Мак
Шрифт:
Я по-турецки сел у стены, теребя дурацкий конвертик. Пол здесь был чище, чем тарелки у меня на кухне, поэтому хоть сиди на нём, хоть катайся колобком - всё равно не испачкаешься. Скорее, это пол испачкается из-за тебя.
– Алана, - позвал я мою наркобаронессу, задумчиво разглаживающую пятитысячную купюру, и подумал, что назови её "моя наркобаронесса" вслух - лишишься какого-нибудь пальца из десяти имеющихся.
– Ты ещё нет?
– раздражённо осведомилась она, имея в виду, не сожрал ли я наркотик вместе с конвертом, чтобы надольше заткнуть себе рот.
– Нет. Слушай, извини, что мешаю, но мне просто интересно. Ты читала "На игле"?
– Смотрела.
– Зря. Фильм - кал ещё тот по сравнению с книгой.
– "Обед нагишом" смотрела. Боже, Мак, про что дальше спросишь?! "Истые галлюцинации"? "Низкий пилотаж"? Или идеально мне подходящее "Я, мои друзья и героин"?! Ты думаешь, что с наркоторговцем можно говорить только о наркотиках? С другими ты о каких книгах разговариваешь? Дай-ка угадаю: с гомиками о "Горбатой горе", со школьниками про "Над пропастью во ржи", а с офисными дрочерами про "Понедельник начинается в субботу"? Засыпь себе в рот этот чёртов порошок и заткнись. Будь добр. Спасибо.
Я засыпал себе в рот этот чёртов порошок и заткнулся. Мой промах. Забыл, что Алана всё-таки была отличницей и на досуге читала гораздо больше меня.
Не помню, заснул я или нет, но после того, как скомканный конвертик полетел куда- то в сторону, у меня случился какой-то провал в памяти. Все мои воспоминания о том дне вспыхивают кусками, урывками, эпизодами, между которыми была рекламная пауза - темнота. Уверен, что в эти промежутки тоже происходило что-то интересное, но, увы, понятия не имею что именно. Это как лунатизм или алкогольный угар: когда всё кончилось, ты ничего не помнишь и в ужасе слушаешь рассказы друзей о своих приключениях.
Сначала радужка Аланы стала ярко-синей и фосфорецирующей. Она (Алана, а не радужка) смотрела на меня как-то странно, а потом вдруг потекла её подводка, тушь и весь шлак, которыми девки обычно зарисовывают себе веки и ресницы. Девушка стала похожа на панду с очень грустным и жалостливым взглядом. У меня мелькнула мысль, что она вообще-таки была ненакрашенной, но тут же потухла на задворках разума.
Провал в памяти.
Волосы на моих руках прямо на глазах выпрямлялись, превращались в маленьких солдатиков и уходили прочь. На их месте тут же вырастали новые, становились человечками и убегали. И так бесконечно. Я смотрел на свои руки и хихикал. У меня возникла теория, что на самом деле существует скрытый мир, состоящий из таких вот крохотных существ, которых можно увидеть только с расширенным сознанием.
Провал в памяти.
Когда я заполз в ванную комнату, чтобы умыться, то посмотрел в зеркало, висевшее над раковиной и чуть не вскрикнул. У меня поползли вниз глаза. А затем начало таять лицо. Как у бабы из "Люси"Люка Бессона. Мне прочно засело в голову убеждение, что нужно найти синее вещество и выпить его, дабы спасти свою физиономию. С твёрдым намерением добыть вытяжку из беременных тёлочек, я умудрился залезть под ванну. Вытаскивала меня Алана, чьи ресницы превратились в опахала и стали настолько длинными и жёсткими, что заехали мне по щеке, когда она моргнула. Я закричал и убежал.
Провал в памяти.
Ору, как истеричка, и умоляю Алану "смахнуть с моей спины глаголы". Данную фразу я попытался удержать в памяти как интересную и оригинальную. Потом вижу, что из спального мешка вылезает херня с ромвовидной башкой, в середине которой блестит лиловый глаз. Блестит потому, что с него стекает какая-то слизь. Начинаю визжать и убегаю. Это самое идиотское воспоминание.
Провал в памяти.
