Людовик IX Святой

Что касается ревизоров Людовика Святого, то одной из главных их задач было, в лучших феодальных традициях, реформировать или упразднить «плохие кутюмы».

Безусловно, участившиеся апелляции к королю, который иногда символически эффектно сам вершит суд под знаменитым венсеннским дубом, а чаще всего это делают от его лица советники, способствовали упрочению королевской власти и унификации судебной процедуры в королевстве. Впрочем, речь не о замене сеньориальной юстиции юстицией иного порядка, но о признании превосходства юстиции сюзерена-суверена над юстицией его вассалов. Как заявят тотчас после смерти Людовика Святого сторонники его сына Филиппа III в ответ на требования сторонников его брата Карла Анжуйского, дяди нового короля, соблюдать кутюмы, речь шла о том, чтобы заставить признать превосходство «кутюмы королевства» над кутюмой фьефов, феодальных владений. Эта эволюция изучена не до конца.

Юрист Жак де Ревиньи, знаменитый магистр Орлеанского университета и верный сторонник королевской власти, испытывавший на себе сильное влияние римского права [1300] , все еще утверждает, что следует отдавать предпочтение «собственной родине», то есть сеньории, где ты живешь, а не «общей родине», то есть королевству.

Феодально-буржуазное общество

Основой Французского королевства времени Людовика Святого все еще является земля и сельское хозяйство. Крестьяне по-прежнему составляют не менее 90% населения. Разумеется, при Людовике возросло число получивших свободу; король советовал своим чиновникам действовать в интересах беззащитных людей, а не владетельных сеньоров, и защищать крестьян, но ничего не изменил в способе производства, основанном на эксплуатации вилланов, место которых в социальной иерархии осталось прежним. Экономическое развитие и распространение денежного типа хозяйства и методов эксплуатации сеньории изменило характер крестьянских повинностей; денежные подати, чинш отныне возобладали над барщиной и натуральным оброком, феодальная рента стала иной, однако та ее часть, которая взималась в деньгах, способствуя в некоторой степени социальному расслоению среди крестьян, в целом все же укрепляла сеньориальную систему, достигшую своего апогея.

1300

Boulet-Sautel М. Le concept de souverainete chez Jacques de Revigny…

Если обратиться к вопросу знати, то, конечно, поражают случаи, когда королевская юстиция применяла санкции к знатным людям и даже к баронам. Хороню известно дело Ангеррана де Куси, вызвавшее недовольство среди баронов. Но надо отметить, что все эти случаи противополагали одних аристократов другим, чаще всего рыцарей, баронам. Согласно традиции Капетингов, отдающих предпочтение прелатам и баронам, в окружении Людовика Святого нет горожан, хотя встречаются скромные клирики, наподобие крестьянского сына Робера де Сорбона, и рыцари средней руки вроде Жуанвиля. Людовик Святой все так же связан со знатью, с аристократией, как будет связана с ними вплоть до 1789 года французская монархия. Он особенно опекал обедневшую знать, разоренную крестовым походом или подъемом денежного хозяйства, и тех, кто относился к «стыдливым бедным», категории, особенно близкой этому ученику братьев нищенствующих орденов. Он помогал им, то превращая в вассалов, которые получали пенсию, подобную «денежному лену», то, не раздумывая, вводил в королевскую администрацию, куда, по словам Г. Фуркена, они «ворвались» («une entree massive») в его правление. Но я бы поостерегся усматривать в них «знать государства», порожденную крестовым походом [1301] . Людовика Святого и французское общество периода его правления не надо считать ни слишком отсталыми, ни слишком передовыми. Идеал безупречного мирянина, которого король противопоставляет герою, благородства от этого не теряет. А безупречному человеку противополагаются и горожанин и виллан.

