М. П. Одинцов

развитие ракетной техники, сопровождавшееся переоценкой возможностей беспилотных летательных

аппаратов, привело к появлению ошибочных и вредных теорий об отмирании военной авиации»{4}. А

кому понравится перспектива «отмирания» дела, которому посвятил всю жизнь, без которого она

потеряла бы смысл? Выстрадал и это. Утвердилось чувство [120] сопричастности к делам

государственной важности и личной ответственности за их исход.

Валерий Чкалов в свое время сказал: «Если хотите счастливо жить — знайте хорошо свою профессию».

Одинцов хотел быть счастливым тем счастьем, которое подарили ему испытания в огненном небе, родная

авиация, без которой свое существование не мыслил. Перспективы творчества, новаторства открывает

надежная, основательная профессиональная подготовка. В наш бурный век стремительно стареют две

вещи — устоявшиеся понятия и техника. Значит, учиться надо, решил он. И стал готовиться в Военно-

воздушную академию.

Не просто все это было. Но что делать? Имел всего-то и «университетов» — семь классов, аэроклуб, школы пилотов и четыре года войны. На фронтах и в послевоенные годы многое забылось, выветрилось.

И двадцатипятилетний заместитель командира полка майор Одинцов садится за учебники. А потом

поехал в столицу, чтобы штурмовать еще одну цель — военную науку. Всего год ему понадобилось, чтобы одолеть экстерном программу средней школы и курсы. Приехал поступать в академию, когда

конкурс туда держали 140 Героев Советского Союза.

Напористый, решительный, он и здесь не допускал мысли, что как-то можно спокойненько прожить, будучи администратором собственной военной славы. И теперь он не дает задерживаться своему кораблю

в тихой бухточке с теплой стоячей водой, откуда можно и не выбраться.

Думал ли он о карьере? Возможно. Но главное — о своем соответствии месту и времени. Как и любому

сильному, волевого склада характера, большого партийного и гражданского мужества человеку, ему был

необходим рост. [121]

Но никогда, не понимал он учебу как путь в генералы. Когда человек постигает глубинные вершины

своего мастерства, он, совершенствуясь, становится специалистом в подлинном смысле слова.

Одаренный аналитическим мышлением, редкой памятью, наблюдательностью, умением делать выводы

из опыта войны и мирных армейских будней, учиться в академии начал хорошо. Семестр пролетел как в

сказке. Но и тут война догнала его, ударила наотмашь. Ее огненные трассы, фронтовое кочевье

напомнили о себе неожиданно и неумолимо.

Еще утром слушатель Одинцов был деятелен, а к вечеру пластом лежал на госпитальной койке. Значит, все-таки не ушли в небытие те жаркие кровавые дни неба сорок первого. Болезнь подкралась и пришла

внезапно и коварно, в самый неподходящий момент. Хотя и вообще-то бывает ли для болезни

«подходящее» время? Но тут, в расцвете творческих сил, беда эта казалась особенно тяжкой и нелепой.

Нефрит — острое воспаление почек — такой поставили диагноз. Тяжелейшей формы. Болезнь

изнурительная, злая. Нет, чего-чего, а уж такого препятствия он себе не представлял. Ну не насмешка ли

судьбы — уцелеть в боях, а среди мира немедленно ложиться на госпитальную койку? Опять надежная

опека врачей. Лекарства, диеты и полный покой.

Три томительных, нудных месяца. И снова категорическое заключение: «Летать нельзя! Пилотом быть не

может». Как и семь лет назад, не прошел строгую медкомиссию. Возможно, по силе трагичности этот

случай и уступал тому, в сорок первом. Но не будем сравнивать — такое сравнение вряд ли правомерно.

По крайней мере, сам Михаил Петрович считает, что даже на фронте ему было легче, чем в те дни.

«Как же так?» — пытался он понять случившееся. [122] Будто на взлете, при разбеге двигатель отказал, форсаж отключился. Все его существо опять, как на войне, захлестнула боль разлуки с небом. Не одну

бессонную ночь скоротал гвардии майор Одинцов в раздумьях об этом крутом повороте судьбы. Осознал

все, но не смирился. Хотя многие из друзей и советовали: в армии оставляют, вот и подбери какую-

нибудь штабную работу, живи себе спокойно, окруженный уважением, как дважды Герой. А он

рассуждал так: здесь смотри в оба, не ошибись! В чем твое призвание? Есть ли запас прочности и

резервы характера, чтобы преодолеть непредвиденные обстоятельства, и сила воли, чтобы суметь до

конца сохранить любовь к своей профессии?

Что и говорить, это был труднопереживаемый удар. Не бывает горшего наказания, чем лишить летчика

неба. А у него уже было почти десять лет полетов. Нет, не мог он вычеркнуть из жизни эти годы. Идет к

одному, другому начальнику и добивается, чтобы его все же оставили в авиации, на военно-воздушном

факультете Военно-политической академии имени В. И. Ленина. И снова тренировки, тренировки, полная отдача себя каждому, даже самому «рядовому» полету. Очень боялся, что владение пилотажной

техникой исчезнет, как исчезает беглость пальцев у пианиста, когда он долго не играет. Не исчезла, не

пропала. Через три года в медицинской книжке появилась запись: «Годен к летной работе без

ограничений».

И опять думы: быть политработником или командиром? Не впервые испытывал эту раздвоенность

чувств. А что если именно на политработе ждет его истинное призвание? Помогли преподаватели и

друзья-слушатели, проведшие в небе хотя бы час с Одинцовым. Откровенно, просто они говорили с

глубоким убеждением; основательно повезет тем авиаторам, [123] кого будет учить ратному мастерству

Михаил Петрович. Он-то уж сумеет привить почитание к небу на всю жизнь, за право уважать которое он

сам столько боролся.

С тем и пришел он на прием в Главное политическое управление Советской Армии и Военно-Морского

Флота после окончания ВПА к генерал-лейтенанту Константину Васильевичу Крайнюкову. Он знал его

по фронту как члена Военного совета воздушной армии, члена КПСС с 1920 года. Константин