Мальчики в розовых штанишках. Очень грустная книга
Шрифт:
Владимир Федоткин, председатель рязанской областной Думы, спросил:
— В письме президента одни намеки. Так, написано, что «стала нездоровой обстановка в прокуратуре». Это ЧП! В чем именно нездоровой? Намеки не могут быть основанием для отстранения такого крупного человека, как генпрокурор. Ответьте четко и ясно.
Простой вопрос вызвал серьезное замешательство руководителя президентской администрации:
— У меня такое впечатление, что мы уже очень долго... и очень много обсуждается эта проблема... Ну мы же все в курсе, что там происходит, — промямлил он. В зале вспыхнул смех.
Федоткин не отступал:
— Мы не знаем. Вы что, тоже не в курсе? Тогда непонятно, почему вы на трибуне?
Волошин:
— То, что написал президент, к сожалению, соответствует действительности.
— Тогда надо всех снимать. Не только генпрокурора! Всех виновных. А то нет бумаг, а решение надо принимать!
Долгая пауза. Волошин разводит руками. Смех в зале.
Глава 14. ТАЙНЫЕ ПРИЧУДЫ ЗНАМЕНИТОСТЕЙ
В конце мая 1992 года сессия Моссовета учинила проработку своему председателю Николаю Гончару.
Первым пошел в атаку депутат Дмитриевский:
— Москвичи ненавидят избранного ими мэра и смеются над избранным ими депутатским корпусом... Что касается... Николая Николаевича, я думаю, что за этот год он показал неприспособленность к занимаемому им месту... Говорят, что лошадей на переправе не меняют. Хватит этого, надо понять, что есть и другие пословицы: загнанных лошадей пристреливают...
Депутат Балашов был не менее суров:
— Год пребывания Николая Николаевича на посту председателя— это год сползания Моссовета с позиции демократии на проведение коммунистической политики...
Депутат Соболев нажимал на моральные аспекты:
— Ругаться матом можно и на русском языке, на английском, на узбекском, на таджикском, а также можно с помощью мимики. Сколько можно созерцать, когда губы шепчут матерные слова с председательского кресла!
В своем выступлении председатель Моссовета Николай Гончар ответил только одному оппоненту — депутату Соболеву:
— Меня отец учил — в крутой ситуации скажи про себя: «Коля, спокойно, не заводись, держи себя в руках!..»
У министра национальной политики России профессора философии Рамазана Абдулатипова спросили:
— Говорят, у вас в кабинете под стеклом лежит какой-то текст, исполненный арабской вязью?
— Это молитва из храма в Мекке, — подтвердил доктор философских наук и министр. — Считается, что отвораживает от сплетен и зависти. Для меня, как понимаете, это полезно: «Аллах един, Его благословение всем. Аллах милостив, и, изрекая свои истины, Он обращается к сердцу людей. Тот, кто соединяет свой разум с благословением Аллаха, — убережется от хулы».
Молитва на столе профессора и государственного деятеля появилась после того, как Ельцину наговорили, будто Абдулатипов ставленник Лигачева, а его жена — родственница Раисы Максимовны. Разгневанный Ельцин воспротивился тому, чтобы Абдулатипов стал его заместителем, хотя Рамазан Гаджимурадович лидировал в двух турах голосования. Происходило это в июне 1990 года.
Митинг демократов в Останкино. Советница президента России по межнациональным вопросам Галина Старовойтова произносит пламенную речь.
Обращаясь к единомышленникам, произносит от избытка переполнивших ее чувств:
— Мне так хочется всех вас пощупать!
И тут же пощупала кого-то рядом. Очевидцы утверждали, что это был знаменитый трибун и писатель Юрий Черниченко.
Рассказывает Альфред Кох, будущий вице-премьер правительства России и подследственный Генеральной прокуратуры. В 1992 году, когда произошел этот эпизод, он служил заместителем у Чубайса, возглавлявшего Госкомимущество.
— В 1992 году каждый из приблизительно 150 миллионов российских граждан — каждый мужчина, женщина и ребенок — должен был получить один ваучер. Даже новорожденные получали ваучер — при условии, что они родились до 1 сентября 1992 года. Вышло так, что моя младшая дочь Ольга родилась на несколько часов позже объявленного времени. Ничего мне не говоря, Анатолий Чубайс, мой начальник и руководитель процесса приватизации, передал на подпись Борису Ельцину предложение заменить дату, записав вместо «родились до 1 сентября» слова «родились до 2 сентября». Ельцин подписал предложение, так и не поняв, зачем Чубайсу
понадобилось менять дату. Вот так моя дочь тоже получила право на ваучер благодаря личной любезности моего шефа.Октябрь 1992 года. Начальник ГУВД Москвы Аркадий Мурашев рассказывает журналистам:
— Я не очень-то и мент, я человек гражданский, званий никаких военных нет. Я — начальник ментов.