Обнаруживаю, что мои руки от запястья до плеча покрыты пузырящимися укусами человеческих зубов и рваными ранами. Крови нет. Они просто приобрели фиолетово-красно-охристый цвет. Я кричу: "О боже, это ходячие!" и пристаю к Алане с просьбой отрубить мне руки, чтобы инфекция не пошла дальше. К нам идёт ромбовидный чувак, и мне становится ясно, что это он укусил меня. Ищу острый предмет,
которым можно пробить черепную коробку, но внезапно вспоминаю, что зомби-вирус уже давно излечен. Башка этой твари превращается в обыкновенное лицо. Сажусь на своё прежнее место и напеваю песню, которую никогда и в помине не слышал.Провал в памяти.
Закатал джинсы и сижу на полу, рассматривая свои коленки. Делюсь с Аланой и незомби соображениями, что человеческие колени - это лица младенцев.
Провал в памяти.
Прошу Алану сделать мне кофе. Пью кофе.
Провал в памяти.
Смотрю в окно и думаю, что могу летать. Открываю окно и прыгаю. Приземляюсь на землю и возвращаюсь обратно в квартиру. Алана и незомби смеются, потому что они живут на первом этаже. Упорно повторяю попытки полетать, и с каждым разом надо мной ржут всё больше.
А потом просто стали мелькать не связанные между собой яркие картинки, которые было даже неинтересно запоминать.
Очнулся я посреди ночи на том же месте, где оставил себя, будучи в трезвом уме - на полу у стенки. Спальный мешок сопит, и мне приходится красться на цыпочках в спальню Аланы так аккуратно, чтобы не скрипнула ни одна половица.
В спальне хозяйки квартиры неведомая сила прижимает меня к полу, и я опять оказываюсь ниже плинтуса в буквальном смысле слова. Мир вокруг какой-то плоский, но контрастный и ярко очерченный. Не знаю, как объяснить. На протяжении всего галлюциногенного бреда я словно смотрел на себя со стороны, и сейчас отголоски этого чувства остались. Представьте, что вас разделили на две части, поставили их в разные концы лабиринта и заставили искать друг друга. И вот половинки воссоединились, но, привыкшие быть автономными, не могут освоиться в естественном обличии. Представили? Неуютно, да? ЛСД никогда, вообще никогда не давал мне приятных ощущений, о которых с пеной у рта кричат всякие сосунки, лизнувшие наклейки с лизергидной пропиткой. Изменения восприятия окружающего мира, красочные пейзажи, нарушения ощущения времени, глюки, - всё что угодно, кроме кайфа. Я, скорее, познаю в себе что-то новое, а не расслабляюсь. Не удивительно, что сектанты и фанатики закидываются этой штукой, чтобы погулять по астралу.
Я ещё чувствовал усталось и напряжение, когда вдруг вспомнил про Олю. О, только не сейчас!
Чёрт, я же нагрубил ей.
– АЛАНА!
Мой истеричный шёпот в сочетании с расталкиванием раскрашенного портаками спящего тела произвёл желаемый эффект: после длинного и смачного зевка меня послали на хрен, а, значит, проснулись.
– Алана, какое сегодня число?
– Отъебись.
– Когда меня более менее отпустило?
– Отвали.
– Часов двенадцать прошло?
– Да.
– Тогда я ухожу!
– Слава яйцам... Не возвращайся, пожалуйста.
– И не буду! ЛСД - дерьмо какое-то.
– Сам ты дерьмо!
– резко вскочила Алана, да так, что я отпрянул, повалившись назад.
– У меня даже не таблы и не пропитки; у меня чистый порошок! Ты где ещё такой найдёшь?! Тебе подсунут сосульки или сахар, а я...
– Да подожди ты! Нормальный у тебя... товар. Это у меня реакция организма... необычная.
– А я виновата, что у тебя организм еба...
– Тссс!
– шикнул я.
– Я просто констатирую факт.
Мне повезло, что Алана была девушкой. Парень-наркоторговец уже раскрасил бы мне морду во все цвета радуги, а она ведёт себя лояльно и... мягко.
– Эм. Пока, Ал.
– Не называй меня так, скотина.
Девушка сонно потянулась, свалилась на кровать и с головой накрылась одеялом. Держась за стенку, я добрался до входной двери, одновременно стряхивая с одежды невидимые пылинки. Когда мои руки сами собой полезли по карманам, они обнаружили несколько купюр с разными номиналами и... салфетку. Последнюю я развернул, осмотрел и нахмурился. На ней гелевой ручкой был написан адрес Киреева.