Мак

Чашка быстро опорожнилась, и я, отнеся её на кухню, заглянул в свою комнату, чтобы поискать в Интернете информацию про судебную хренотень. Пропущу описания того, как изнывающее от старости устройство включалось, сотрясалось системным блоком и выло от натуги. По запросу "обжалование решения суда" Яндекс (принципиально не пользуюсь Гуглом из чувства патриотизма) учтиво предложил пять миллионов сайтов. Из всего этого моря веб-страниц я выбрал первую попавшуюся, скопировал ссылку и отправил Оле в личку. На что она ответила, мол, пробовала подать жалобу, но её вернули, не рассматривая, так как вышел месячный срок с момента вынесения приговора.

Почему они так опоздали? Оля заявила, что "не знала".

Не знала.

НЕ ЗНАЛА.

У меня пригорело, и спустя минуту ей пришло сообщение с оскорблениями и обвинениями в тупости, занимавшее половину видимого диалогового окна. Я не забыл сказать, что они сами виноваты, раз просрали такой шанс.

В ответ меня обозвали скотиной и кинули в чёрный список. Я взбесился, влез в свою валявшуюся на полу косуху, натянул ботинки и, попрощавшись с мамой, ушёл проветриться.

Что мне ещё сказать? Разве в таких случаях люди не должны с ног сбиться, лишь бы найти лазейки? Было трудно послать Олю куда подальше, но я не вижу иного выхода, потому что не ощущаю себя мстителем. А братец тоже великолепен! Кто должен отстаивать честь его задницы? Старшая сестрёнка? Или мужик, который хочет его старшую сестрёнку?

Нет, чересчур подлая мысль.

Меня изводили в школе, начиная с первого по девятый класс. Я был тем изгоем, сидеть с которым было позором. Которого прикладывали башкой об стенку после уроков. На которого с отвращением смотрели и учителя и ученики. Рому так не гнобят. Я даже больше скажу: он является противоположной стороной в этом извечном школьном конфликте. Но вот настал тот день, когда мальчик осознал, что красавчиков тоже могут унижать. Если присмотреться, то можно увидеть, что травля в школе и насилие за её стенами - это одно и то же. Что моё "изгойство" и его унижение - это одинаковые аспекты жизни. Что и меня и Рому никто не мог защитить.

Так какого чёрта я не должен стать этим защитником только из-за того, что десяток лет назад меня обделили протекцией?

Покрутившись по одному микрорайону города, точно запертый в клетке зверь, я по памяти свернул в двор, где вроде бы жила моя старая знакомая. Как только мне на глаза попался трёхэтажный домик, который уже год как грозились снести и построить вместо него чистенькую новостройку для зажиточных, зажравшихся буржуа, я понял, что память не подвела.

В школе мы с Аланой учились в параллельных классах. Уверен, что она, как и любая тян, увидевшая свои подростковые фотки спустя годы, сожгла их все до последней и развеяла пепел по ветру, дабы совсем не сгореть со стыда. Я помню Алану, например, в пятом классе: широкие тёмно-синие штаны, похожие на казачьи шаровары; пиджак в мелкую клеточку аля стиляга сороковых годов; зачёсанные в высокий хвост волосы, болтающиеся сзади жиденьким обрубком. В восьмом она не особо сменила свой стиль, но, соблазнившись последним писком моды, отрезала чёлку. Получилось что-то типа симпатичного соломенного веничка, который сочетался с моей тогдашней козлиной бородкой. Поэтому никакое ритуальное сожжение старых фото не могло выбить у меня из памяти образ этой примерной девочки-отличницы из кавказской семьи.

Теперь у Аланы были "рукава", как у Оливера Сайкса, выбритый висок и проколотые соски. Про последние я знал только из-за фоток, красующихся на её стене Вк, в Инсте, в Твиттере, в Тумблере, в Фейсбуке и, представьте себе, даже в Моём Мире. Девочка в синих шароварах превратилась в девушку, которых мужики, с достоинством почёсывая яйца, завистливо называют шлюхами и мысленно трахают во всех позах. Но к Алане и в школьные-то годы непросто было подступиться, когда выбранная родителями кошмарная одежда и подростковые угри отнюдь не способствовали поднятию её самооценки. А сейчас? Несмотря на вызывающий, озорной взгляд и губы, которые лайкеры в соцсетях называли "рабочими", я почему-то сильно сомневался, что она направо и налево благотворительствует своими достоинствами. По крайней мере, Алана, как умная девочка, делала бы это небескорыстно. Очень небескорыстно.

