Мальчики Из Бразилии

– Я не сомневаюсь, что вы... вы тот, кем себя и назвали, - сказала фрау Дюрнинг, - но я...

– Его инициалы у него на шляпе, - из-за спины сказал мальчик.
– Я.С.Л.

Протягивая паспорт, Либерман улыбнулся фрау Дюр­нинг.

– Ваш сын настоящий детектив, - сказал он, пово­рачиваясь к мальчику.
– Просто отлично. Я и не заме­тил, что ты обратил на них внимание.

Мальчик, отбросив темный чубик, удовлетворенно улыбнулся.

Фрау Дюрнинг вернула ему паспорт.

– Да, он довольно умен, - сказала она, улыбаясь сыну.
– Только немного ленив. Вот, например, сейчас он должен заниматься домашними заданиями.

– Я не мог открывать двери и в то же время нахо­диться у себя в комнате, - буркнул мальчик, направля­ясь к выходу из гостиной.

Фрау Дюрнинг взъерошила ему непослушные волосы, когда он проходил мимо нее.

– Я знаю, дорогой, я только поддразниваю тебя.

Мальчик скрылся в холле.

Фрау Дюрнинг вежливо улыбнулась Либерману, по­тирая руки, словно бы желая согреть их.

– Прошу вас, садитесь, герр Либерман, - пригласи­ла она его. Хлопнула дверь.
– Не хотите ли кофе?

– Нет, благодарю вас, - сказал Либерман, - я только что выпил чаю на другой от вас стороне улицы.

– У Биттенера? Там я и работаю. От восьми до трех исполняю обязанности официантки.

– Очень удобно.

– Да, и я успеваю домой как раз к приходу Эрика.

Начала я работать в понедельник и пока все идет хоро­шо. Мне нравится.

Либерман расположился на жестком диване, а фрау Дюрнинг на стуле рядом. Она сидела прямо, сложив руки на коленях, обтянутых черной юбкой, и вниматель­но глядя на гостя.

– Первым делом, - сказал Либерман, - я хотел бы выразить вам свое соболезнование. Должно быть, сейчас вам приходится нелегко.

Опустив глаза на сцепленные пальцы рук, фрау Дюр­нинг сказала:

– Благодарю вас.

Кларнет старательно выводил гаммы, вверх и вниз; Либерман посмотрел в сторону холла, откуда доносились эти звуки и снова перевел глаза на фрау Дюрнинг. Она улыбнулась ему.

– Он очень способный.

– Да, - согласился Либерман.
– Вчера я слышал его, когда говорил с вами по телефону. И решил, что играет взрослый человек. Это ваш единственный сын?

– Да, - подтвердила фрау Дюрнинг и гордо добави­ла.
– Его ждет большое будущее в музыке.

– Надеюсь, отец его достаточно хорошо обеспе­чил, - Либерман улыбнулся.
– Не так ли?
– спросил он.
– Очевидно, после мужа остались какие-то средства для вас и Эрика?

Удивленная фрау Дюрнинг кивнула.

– И еще своей сестре. Каждому по трети. Деньги Эрика лежат в банке. А почему вы спрашиваете об этом?

– Я пытаюсь понять, - сказал Либерман, - причи­ну, по которой нацисты из Южной Америки хотели убить его.

– Убить Эмиля?

Он кивнул, наблюдая за реакцией фрау Дюрнинг.

– И других тоже.

Она нахмурилась, глядя на него.

– Каких других?

– Из той группы, к которой он принадлежал. В самых разных странах.

Ее настороженность стала уступать место изумлению.

– Эмиль не принадлежал ни к какой группе. Вы хотите сказать, что он был коммунистом? Трудно допу­стить большую ошибку, герр Либерман.

– Он не получал писем? Ему не звонили извне Гер­мании?

– Никогда. Во всяком случае, здесь. Спросите в его бывшей конторе, может быть, там знают о какой-то группе, я-то точно ничего не знаю.

– Я уже был там утром, им тоже ничего не известно.

– Как-то раз, - сказала фрау Дюрнинг, - три или четыре года назад, звонила его сестра из Америки, где была в гостях. То был единственный запомнившейся мне звонок из-за границы. Да и еще как-то раз, еще раньше, откуда-то из Италии звонил брат его первой жены, пытаясь уговорить его вложить деньги во что-то... я не помню толком, что-то связанное с серебром. Или плати­ной.

– Он согласился?

– Нет. Он очень бережно относился к своим деньгам.

Звуки кларнета достигли ушей Либермана. Снова тот же Моцарт, что и раньше. Менуэт из «Квинтета для флейты» исполнялся просто мастерски. Он вспомнил о себе в том же возрасте, когда ему приходилось по два и три часа проводить за старым «Плейелем». Его мать, да упокой Господи ее душу, с той же гордостью говаривала: «Его ждет большое будущее в музыке». Но кто мог знать, что его будет ждать? И когда он последний раз садился за пианино?

– Я не понимаю, - сказала фрау Дюрнинг.
– Эмиль не был убит.

– Он мог стать жертвой убийцы, - сказал Либер­ман.
– За ночь до его гибели, он подружился с каким-то коммивояжером. Они могли договориться, если комми­вояжер не покажется в баре к десяти часам, встретиться вечером у того строения. Таким образом, он мог очу­титься там в нужное для убийцы время.

Фрау Дюрнинг покачала головой.

– Он ни с кем не мог договориться о встрече у подобного здания, - сказала она.
– Даже с тем, кого хорошо знал. Он слишком подозрительно относился к людям. И, ради Бога, с какой стати им могли заинтере­соваться нацисты?

– Был ли у него с собой пистолет тем вечером?

– Он всегда держал его при себе.

– Всегда?

– Сколько я его знала, всегда. Он показал его мне при первой же встрече. Можете себе представить, при­тащить с собой пистолет на свидание? И еще хвастаться им? И что хуже всего, он произвел на меня впечатле­ние!
– она покачала головой и удивленно вздохнула.

– Кого он боялся?
– спросил Либерман.

– Всех. Коллег по работе, людей, которые просто смотрели на него...
– фрау Дюрнинг доверительно скло­нилась к слушателю.
– Он был слегка сдвинут ... ну, не сумасшедший, но и нормальным его нельзя было на­звать. Я как-то попыталась его кое-куда отвести, ну, вы понимаете, к врачу. Как-то по телевизору шла передача о таких людях, как он, которые думают, что все вок­руг... как бы строят против них заговоры, а когда пере­дача кончилась, я стала окольными путями ему наме­кать - ну, что тут поднялось! И я против него строю заговоры! Я хочу объявить его сумасшедшим! Он чуть не пристрелил меня тем вечером!

Откинувшись на спинку кресла, она перевела ды­хание и ее передернуло, после чего она подозрительно уставилась на Либермана.

– А как вы о нем узнали - он что, написал вам, что его преследуют нацисты?

– Нет, нет.

– Тогда почему вы решили, что они имеют к нему отношение?

– До меня дошли кое-какие слухи.

– Это ошибка. Можете мне верить, нацистам Эмиль понравился бы. Он был антисемитом, антикатоликом, он выступал против свободы, против всех и вся, кроме самого Эмиля Дюрнинга.