Лжец, лжец

Мои губы сухо скривились, и он засмеялся, когда Томас вернулся к нему.

— Ладно, нет, но серьезно. Позвони мне, если тебе нужно будет поговорить. Я бы остался, если бы мог, но ты знаешь… Я не делаю различий; профессора тоже придурки, — он взял Томаса за руку. — И Ева… Она ведет себя жестко, но самые жесткие всегда оказываются самыми мягкими… Сделай мне одолжение, позаботься о ней.

Я прочистил горло и кивнул один раз.

— Ага.

Почти уверен, что то, что я только что сделал с ней, очень далеко от того, что он под этим подразумевал.

Как только они с Томасом ушли, и я остался одна в пустом фойе, я позволил себе чувствовать себя дерьмово. Это ощущение задержалось, обволакивая меня, как смола, пока я тащился вверх по лестнице. Каждая ступенька давила на меня все сильнее, и к тому времени, когда я был на середине лестницы, слова Айзека звучали у меня в голове.

Позаботься о ней.

Если бы он только знал.

К тому времени, как я поднялся по лестнице, я настолько погружен в мысли о Еве, что почти пропустил рыдания, доносящиеся из-за приоткрытой двери моих родителей. Нахмурив брови, я прищурился, заглядывая внутрь. Сначала комната казалась пустой, но потом я заметил макушку моей мамы. Она села на пол, спиной ко мне, прислоняясь к кровати. Ее волосы растрепаны, плечи вздымались. И она плакала.

Она плакала так долго, что я почти забыл, насколько мы разные.

Ева

Я вслепую перебирала стопку учебников в своем шкафчике, мое внимание приковано к коридору.

Истон стоял у раздевалки мальчиков в окружении своих товарищей по команде. Частично скрытая дверцей моего шкафчика, я наблюдала, как он лениво бросал футбольный мяч Заку и засмеялся над чем-то, что говорил один из парней. Его волосы растрепаны больше обычного, как будто он все утро проводил по ним пальцами, а глаза такие усталые, что я сомневалась, что он вообще спал прошлой ночью.

К тому времени, как я спустилась вниз сегодня утром, он уже ушел. С таким же успехом дом мог быть городом-призраком на Диком Западе, пока я зубрила дополнительное учебное время, а потом готовилась к школе. Присутствовала только Мария, но даже она была странно тихой, ни единого замечания по поводу моего укороченного топа и таких-обтягивающих- джинсах. Я понятия не имела, что произошло между Бриджит и Винсентом после вечеринки, но сломанная рамка с фотографией их свадьбы, которую я заметила в коридоре, сказала мне, что, вероятно, это было нехорошо.

Я заставила себя вернуться к своим материалам. Независимо от того, насколько насыщенным было мое тело прошлой ночью, я не смогла заснуть. Я продолжала представлять Истона, одного в его комнате, и представлять, что он, должно быть, чувствовал. Я должна была пойти к нему. Я должна была убедиться, что с ним все в порядке. Я могла бы легко сделать что-нибудь, чтобы ему стало лучше, как он сделал для меня. Я прикусила губу.

Я все еще чувствовала тепло его руки у себя между бедер, его дыхание на моей шее. Его грубый шепот мне на ухо, полный твердости, честности и слов, о существовании которых я и не подозревала. Каким-то образом близость прошлой ночи оставила бездонную пустоту в моем животе. Пустота, которая ныла и жаждала большего, и я не знала, что, черт возьми, мне с этим делать.

Стиснув зубы, я прижала книги к груди и закрыла шкафчик. Мне нужно поговорить с ним. Я не смогла сосредоточиться ни на чем другом, пока не сделала бы этого.

Прежде чем я успела отговорить себя от этого, я развернулась. Мои книги упали на пол, когда от шока у меня сдавило горло.

Черные волосы.

Я не могу…

Змеиные глаза.

Я не могу дышать.

Медленная, тонкая улыбка.

Это он.

Этого не могло быть.

Он нашел меня.

Осколок фарфора обжог мне тазовую кость, и это чувство заставило ноги двигаться. Три шкафчика пронеслись мимо, прежде чем закончился ряд, и я нырнула за них, прячась за углом.

Смутно замечая взгляды, которые студенты бросали в мою сторону, я зажмурилась. Мои ногти впились в стену позади меня, и отдаленный укол боли заставил меня замолчать. Я пыталась вдохнуть, но кислород натыкался на барьер у основания моего горла. Все, что я могла сделать — это маленькие, жалкие глотки воздуха.

Не паникуй, Ева.

Собравшись с духом, я отключила свой мозг на достаточное время, чтобы открыть глаза и выглянуть из-за угла. Я осмотрела захламленный зал — студенты, студенты, еще студенты.

От него нет никаких следов.

Но… Я видела его. Не так ли? Паника поползла по моей коже, как крошечные коготки. Он выглядел таким чертовски реальным.

— Прячешься?

Я подпрыгнула, и мой взгляд остановился на Уитни. Она открыла свой шкафчик и хихикнула.

— У тебя такой вид, будто ты увидела привидение.

Что-то было в том, как она это произнесла, едкая нотка в ее голосе. Она бросила взгляд туда, где, я могла бы поклясться, я видела его, и меня охватила дрожь. Впервые за все время у меня нет язвительного ответа. У меня вообще нет ответа.

Я обошла ее, собрала книги, которые уронила, и запихнула их в свой рюкзак, прежде чем еще раз осмотрела коридор. Мой желудок сжался, когда я заметила, что Истона нигде не видно. Я бы не прочь забыться в виски прямо сейчас.

Как только я повернулась, чтобы уйти, Уитни фыркнула мне в спину:

— Правда? Тебе нечего сказать?

Я прожолжила двигаться, сосредоточившись на чем-то одном.

— Я слышала, Картер разогревает тебе место на английском!

Хорошо для него. Я прошла мимо двери английского, мое сердце колотилось в груди, словно под действием стероидов. По коридору, за угол и прямо из школы. Меня прошиб холодный пот, который усиливался с каждым шагом.

Я не останавливалась, пока не оказалась на автобусной остановке.

Скамейка пуста, но я не могла сесть. Я расхаживала взад-вперед, теребя лямку рюкзака, и ждала, ждала.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я села в автобус. Мимо проносились дома по обе стороны улицы, и вскоре паника спала, позволяя мне сделать глубокий вдох.

Я как-то читала, что каждый реагировал на травму по-разному. Мозг некоторых людей воспринимал весь инцидент целиком и аккуратно упаковывал его в коробку, пряча ключ на годы, а иногда и навсегда. У других не было рамок, и инцидент оставался выставленным на всеобщее обозрение, как шоу ужасов, которое постоянно воспроизводилось, чтобы мучить их.