в крестовый поход Людовик IX созвал в Париж всех баронов и, как пишет Жуанвиль, заставил их принести клятву «верности и преданности его детям, если с ним что-либо случится во время похода». Клятва, верность, преданность — самые основы (наряду с фьефом) феодальных отношений.
Составленные в его царствование ordines, описывавшие или упорядочивавшие ритуал миропомазания короля, включали обряды посвящения (adoubement), основные для вступления в феодальные отношения, наряду с вручением регалий и коронацией, знаменовавшими собой облечение королевской властью.
Помимо доходов с домена Людовик в любое время мог прибегнуть к феодальной помощи (l’aide feodale) [1279] . Он старался получить ее по максимуму, но наталкивался на вполне еще действующие правила и живые ментальности. В то же время Людовик довольно часто получал от своих вассалов, находившихся под его сильным давлением, право требовать повинности от их вассалов, то есть от его арьер-вассалов, от которых, в принципе, он не мог требовать ничего. Он должен был соблюдать кутюму, но, оказываясь в ситуации, предусмотренной кутюмой, он тем более жестко требовал феодальной помощи. Король, насколько это было возможно, лимитировал привилегии поборов и негодовал, что иные из этих привилегий были введены его предшественниками. Он был особенно требовательным по отношению к городам, которые по большей части находились в вассальной зависимости от него. Но если во все большем числе случаев он мог в силу своего королевского права принимать, как говорит бальи Филипп де Бомануар в «Купомах Бовези» [1280] , «установления для общей выгоды», применительно к его вассалам и арьер-вассалам, чтобы получать феодальную помощь, самого главного источника его финансов, он с трудом избавлялся от феодальных пут. Наконец, он был бессилен против медлительности, с какой исполнялись повинности. В 1270 году, при восшествии на престол, его сын Филипп III должен был потребовать выплаты не только подати на свое посвящение в рыцари в 1267 году, но и подати на свадьбу своей сестры Изабеллы в 1255 году.
1279
Augustin J.-M. L’aide feodale levee par Saint Louis et Philippe le Bel // Memoires de la Societe pour l’histoire du droit. 1980. T. 6. Nq 37. P. 59–81.
1280
Coutumes du Beauvaisis / Ed. A. Salmon. 1900. T. II. Nq 1499.