1301

Fourquin G. Les Campagnes de la region parisienne a la fin du Moyen Age…

Людовик Святой не был королем горожан. Впрочем, города не были антифеодальными организмами, как полагают некоторые историки. Городская экономика, как известно, вписывается в феодальный способ производства. Однако города, как было справедливо сказано, ощущали себя «коллективными сеньорами» и вели себя подобающим образом. О ранней стадии капитализма не может быть и речи. Во Франции Людовика Святого были не редкостью даже фьефы ремесленников. Разумеется, необходимо учитывать и те процессы, которые происходят в это время в обществе: утверждается дух накопительства и наживы, купцы с помощью ростовщичества начинают продавать время, а университетские ученые — науку, а ведь и то и другое принадлежит только Богу. Но святой король не любил ростовщиков, будь то иудеи или христиане, и, что ни говори, с недоверием относился к интеллектуалам. Рассмотрев экономику и городское и купеческое общество времени Людовика Святого, думаю, прав X. Л. Ромеро, называя его феодально-буржуазным обществом [1302] .

1302

RomeroJ. L. La Revolucion burguesa en el mondo feudal. Buenos Aires, 1969.

Король страждущий, король смиренный, друг бедняков, король братьев нищенствующих орденов, Людовик Святой был королем нового типа лишь постольку, поскольку Христос в XIII веке сам превратился в распятого короля, в короля — Бога страстей. Однако, даже проявляя смирение, сеньор не становится простолюдином. Любить бедных и беззащитных («убогих» [1303] ) — это для Людовика скорее дело милосердия, чем юстиции.

Людовик Святой не был ни королем-революционером, ни даже реформатором в современном смысле слова. Он соответствовал «Зерцалам государей», появившимся в каролингскую эпоху, и видоизмененным «Возрождением» ХII века, и духом нищенствующих монашеских орденов, которые возникли в ХIII веке. Он остался или, вернее, стал феодальным королем, извлекавшим всю возможную пользу из феодальной системы. Зато он был утопическим королем. Rex pacifiais, как назвал его Бонифаций VIII в булле о канонизации, то есть король последних времен, желавший привести свой народ к спасению на том свете, а не к счастью на этом (в XIII веке об этом еще и помыслить невозможно), несмотря на то, что грядущие поколения назовут его правление периодом мира и благоденствия на земле. Разумеется, при нем получил ускорение процесс нисхождения небесных ценностей на землю, но эти ценности остаются религиозными, и если феодальная модель, господствовавшая на небесах, модель Псевдо-Дионисия вместе с иерархией небесного общества, архангелами и ангелами, снизошла на землю, то лишь за тем, чтобы более прочно на ней утвердиться.

1303

Guillaume de Saint-Palhus. Vie de Saint Louis… P. 79.

Людовик Святой не охотится

Было одно занятие, которому французские короли — от Хлодвига до Людовика XVI — предавались с большей или меньшей увлеченностью, — охота. Королевская охота способствовала появлению в большом количестве королевских лесов и возведению там или в непосредственной близости от них многочисленных резиденций; особенно преуспела здесь Франция. Во-первых, просторы Иль-де-Франса создавали прекрасные условия для королевской охоты. Огромным желанием Филиппа Августа было превратить в охотничьи угодья Венсеннский лес, который для Людовика Святого станет местом отдыха и осуществления правосудия. Ничто так не работало на образ короля, ничто более не подтверждало его привилегии, чем охота [1304] .

1304

Людовик XI, получив известие о смерти своего отца Карла VII, тут же отправился на охоту.

Однако ни один текст, ни один документ не доносит сведений о Людовике Святом на охоте. Вероятно, он вообще не охотился [1305] .

Поступая, а вернее, не поступая так, он снова укреплялся в своем исключительном положении среди мирян. Такое воздержание сближало его в первую очередь с епископами, которым с давних времен, начиная с IV Вселенского собора, запрещалось это занятие, это развлечение, являющееся также, и прежде всего, признаком знатности, мирской знатности.

1305

Должен заметить, что это утверждение, весьма вероятно, соответствующее действительности, остается всего лишь гипотезой. Мне не известен ни один документ, в котором бы говорилось или доказывалось, что Людовик Святой никогда не охотился. Зато очевидцы утверждают, что никогда не видели его играющим «в азартные и тому подобные игры» или «в какие-то непристойные игры» (Guillaume de Saint-Palhus. Vie de Saint Louis… P. 133).