Когда дверь открылась, в меня вперились гигантские, на пол-лица карие глаза. На выложенных в сеть фотографиях я видел её исключительно накрашенной, причём так сложно и профессионально, что она могла бы вести свой видеоблог по мейк-апу в Ютубе (а, может, и вела). Конечно, в реальности её крылья носа были не такими узкими и аккуратными, а кожа чуть более жирной. Да и тёмные круги под глазами, являющиеся врождённой чертой, нежели результатом бессоницы, Алана тщательно замазывала каким-то косметическим дерьмом, забивающим поры. Было ясно, что она не фотошопила хотя бы по тому, что в коротких видео в Инстаграме её лицо тоже резало глаза своей идеальностью.

А тут раз - и я встретил Алану без макияжа. И сразу испугался, что она может затащить меня в квартиру, расчленить и закопать в лесу, как нежелательного свидетеля.

– Бля, - произнесла Алана таким тоном, будто к ней пожаловал коллектор, от которого она успешно бегала несколько лет.

– Извини. Просто у меня хреновое настроение...

Забыл сказать, что теперь девочка-отличница торгует не телом, как считают абсолютно все её друзья, а делицидом. В простонародье - ЛСД. На самом деле её товар представляет из себя банальный белый порошок, а не лекарственную форму делицида - таблетки или раствор. Как мне известно, много лет назад препарат отозвали с фармакологического рынка по понятным причинам. Мне кажется, Алана называет ЛСД именно так из осторожности. Или, на худой конец, из-за того, что это звучит красивее. Может, я не прав. Плевать. Когда покупаешь колбасу, не допытаваешься, почему она называется "Останкино".

Меня с явной неохотой пропустили в квартиру, потребовали выложить деньги на бочку и ткнули в лицо каким-то самодельным бумажным конвертиком. Сервис на высоте.

– Ал, слу...

– Не называй меня так, сучонок.

Только сейчас я обнаружил сопящий спальный мешок в дальнем углу комнаты. Не знаю, что там спало, но, очевидно, Алана предпочла обзавесись сторожевым псом, чтобы психованные нарики не вздумали ограбить хрупкую девушку. Я был здесь не больше двух, может, трёх раз, и постоянно видел этот спальный мешок, а вот его содержимое - никогда.

– Ладно, - спасовал я, чувствуя себя героем дешёвого американского боевика.
– Можно я останусь? Пожалуйста. Ненадолго. Мне некуда пойти, чтобы втихую упороться. Мешаться не буду.

– Нет.

Алана сидела, закинув голые татуированные ноги на стул, стоящий напротив её любимого кресла с высокой спинкой. Истинный голливудский наркобарон (наркобаронесса?). Смотрит на тебя, как царь на холопа, матерится и сидит в крутом кресле. Только сигары в зубах не хватает.

– Я же никогда тебя ни о чём не просил, Алана!

– Ты будешь мешаться, - безоговорочно заявила она.
– Думаешь, наркота откроет в тебе благородную девицу?

– Но ты видела меня под ЛСД! Я же ничего не ломал и никого не убивал! Мне вообще говорили, что я тихо сижу в углу и бормочу что-то, как псих. Ну, Алана. Я буду чаще у тебя отовариваться! И друзей позову!

– Не надо никого звать, придурок... Фиг с тобой, оставайся. Но секса не дождёшься. Если начнёшь буянить, разбужу Гришу.

Алана кивнула на спальный мешок, и я, радостный, поспешил принять ультиматум. Очень мне нужен твой секс - себе оставь.

Это был самый чистый, самый приятно пахнущий, самый уютный притон, который я когда-либо видел. Не важно, что это был ещё и единственный притон, который я видел в своей жизни. Но ведь фильмы про торчков никто не отменял? И новостные выпуски, где корреспонденты взволнованными голосами кричат, что полиция прикрыла очередную точку. Вот там-то творился ад и антисанитария. А у Аланы в квартире висели тюлевые занавески, на подоконниках стояли цветы в горшках и плафоны люстр были розового цвета.