Лжец, лжец

— Не обманывай себя, Ева, — мягко сказал он, все еще пытаясь контролировать свое дыхание. — Я стою перед тобой на коленях с того самого дня, как ты назвала мне свое имя.

Его рука исчезла между моих бедер. Нежные пальцы коснулись моего живота, щеки.

Затем он ушел. И забрал с собой мое дыхание.

Истон

Приглушенные голоса, горькие и тихие, проскальзывали из-за закрытой двери моих родителей. Видя, что холл пуст, я тяжело сглотнул, плечи сжались с каждым резким вдохом, и я прислонился лбом к закрытой двери Евы. Моя рука все еще сжамала ручку.

Я нарушил правила. Правило моей мамы. Я пересек еще одну черту, которую никогда не должен был пересекать. И все же сейчас, даже когда мой член все еще упирался в джинсы, я не мог найти ни грамма вины или сожаления.

Сначала, когда я услышал слова моего отца, я не мог понять, что за резкий треск раздался в моей груди. Большую часть времени он притворялся, что меня не существовало. Так почему же его отказ все еще ощущался петлей на моей шее? Он сжимал, душил и жег, когда я был один в своей комнате. Потому что впервые в жизни я понял, что его отказ оправдан.

Я не его.

Потом я поднял глаза и увидел Еву. Ева, которая пришла ко мне, несмотря на все, что моя мама говорила о ней. Ева, у которой были честные глаза и мягкие слова.

Как бы там ни было, не все это чушь собачья. Не для меня.

В тот момент это стоило моего чертова рассудка.

Я знал, чего хотел, когда последовал за ней в ее комнату. Я сказал себе, что это был акт бунта. Поступок, который я заслужил. Но потом я оказался в ее пространстве, заперев дверь, и увидел ее. Я увидел уязвимость в ее карих глазах. Я увидел, как дрожали ее руки, когда она потянулась к молнии.

Секунды. Ей потребовалось всего несколько секунд, чтобы раздеть меня до нитки, и, как облачко дыма, вся эта чушь развеялась. Я больше не следовал за ней в акте бунта. Я последовал за ней, потому что она нужна мне, потому что мне нужно что-то настоящее от нее, и каким-то образом она знала. Каким-то образом она предложила мне себя. Она подарила мне частичку себя, которую я никогда не думал получить. Часть ее, которую я не мог перестать прокручивать в голове: глаза, устремленные на меня, бедра, прижатые к моей руке, мое прерывистое имя на ее губах…

— Истон?

Я отскочил от двери Евы. Жених Айзека, Томас, стоял наверху лестницы.

— Айзек искал тебя. Хотел убедиться, что с тобой все в порядке. Он стучал в твою комнату, но… — он бросил взгляд на дверь рядом со мной, не зная, что это комната Евы. — Думаю, он скучал по тебе. В любом случае, нам пора уходить, но он все еще внизу, если у тебя найдется минутка.

— Э-э, да. Сейчас спущусь.

Томас кивнул, и я ждал, пока он спустился бы обратно по лестнице, прежде чем привел себя в порядок. Черт. Я все еще чертовски тверд. Я последовал за ним, перешагивая через сломанную рамку с фотографией, в тот самый момент, когда открылась дверь моих родителей.

Мои ноги замерли, глаза встретились с глазами отца.

Его рука соскользнула с дверной ручки, и он нерешительно сделал шаг вперед. В груди у меня стучало. Я не уверена, шел ли он ко мне или к лестнице, и, судя по неуверенности в выражении его лица — я видел это так редко, что с трудом узнавал — он тоже.

Он провел рукой по своим песочно-каштановым волосам, перевел взгляд на лестницу, а затем смотрел на меня.

— Истон… — сглотнул. — Я…

Я приподнял бровь, но с каждой тикающей секундой тишины что-то внутри меня увядало. Ты, что? Ненавидишь меня? Жалеешь, что я здесь?

— Я… Не могу сделать это прямо сейчас, — закончил он.

Натягивая галстук, он принял решение и пошел к лестнице. Я смотрел, не в силах пошевелиться, пока он не исчез. У меня сжалось горло, воротник моей рубашки на пуговицах душил меня, даже несмотря на то, что он расстегнут. Когда я в конце концов последовал за его тенью, спустился за ним по лестнице, я не мог не понимать, что всегда преследовал его. Вечно в его тени.

Дом мертв, если не считать того, что некоторые поставщики провизии упаковывали вещи, а Мария металась из комнаты в комнату, наполняя мусорный пакет.

Айзек и Томас болтали в фойе, когда я заметил их, Айзек перекинул ремень гитары через плечо. Я закатил рукава, засунул руки в карманы и пытался не обращать внимания на эмоции. Мой отец сделал вид, что ему чертовски наплевать. Но я, черт возьми, не мог этого сделать, и я думал, это просто доказательство того, что я не сын своего отца.

— Привет, — сказал Айзек, когда я подошел к ним.

Он посмотрел на Томаса, который отвел взгляд, переминался с ноги на ногу и проверял свой телефон.

— О, да, я должен ответить, — сказал Томас, поднимая свой телефон с черным экраном, прежде чем поднес его к уху. — А, привет…?

Губы Айзека скривились, когда Томас ушел, продолжая свой воображаемый разговор, затем он снова обратил свое внимание на меня.

— Итак. Как ты держишься?

— Могло быть и лучше.

— Послушай… Насчет того, что сказал папа, мы все знаем, что он может быть настоящим мудаком. Просто… — он поджал губы, сжал гитарный ремень. — Дай время, понимаешь? Он все решает по-своему. Помнишь, когда мы были детьми?

У меня свело челюсть, дискомфорт разгорелся внутри при напоминании о том, что мой отец не всегда был таким. Что когда-то он любил меня.

— Помнишь, когда мы разнесли всю его гребаную коллекцию гитар в гараже? Помнишь, как он был чертовски взбешен?

Айзек засмеялся. Я нет.

— Он был мудаком в течение нескольких недель.

— Месяцы.

— Мы были уверены, что он надерет нам задницы или лишит нас наследства, но потом, получив немного времени, он смирился с этим. Он всегда с этим справлялся.

— Да, хорошо.

Я потер затылок, бросая взгляд в сторону лестницы. Интересно, что делала Ева. Спала ли она или лежала в постели без сна. Открыла бы она мне дверь, если бы я вернулся.

— Оказывается, на этот раз у него были годы, чтобы прийти в себя. Если этого до сих пор не произошло, то почти уверен, что и не произойдет.

Айзек закрыл глаза, перевел дыхание, затем притянул меня в объятия. Он дважды хлопнул меня по спине.

— Ну, если он этого не сделает, это его потеря, — он отступил назад, встретил взгляд Томаса и кивнул. — И в любом случае, посмотри на это с другой стороны. По крайней мере, у тебя всегда будет мама.