Между прочим, целая традиция связывает негативную коннотацию с охотниками и, в частности, с охотниками-правителями (разве Нимрод, царь-тиран, бросающий, сооружая Вавилонскую башню, вызов Яхве, не был великим охотником?). В Библии «князья народов» (principesgentium), «забавлявшиеся игрищами небесными» (qui in avibus celi ludunt), «исчезли и сошли в ад» (Вар. 3: 16–19). Текст, приписываемый святому Иерониму, гласит: «Я никогда не видел, чтобы охотник был святым» [1306] . В одном из своих трактатов епископ Иона Орлеанский, автор одного из главных «Зерцал» каролингских королей IX века, посвящает целую главу («De institutione laicali», книга II, глава ХХIII) «тем, кто ради охоты и любви к собакам пренебрегает заботой о бедных» (не кажется ли это написанным специально для Людовика Святого, отдающегося служению бедным? [1307] ).

1306

См.: Вuс Ph. L’Ambiguite du livre… P. 113. В этой работе содержатся удивительные данные об охоте — занятой, несущем идеологическую нагрузку. Об охоте в Средние века см.: Guerreau A. Chasse // Les Caracteres originaux de la civilisation de l’Occident medievale… / Ed. J.Le GofF, J.-Cl.Schmitt.

Об охоте в Византии см.: Patlagean Е. De la chasse et du souverain // Homo Byzantinus: Papers in Honor of Alexander Kazhdan. 1992. P. 257–263 (Dumbarton Oaks Papers. № 46).

Королевская охота — это доблесть. Как и в античности, она приравнивается к военной победе.

1307

Текст Ионы Орлеанского см.: Patrologie latine… / Ed. Migne. T. 106. Col. 215–228.

В начале ХII века великий знаток канонического права Ив Шартрский объединил в своем «Декрете» фундаментальное досье против охоты, вобравшее в себя не менее семи документов, — каноны соборов, запрещавшие охоту епископам, священникам и диаконам, и патриотические тексты, осуждавшие охотников всех сословий. Святой Августин говорит, что подавать охотнику — все равно, что подавать скомороху или проститутке: «Тот, кто подает охотнику, подает не человеку, а занятию весьма дурному, ибо, если охотник был бы просто человеком, он ничего бы ему не дал: итак, охотнику воздают за его порок, а не за нрав». Тот же Августин говорит в другом месте: «Горе тем, кто наслаждается видом охотника! Они должны покаяться. Иначе, когда они узрят Спасителя (на Страшном суде), то будут повергнуты в печаль». Святой Иероним напоминает, что Исав был охотником, потому что был грешником, человеком греха, и что «в Писании нет ни одного святого охотника, но только святые рыбаки». Святой Петр и бывшие с ним стали, по призыву Иисуса, «ловцами человеков», а не охотниками на людей. Наконец, святой Амвросий клеймит человека, который на рассвете поднялся не для того, чтобы пойти молиться в церковь, но собрал своих слуг, приготовил силки, вывел собак и отправился охотиться в рощи и леса [1308] .

1308

Yves de Chartres. Decret // Patrologie latine… / Ed. Migne. T. 161/1. Col. 808–810.

Королевская идеология

Элементы политической теории, определяющей характер королевской власти Людовика Святого, можно извлечь, начиная с двух текстов, имеющих к нему прямое отношение. Первый — послание Григория IX от 26 ноября 1229 года, адресованное Людовику IX и Бланке Кастильской [1309] . Папа подчеркивает, что король кроме двух главных атрибутов — potentia, «власти», куда относится и власть карать, и benignitas, «доброты», откуда рождается власть милосердия, прощения, — должен обладать sapientia, «мудростью», которая не дает potentia превратиться в надменность, a benignitas — переродиться в dissolution «расслабленность». Известно, что sapientia — добродетель, особенно восхваляемая в Людовике Святом, этом новом Соломоне. Данная триада атрибутов позволяет систематизировать прочие королевские качества, относимые также к Христу-царю: potestas, вводящая в систему терминологию права, majestas, также древнеримское понятие, которое христианский король ХIII века восстанавливает в перспективе христианской теологии [1310] , и timor, позитивная боязнь (crainte) в отличие от негативного страха (peur). Так вырабатывалась теория суверенитета христианского короля. Посредницей вслед за этим выступает sapientia, «мудрость», которая, поскольку речь о Христе, подразумевает veritas [1311] (Итак, в идеале христианский король — образ Божий, образ Христа — должен думать и поступать по правде. Точно так же, если timor связан с potentia, то понятию sapientia отвечает honor, честь — понятие, имеющее сложные коннотации в феодально-христианской системе. Наконец, benignitas короля — это bonitas Христа. Именно она лежит в основе святости (sanctitas) Христа. Итак, существует своего рода призвание христианского короля к святости. Но такая святость функции отличается от той, что станет личной святостью Людовика Святого. Наконец, к bonitas примыкает любовь, питающая сострадание и жалость, которые Людовик Святой проявлял к другим. Он любил своих подданных, и монархическая пропаганда, которая превратила его в образец для подражания, старалась и при его жизни и после смерти вызвать ответную любовь к нему подданных.