Корреспондент:
— Это вы как-то неправильно рассуждаете, Аркадий Николаевич. Человек должен соответствовать должности, опять же вручение «звездочек», столь милых сердцу многих...
А. Мурашев:
— Отбился. Когда назначили, пытались навесить разные всякие звания. Сначала хотели присвоить полковника, когда отказался, подумали — цену набиваю, сказали: черт с тобой, будешь генералом. Когда и с этим не вышло — совсем непонятно стало. Думали, может, маршала хочу, но это уж слишком. Просто я был уверен, что вся Москва будет смеяться по поводу моего генеральства, и, чтобы не подавать повода для насмешек, — отказался.
Журналистка Светлана Спиридонова — детскому писателю Эдуарду Успенскому:
— Я не раз видела, как прекрасно вы владеете аудиторией. В особенности детской. А «взрослую» вы не прочь эпатировать...
— Иногда не могу удержаться. Но в чем ведь дело: я говорю правду. А получается эпатаж. Однажды меня приглашают в Финляндию, чтобы вручить премию У них есть такая премия — писателю, которого больше всех переводят и печатают за рубежом. Это было еще при Брежневе. Финские друзья устроили для меня вечер, куда пригласили и наших посольских. Кто-то спрашивает, кем я работал раньше. Я говорю, что окончил МАИ и работал в одном очень секретном почтовом ящике. И вижу, что наши посольские побледнели все. «Но, — говорю, — я был плохим инженером, чем внес свой вклад в дело мира». Там же с Виктором Чижиковым, художником, присутствуем на торжественном приеме. Все внимание на меня. Как бы, думаю, Витю-то им получше представить, чтоб на всю жизнь запомнили? И я тост говорю: «Прошелся я, друзья, по вашим книжным магазинам, и что же я вижу? Мои книжки все раскуплены, а книжки нашего лидера Брежнева залежались... Так вот, думал я и понял: а все дело в том, что мои книжки оформляет замечательный художник Виктор Чижиков...»
— Теперь понятно, почему вас никогда не включали в зарубежные поездки, не звали на всякие официальные мероприятия: мало ли что выкинет этот неуправляемый Успенский, а тут, скажем, товарищи из ЦК. Я несколько лет работала в системе Госкомпечати и всегда удивлялась: какая-нибудь встреча детских писателей, а Успенского нет. Я думала, что вы сами отказываетесь...
— Нет, никогда никуда не приглашали. Помню, отмечали 50-летие издательства «Детская литература». Торжества большие, сам Брежнев телеграмму прислал, все ликуют. Писателей в зале столько — ну на люстрах гроздьями висят. Всех пригласили, кроме меня. А я сам пришел. «Союзмультфильм» решил преподнести «Детской литературе» подарок. Сделали огромного, размером с велосипед, Чебурашку. И Роман Качанов, директор, и я приехали, чтобы вручить Чебурашку. Роман вышел и говорит: мол, Чебурашка родился в «Детской литературе», а вот мы сделали мультфильм и дарим мультипликационного Чебурашку настоящим родителям. Роман вручил настоящий подарок родителям, а я стою, как дурак. Что я, собственно?.. А я человек крестьянский. У меня есть правило: раз пришел, отрабатывай. Я подхожу к микрофону и говорю: «Дорогие товарищи! Я вам сейчас открою тайну, с кого я написал крокодила Гену. Посмотрите, пожалуйста, внимательно на президиум. Здесь сидит человек, который послужил прообразом крокодила Гены». И весь зал стал внимательно рассматривать президиум, а там Михалков, Алексин и авторитетные товарищи из ЦК КПСС, всякие там шауры. И весь президиум засуетился — кто-то стал шнурки завязывать, кто-то отворачиваться. И чем больше зал смотрел, тем больше суетился президиум, и тем смешнее становилась ситуация. Все стали дико хохотать! А в президиуме сидел Ян Френкель, который действительно был прообразом крокодила Гены. Он такой интеллигентный, добродушный, такой длинный. И тогда я попросил его встать. Он встал, поклонился, а из зала кричат: «А с кого вы писали Чебурашку?» Я говорю: «А вот об этом я расскажу на следующем 50-летии».