1309

Текст см. в: Chartularium Universitatis Parisiensis / Ed. Denifle, Chatelain. T. I. P. 128–129; № 71. Цит. в изд.: Grundmann H. «Sacerdotium — Regnum — Studium» (приводится и комментируется в изд.: Вис Ph. Ambiguite du livre… P. 178 sq.); здесь я использую эту работу.

См. также: Idem. Pouvoir royale et commentaires de la Bible (1150–1350) // Annales. E.S.C. 1989. P. 691–713.

1310

В ХIII веке тема majestas, быть может, особенно выражается в искусстве и литературе, правда, присущими им художественными средствами. См.:

Labbe A. L’Architecture des palais et jardins dans les chansons de geste: Essai sur le theme du roi en majeste. P.;

Geneve, 1987. О короле в литературе ХII — ХIII веков см.:

Boutet D. Charlemagne et Arthur ou le roi imaginaire. P., 1993.

O maiestas с точки зрения богословско-юридической см. в работе Ж. Шиффоло и Я. Томаса:

Chiffoleau J. Sur le crime de majeste medievale // Genese de l’Etat moderne en Mediterranee. Roma, 1993. P. 183–213.

1311

Истина (лат.). — Примеч. пер.).

Второй текст — «De morali principis institutione» («Об учреждении нравственного принципа») Винцента из Бове, нечто среднее между «Зерцалом государей» и политическим трактатом, на сочинение которого подвигнул его Людовик Святой [1312] . Тема короля — образа Божьего принимает в данном случае очень интересную форму с точки зрения успеха троичных схем, короля — «образа Троицы» (rex imago trinitatis). Первый аспект — potentia regalis. Эта potentia, королевское могущество, дозволено, когда король избегает «любви к господству» (amor dominandi) и тирании и вспоминает о словах святого Августина: «Великие империи — великие разбои» [1313] и когда это узаконивается его рождением. И Винцент напоминает, что Людовик IX ведет происхождение от Карла Великого и что древность (la longue duree) династии Капетингов (236 лет со времени восшествия на престол Гуго Капета до коронации Людовика VIII, отца Людовика Святого) есть доказательство того, что ей сопутствует Провидение. Второй аспект — мудрость государя (sapientia principis). Она проявляется в самообладании, в мудром правлении всем телом общества, подвластным ему, в способности давать советы и прислушиваться к ним, в личном отправлении правосудия, в проведении законов и уставов, в выборе добрых друзей, советников и агентов, в разумном финансовом управлении домом и королевством, в размышлении, которое необходимо перед тем, как начать войну, в знаниях, почерпнутых как из религиозных, так и из мирских сочинений. Здесь узнаваема тема, начатая веком раньше Иоанном Солсберийским: «Король необразованный — все равно что осел коронованный» (rex illiteratus quasi asinus coronatus); главное место в послании Григория IX, как и в обычной практике Людовика Святого, отведено мудрости (sapientia), что описано и высоко оценено его биографами. Наконец, Винцент вывел третью составляющую королевской троицы — доброту (bonitas). Он не перестает говорить, что король обязан оберегать ее от злословия и лести — важная тема политической морали в монархических системах.

1312

Замечательный анализ этого текста дал Р. Й. Шнайдер в докладе на одной из конференций в университете Гронингена в 1987 году, с которым он меня ознакомил: Schneider R. J. Rex imago trinitatis: Power, Wisdom and Goodness in the De morali principis institutione of Vincent of Beauvais. Я использую его здесь.

1313

«Magna regna, magna latrocinia» (лат.).